Amorem canat aetas prima
Удар под дых.

В субботу утром Павлу Генриховичу позвонил Плантатор, юношеский дружочек. “Старик! – замельтешил он, словно не десять лет назад, а вчера расстались, - я тут у вас по делу, заскакивай вечерком в “Аркадию”, тряхнем стариной, расслабимся.”

Марианна – заспанная, в кургузом халатике – засунула в кухню физиономию: “Кто звонил, фазер?”. Павла Генриховича аж передернуло. Его раздражало панибратское обращение дочери. Сердиться, однако, глупо. Он стерпел и отозвался как можно спокойнее.

- Дядя Игорь. Ты не помнишь его – работали вместе.

Когда-то они по распределению попали вместе с Игорем на лакокрасочный завод, только Павел – в цех мастером, а Игорь – в комитет комсомола освобожденным секретарем. Кабинетик, свободное расписание, хоть и “москвичонок” - а своя машина в распоряжении. Да еще и с шофером. Видать, по стопам папаши пошел – тот всю жизнь в номенклатуре: то овощехранилища строит, то – книготоргом заведует или – филармонией. На все руки! С детства Паша с Игорьком – не разлей вода. Приятно было бывать у Игоря дома – комнаты громадные. И на даче у них простор. Мебелишка, правда, была на вид казенная – но кто на это обращал внимание. На даче веселились лихо. Игорь не только на правах хозяина, но и поскольку был раскованный и привлекательный, выбирал себе и подружку посимпатичнее. Павлу приходилось оставшимся довольствоваться. Это, конечно, его самолюбие не ублагоестествляло, но он хорохорился на словах – подтрунивал над Игорем. Как-то раз прозвал друга Плантатором – так и повелось. У того и впрямь повадки были как у латифундиста: эгостичен, самоуверен..

Но как-то одна из дачных прелестниц не только забеременела, но и не пошла на аборт. Больше того: кинулась к Игорю, мол, с ним спала, пусть и отвечает. С того – как с гуся вода, а Павел вдруг распереживался, принял все близко к сердцу. Мать-одиночка приходила в райком комсомола и рыдала там в вестибюле, рассказывая гардеробщице и вахтеру, какие среди молодежных вожаков попадаются подлецы. Чего добивалась –непонятно, ведь Игорь от подобного ее поведения не только еще более отчуждался, но и беситься начинал. Однако комсомольские начальники не могли не реагировать – вызвали Игоря и сказали: или ты с этой девицей решай вопрос, или – мы тебя турнем из руководителей комсомольского комитета. Он безропотно отдал им ключ от сейфа с членскими взносами и протоколами заседаний бюро и ушел в простые инженеры. Ни на девицу, ни на отпрыска, которого ему подарить хотели, даже не поглядел. Павел не знал, как это оценить, на каких весах взвесить. Через несколько лет у него самого вышло чуть ли не так же. Трудился инструктором в райкоме, только уже не комсомола – поднимай выше! - партии. Туда как на работу являлась брюхатая зареванная Регина, от которой он не знал как отбояриться. Товарищи по партии поставили Павлу ультиматум – такой же, как когда-то Игорю.

Так они с Региной – с благословения райкома - и живут двадцать три года.

...Павел Генрихович шелестел на кухне газетами – за неделю подсобралось. Он давно не мог читать книг – но без газетных заметок скучал.

Марианна уселась напротив с чашкой чая. “Дай что-нибудь почитать и мне”. Его раздражало, как она раскладывала газету на столе, брезгливо перелистывала, отшвыривала, хваталась за другую... Он ждал, когда же наконец она уйдет, чтоб все распрямить и – перед тем, как выкинуть – аккуратно сложить. Главное – немножечко потерпеть, нельзя срываться.

- Ну и какие у нас планы на сегодня? – старался как можно спокойнее, как можно безразличнее спросить.

Потом не мог ни вспомнить, ни понять, отчего вдруг они поскандалили. Он не хотел поучать. Юные зануд не терпят. Да и к чему быть назидательным – ведь он еще вполне молодой мужчина. В меру прыткий, озорной, не ханжа, да и почему бы им не быть на равных? Ну быть может он чуточку выше - лишь на какую-то там ступеньку, как и полагается современному папаше. Тем более – чорт побери! – мог ведь он допустить, что у него могла быть любовница примерно ее возраста.

Ведь ничего, казалось бы, не предвещало вспышки, однако она вдруг вспылила:

- А я не хочу, не хочу жить, как вы с матерью – кошка с собакой и то лучше. Думаешь, если я выросла в скандальной семье – так и у меня будет так же, да? Я –то уж никому на шею вешаться не стану. Мы живем – как в гостинице постояльцы: все чужие друг другу. Привычка – только и соединяет. Так вот, фазер, знай одно: меня это пока что устраивает. Пока что... Но я никогда не буду годами терпеть какого-нибудь оболтуса, чтоб зависеть от него и быть как все, чтоб бабки у подъезда не показывали пальцем. Пусть показывают – только я буду сама по себе.

