мило, но
Вечером, только что собралась ужинать, зашла Вера Валерьяновна.
– Я на минуточку! Страшно тороплюсь.
– Да куда ты? Посиди.
– Не могу, тороплюсь. Забежала только попрощаться: мне на завтра назначено гильотинироваться.
– Милая! – обрадовались мы.
– Как всё хорошо устроилось! Ведь нам всем тоже на завтра.
– Ночуй у меня, – сказала я.
– Вместе и пойдём. Ну, где тебе с Галерной тащиться на Дворцовую площадь. От меня все-таки ближе. А сегодня будем доедать земляничное варенье.

Вчера, говорят, рубильщики забастовали на экономической почве и проморозили публику до пяти часов. Делегация от рубильщиков обратилась к осужденным с просьбой поддержать их требования. Ну, отнеслись с чувством и обещали в крайнем случае объявить забастовку и до тех пор не казниться, пока правительство не пойдёт на уступки. И к пяти часам инцидент был ликвидирован.

Но эти хвосты прямо возмутительны! С одной стороны тянутся чуть не до Невского, с другой – к Дворцовому мосту, с третьей заворачивают далеко за Эрмитаж. Гильотина, несмотря на новейшую технику и электрический провод, работает медленно. Что толку, что оттяпывают сразу по пятьсот голов, надо же сначала уложить этих пятьсот человек. Толкотня, беспорядок. Ждать на морозе приходится по два часа. В публике ропот и возмущение.

На Дворцовой площади масса народу. Экипажи, моторы, пешеходы. Но особой толкотни нет, вероятно, потому, что на домах и заборах расклеены воззвания Троцкого о том, что наблюдение за порядком поручается самим гильотинирующимся. Мы расплатились с извозчиком и дали ему на чай, за что он пожелал нам «лёгкого пара».

Знакомых масса! В одном из хвостов видела Ольгу Николаевну и Наталью Михайловну. Обе в париках a la Marie Antoinette, но почему-то не пудренных, а рыжих. От мороза лица у них посинели, и, право, ничего во всём этом не было красивого.

В одном из хвостов вышел скандал. Какой-то юркий молодой брюнет пролез не в очередь, и не успели соседи оглянуться, как он уже казнился. Поднялся скандал. Стали кричать, что кто-то кому-то дал взятку, что евреи всегда умеют первые пролезть. Холодно, скучно.

Дверца решетки, окружающей гильотину, распахнулась, и наш хвост быстро стал продвигаться вперёд.
– Не напирайте, не напирайте!
– Нельзя ли поделикатнее…
– Ну и публика!
– Совершенно несознательные элементы. Следовало бы всем нам, смертникам, самоопределиться, составить союз и вообще взять гильотинное довольствие в свои руки.

– Теперь уже не поспеть.
– И о чём раньше думали!
– Проходи, проходи, не задерживай!
– И то идём.

23 (10) янв, 1918