| |||
![]()
|
![]() ![]() |
![]()
Переводы Владислава Зайцева В недавней биографии Рембо в ЖЗЛ. Выбирал те переводы, которые приведены полностью. От себя -- в "Днях и замках" отбил строфы и поделил "Брюссель" и "Альмею". Ощущение В вечерней синеве пойду вдоль поля ржи По травам через луг тропой едва приметной, Прохладой мне роса лодыжки освежит, А волосы волной омоет ветер летний. Ни слов, ни мыслей, ни тревоги, ни забот, В душе – одна любовь, какой не ведал сроду, И, как цыгана, вдаль дорога позовет, И приютит меня, как женщина, природа. - - - Девяносто второго и девяносто третьего лики, Те, кого осенило свободы крыло, Те, что сбросить стремились с упорством великим Иго тяжкое, гнета вселенского зло, Обрекая себя на лишенья, невзгоды, Вы в жестоких боях надрывали сердца, О, герои, ушедшие в землю, чтоб всходы Вашей доблести впредь поднимали борца! Вашей кровью омыто величье отчизны. Под Вальми, под Флерюсом отдавшие жизни, Повторили вы жертвенный подвиг Христа. Вы покоитесь там все как республиканцы, нас впрягли здесь в ярмо короли-самозванцы: Касаньяки припомнили вас неспроста! Зимняя греза Зимой уедем мы в вагоне цвета розы В сиреневом купе, Где явью оживут изысканные грезы На мягком канапе. Закроешь ты глаза, чтоб в зеркало не видеть пугающих гримас Полуночных теней в бесовской, волчьей свите, Кружащей возле нас. Потом ты ощутишь щекой прикосновенье – Как будто паучок, промчит в одно мгновенье Мой легкий поцелуй... «Поймай его!» – воскликнешь ты, склонив головку, И станем мы за ним охотиться неловко: – Букашка, не балуй! - - - За восемь дней пути разбив до дыр ботинки Щебенками дорог, вошел я в Шарлеруа. В «Зеленом кабаре» я заказал тартинки С печеной ветчиной: желудку дань сперва. Удобно вытянув натруженные ноги Под столиком в углу, я изучал смешной Узор зеленых стен и вдруг позднее многих Заметил, что стоит как раз передо мной Девица с блюдом, а сказать по правде, чудо: Лукавые глаза и груди в четверть пуда – К такой не трудно сразу подобрать ключи!.. Душистой ветчины ломоть я ел степенно, А в толстой пинте пива золотили пену Последние уже закатные лучи. Моя цыганщина Шел я, руки засунув в худые карманы Сюртука, что от ветра уже не спасал, Шел под звездами, Муза, твой верный вассал, И спешили за мной грез моих караваны. В старых брюках бессменных со свежей дырой Мальчик-с-пальчик шагал, рифмы перебирая. Ковш Медведицы в этом просторе без края Был приютом мне. Тихо шуршал звездный рой. Отдыхал я в траве у дорожных обочин, И роса в те сентябрьские теплые ночи Увлажняла мне лоб как живая вода. Или, строки рифмуя, не ведая скуки, Как из струн, извлекал я звенящие звуки Из резинок своих башмаков иногда. Спящий в долине На поляну речушка, журча хлопотливо, Мечет отблески, словно куски серебра. Вся долина лучами кипит от разлива Моря света. Вдали лиловеет гора. Навзничь лежа, затылком в прибрежной осоке, Молодой бледноликий, усталый солдат Спит недвижимо под небосводом высоким, Облака на него равнодушно глядят. Там лежит он, во сне улыбаясь уныло, Как больное дитя. Его тело остыло. Мать Природа, согрей, убаюкай его! Ароматы цветов не дразнят его нюха, Спит он, руки сложив, а у правого уха – Два отверстия круглых в полногтя всего. Боевая песня парижан Весна! Пикар и Тьер уже Из зеленеющих угодий Быстрей стремительных стрижей Летят как должно по погоде. О, майский голожопый рейд! Банье и Севр, Аньер-на-Сене, Любуйтесь на богатырей С их бравой выправкой весенней! Фуражки, сабли и тамтам – Да, тут не детские игрушки! А по багровым водам к нам Плывут челны, нацелив пушки! Какой устроим мы кутеж, Когда увидим и услышим Зарю кровавую и дождь Камней, крушащих наши крыши! Войдя во вкус, Пикар и Тьер Такие пишут маслом виды, Что сам Коро им не пример, – Коль напрямик и без обиды... А в заведении «Гран Трюк» Они клиенты-старожилы!.. Вот