У Павла Генриховича заломило в висках – явный признак подступающего бешенства.

- Ради Бога! – голос у него сорвался на визг и от этого он сам себе стал еще больше противен. - Только катись подальше! Не думай, что из-за тебя мы будем что-то менять.

К его удивлению она ничего не ответила и вскоре стала вроде бы успокаиваться. Павел Генрихович повеселел и даже поделился с дочерью заначкой – чтоб сгладить шероховатости. Тут в доме захлопали двери, все загрохотало, полилась вода из всех труб: мать семейства поднялась с постели. Павел Генрихович уныло глянул в окно. Начинался обычный выходной день.

х х х

Коньячок забирал все сильнее. Павел Генрихович избавился от навалившегося с утра угрюмства, сделался словоохотливым. Умом он понимал, что Плантатор – всего лишь самовлюбленный глухарь, ему неинтересны откровения визави. Но уж очень захотелось поговорить – хотя бы самому с собой.

- Не заметил и сам – выросла! – отвечал он Плантатору на вопрос о дочке. – Мною вот никто не занимался – и ничего, как видишь, не скурвился.

- Что еще у тебя стряслось за отчетный период? – лениво спросил Плантатор. – Как Регина?

- Только ослы хвалят жен, умные говорят о собаках, но я не держу кобелей, так что придется говорить о сучках. – Павел Генрихович сам себе казался очень остроумным, но ведь он пытался подладиться под Плантатора, которого считал неумным.

- За баб-с! – осклабился Плантатор. И поднял стакан.

Он стал рассказывать о себе – с присущей ему привычкой вставлять в разговор лишь ему известных персонажей. Выяснилось, он теперь – не простая лягушка, бизнесмен, Чем конкретно занимается – этого Павел Генрихович там и не понял, но усвоил, что при деньжонках теперь Плантатор. А раньше-то почти побирушкой был, ведь его номенклатурный папочка не шибко баловал сына. Павлу Генриховичу все равно хотелось говорить о своих заботах, Но и у Плантатора развязался язык. Так они и сидели, перекрикивая друг друга и друг друга не слыша.

- Добрынин с Плеваковым мне доверили...

- Плевал я на ваши маркетинги...

- У нас в Саранске свой филиал...

- Я и в райкоме сидел неслабо, и теперь в префектуре...

Звонил телефон, и Плантатор прилипал к трубке – был словоохотлив не в меру, хотя звонки вроде бы были междугородные. Павел Георгиевич от скуки разглядывал номер. Мечта холостяка! А ему в перспективе грозит обычный вечер выходного дня: Регина будет висеть на телефоне, Марианна заявится к полуночи, он – уткнется в телевизор... Usual week-end… Плантатор между тем повесил трубку, но тут же стал сам звонить кому-то. Кстати – молодец, мысленно похвалил его Павел Генрихович, - номер двухместный, а он – один в нем поселился. Может кого-то и пригласить...

Были когда-то и мы рысаками! Павел Генриховитч блаженно зажмурился. Он и сам непрочь был при случае завязать амурное приключение. Но Плантатор в этом был непревзойденный мастер.

Плантатор повесил трубку. Выпили еще. Игорь принялся расспрашивать о Марианне. Павел Генрихович чуть было снова не стал говорить о дураках и собаках, но вспомнил, что сегодня этот репертуар уже был один раз использован и с ернического тона сорвался на ложноклассический пафос:

- Чистая дева выросла! – с достоинством продекламировал он. – Даже странно для нашего времени. Кругом – рокеры, брокеры, а она... Ну прямо ангел из девятнадцатого века. Красавица и ангел.

Павел Генрихович понимал, что Плантатор – алкоголик, ему беседа лишь атрибут выпивки. А все равно хотел думать, что Плантатор всем интересуется всерьез, чтобы сопереживать и сочувствовать. И он не удержался – рассказал о скандалах и изменах, как все притерпелось и притерлось и к нынешнему статус-кво пришло. А Марианна... Ведь он поначалу и не замечал ее! До четырнадцати лет – гадкий утенок, потом вдруг случилось чудо: расцвела. С ней сделалось приятно разговаривать. Но скоро это прекратилось – стала скрытной, слова лишнего не скажет. Он сразу и не заметил перемен. В письменном столе у нее ящик всегда на замке. Ну спрашивается, кому нужны смешные тайны отроковицы! Он-то был уверен, что видит ее насквозь. Какие-нибудь тайные дневники, записки, охи и ахи, ведь дети любят взрослую жизнь.

