рассуждение о грехах
Писал я тут один коммент (мирный, мирный, без ругани) - и по ходу дела понял важнейшую вещь про глянцевых журналистов, ту непременную их черту, которая и вызывает в добром и тихом мне такое раздражение.

Я бы назвал это "компенсация понтами".

Ведь у них как все устроено?

Работает человек редактором в каком-нибудь гламурном издательском доме, работает много лет.

Платят ему, откровенно говоря, мало. Это сначала (довольно долго). Потом платят прилично - но все равно не так много, чтобы "оно того стоило".

Занимается он совершеннейшей чепухой. Воспевает, а то и хуже того - редактирует чужие воспевания и оды туфлям, ботинкам и автомобилям "Бентли".

Он - совершенно не потребитель этих запонок, и прибыль от издания тоже получает не он.

Он - фабричный работник, совсем как в "Мертвеце". Помните - конторки, клерков, и сердитый окрик старшего бухгалтера: "Возвращайтесь к работе!"

...
Но он должен не просто повиноваться формату - повинуются в самых мизерабельных местах. Он должен полюбить формат, искренне поверить, что правильно только так, и никак иначе.

Далее.

Сидят они все в маленьких клетушках ньюс-румов, одна комната на 40 человек.

Офисы находятся в катастрофических местах, на задворках бывших заводов, etc.

Иными словами, не жизнь, не работа - ад. Смысла - ноль.

Стирается даже минимальное отличие одного фабричного раба от другого. Люди до такой степени мимикрируют друг под друга, что у них вырабатывается одна на всех интонация, одни жесты, одна орфографическая и синтаксическая манера писать.

Даже ЖЖ они ведут одинаково, в одном, до мелочей, стиле - в этом легко убедиться.

Но за все это существует компенсация.

А именно понты и чувство корпоративной надменности.

Даже самый распоследний, за 700 долларов нанятый мальчик и девочка, которых посадили на посылки в СМИ про буржуазную жизнь, кулинарию, путешествия, элитную недвижимость, все развлечения Москвы, etc. - начинает чувствовать себя "иначе".

Он уже не просто так себе мальчик. Его уже научили складывать единственно верную мелодию, убирать в каждом предложении заглавные буквы, любить то, что любить - "правильно" и язвить в адрес того, что, как он чувствует, "не одобряется".

От чувства сопричастности к этому коммунальному богатству шпрингеров и конденастов, от этой близости к единственно правильной кастрюле рождается изрядная гордость.

И эта гордость "принадлежности к цеху черных кастрюль" - важнее, чем все.

Не только важнее, чем свобода или "обособленность", что само собой очевидно, но даже и важнее, чем деньги.

Страшное дело - эти коллективные понты.

К счастью, меня от всего этого навсегда спасло одно простое обстоятельство.

Я не умею понтоваться. Не умею быть надменным. Бог миловал.

Могу разозлиться, даже очень сильно разозлиться - на пять минут, на полчаса.

Но высокомерие мне неведомо. Вне зависимости от наличия или отсутствия к тому поводов.

И в этом для меня - спасение от того греха, который я считаю наихудшим.

источник-olshansky@lj

читать полный текст со всеми комментариями