Фавра без пальто и брюк Между камелий уложили! Все в городе накалено, Наперекор всем залпам вашим, решили мы уже давно, В какое место вас уважим... Селяне бедные, что спину Упорно гнут себе в полях, Услышав треск багровый, скинут С усталых плеч привычный страх. - - - Моя душа тоской сочится, Полыни горечь бродит в ней И вкус подпорченной горчицы. Моя душа тоской сочится – Так довелось ей огорчиться Глумливым хрюканьем свиней. Моя душа тоской сочится, А гогот скотский – все сильней. Божбой, фаллическим камланьем Толпа унизила ее, Почти приговорив к закланью, Бессмысленным и злобным лаем, Похабным хрюканьем, камланьем В ней отравила все мое. Божбой, фаллическим камланьем Толпа унизила ее. Когда утихнут их нападки, Как жить с украденной душой? Отдамся пьяной лихорадке... Когда утихнут их нападки, Брюшные колики, припадки Добавятся к беде большой. Когда утихнут их нападки, Как жить с украденной душой? Сомкнутые уста Есть в Риме, в капелле Сикстинской, Где росписи дивной красы, Ларец из земли палестинской – В нем ветхие сохнут носы: Носы фиванских аскетов И тех, что искали Грааль, В котором малиновым светом Распятия день догорал. За многие годы, наверно, Ларец тот внутри накопил налет еретической скверны, Осевшей как мелкая пыль. - - - Скапен слегка Дразнил хорька – Играл дубина. А до и ми Между дверьми – То Коломбина Глаза хорька – Два огонька И две дробины... Гласные А – черный, Е – белый, О – синий, И – красный... Я вам расскажу о рождении их. А – черный корсет глянцевито-атласный Из мух, что кишат на отбросах гнилых. Е – иней, туманы и мех горностая, Кипение кружев, снега ледников. И – губы в улыбке и пурпур плевков Кровавых; закатная дымка густая. У – отсветы дивные в теплых лагунах, луга со стадами; на лбах многоумных Алхимиков строгий морщин их покой. О – странные стоны трубящего рога, Безмолвье, пронзенное зрением Рока – Омега, луч взгляда его голубой. - - - Бег дней и замков глушь! Нет беспорочных душ. Бег дней и замков глушь! Удачу я узнал такую, Что день и ночь о ней толкую. В том жизни пламень не потух, Чей галльский пропоет петух. Прошла моя к счастливцам зависть, Мой дух прозрачен как слеза весь. С тех пор, как мы одно вдвоем, Я снова легок на подъем. Чтобы слова раскрылись сами, Они должны стать беглецами. Бег дней и замков глушь! Брюссель Там рыжих бархатцев гряда К дворцу Юпитера ведет. Почти тропическую синь Ты смело примешал туда. Еще там розы, пихты, плющ В укромном заточенье, Вдовы миниатюрной клетка, И стаи птичьи! О, яо, яо! Дома-тихони помнят о былом. Беседка той, что тронулась умом От страсти. В розах крохотный балкон, Приют тенистый тамошней Джульетты. Напоминает это Генриетту, Названье полустанка в сердце гор, Он там стоит как павильон в саду, Где синих бесов веселится хор. Скамья зеленая. Там без затей Поет о рае белая ирландка. В столовой шум, как будто перебранка – Сквозь щебет клеток звонкий гвалт детей. А герцога окно внушает мысли Про яд улиток и самшита лоск, Нагретый солнцем. Благо довелось Все это видеть! Но... Слова все вышли. Бульвар несуетливый, не торговый, Где всюду драма или водевиль, Не раз меня ты сценами дивил, Ты мне милее всякого другого. - - - Альмея ли она? С рассветными лучами, Как сорванный цветок, увянет ли в печали Перед пространством, где живут химеры, Посланцы города, цветущего без меры? Красиво слишком! Слишком! Но так надо – Еще звучат романсы, серенады, И маски верят истово, как прежде, В ночные празднества на побережье. Морское Медно-серебряные колесницы – Серебряно-стальные носы судов – Взбивают пену, Поднимают кусты терновника. Зыбкие пустоши И гигантские колеи отлива Кругообразно катятся к востоку, К колоннам леса, К мачте волнолома, Об угол которого разбивается светлый водоворот. Ж.-Б. Баронян «Артюр Рембо». М., 2013. |
||||||||||||||
![]() |
![]() |