А эта взрослая их, эта их супружеская жизнь... Сухие блестящие глаза, поджатый рот – привет вам от тещи! – вот неизгладимый образ его благоверной Регины Васильевны. Вся их жизнь вдвоем – война за самоутверждение. Она непрочь была порыться в его портфеле, карманах, портмоне – искала улики неверности, припрятанные деньги... Если находила – присобачивала издевательскую записочку типа “гляди, не потеряй” и оставляла. Марианна оказалась другой – не было в ней тещиной жадности, изуверского чистоплюйства, когда любой свободный день – аврал с неумолчным лязганьем ведер, воем пылесоса, журчанием беспрерывно льющейся воды... Марианна, умница, придумала себе непрерывную занятость: работа, университет, с утра дотемна. Когда-то он огорчался, что родилась у них дочь, почему-то хотелось, чтоб был мальчик. Но вот стал ловить себя на том, что все чаще посматривает на Марианну с отстраненным интересом. Хотелось иногда просто прикоснуться к ней, приласкать отечески, да кто теперь поймет такие нежности! Однажды он даже в грех впал: привиделась ему во сне дочь в непотребном виде. Вскинулся весь в холодном поту: чур меня! чур!

- Я сейчас! – сказал вдруг Плантатор. И вышел.

Он принес еще коньяку.

- Ну и цены у вас! Да ничего – прорвемся! Кстати, друг мой, похоже, мы с тобой уже вышли в тираж. Просто так, как, помнишь, к кондукторше двадцатого трамвая уже не пришвартуешься – отошьют! Грустно на этом свете, господа! А я все равно рыпаюсь! Тут надыбал одно открытие, оно само пришло под дверь подсунули! Ха-ха-ха... Визитная карточка, видишь. “Скрашу вечер состоятельному господину”. А поскольку мы с тобой сегодня состоятельные господа... Да ты не бери в голову лишнего! Все тип-топ, я ведь вчера уже провел рекогносцировку. Главное – не боись. Ничего, что кое-кто из нас нищетой пришиблен – будет и на вашей улице праздник. Короче, к телу! Ха-ха-ха! Я аккурат вчерашним вечером приручил тут одну матрешку, цена, уверяю тебя, вполне приемлемая. Она, я тебе клянусь, на обычных прости-господи не похожа. Так вот – я уже созвонился. Велел ей подружку прихватить. Да чистые они – чистые! Даже триппера нет. Фирма гарантирует. Уйдешь – пожалеешь. Да и нам скучновато будет.

- Мышиный же ты жеребчик!

- От такого же слышу! Танцуй – пока молодой, что в переводе означает: гуляй, Вася. А курочки наши, между прочим, уже на подходе. Меняться будем? Ха-ха-ха!

Павла Генриховича охватило волнение. Ушли вон – за горизонт сознания - постылые газеты, жена и телевизор. Один раз живем! В ожидании любви (пусть даже навынос и в розницу) он уединился в ванной и стал рассматривать себя в зеркале. Рожа, конечно, кривая. Ему явился не замечаемый им раньше вид. Дряблый, бледный, с залысинами. Отвовевался, попрыгунчик! Нет-нет, еще попрыгаем. И ножками подрыгаем (ему захотелось вдруг запеть).

Хлопнула дверь. Сердце Павла Генриховича съежилось в тревожном и сладостном предчувствии: час настал. Слышалось щебетание хорошо отдохнувшей дамочки, перекрываемое рокотком Плантатора. Второго женского голоса слышно не было. Все путем – раз Плантатор обещал, все будет нормально. Павел Генрихович облегчился. Обратил внимание на бесцветную струю. Витаминчиков бы надо попить. Он полоскал рот, массировал щеки, готовился всерьез. Плантатор в таком деле не подведет – сам ведь и предложил. Вот только как им устроиться? Ведь кровати чуть ли не вплотную друг к другу. Но они же с Плантатором не впервые такой вариант разыгрывают – свет погасят и лады.

Он вышел из ванной. Плантатор и пассия его стояли у портьеры. Малость подержанная, но еще ничего. Гостья повернулась и насмешливо рассмотрела его. В этом взгляде была оценка, Что-то около четырех с минусом. За экстерьер, конечно, с самокритической поправкой на собственную индивидуальность.

- Напарница моя сейчас придет, - улыбаясь, сказала куртизанка. – Потерпите - все будет хорошо.

Они с Плантатором рассмеялись. Чувствовалось – у них все обговорено.

Властно два раза стукнули в дверь. Павел Генрихович повернул голову и отшатнулся.

На пороге была дочь его Марианна.