|  RIP | 
[Mar. 28th, 2006|01:53 pm] | 
 
   ...заковылял, по дороге роняя слабо укрепленные винтики (ведь  никто  их как  следует   не   завинтил)   и   напевая   гимны   в   честь   Гармонии
Предустановленной, а на седьмом  шагу  споткнулся  по  слабости  зрения  и полетел головою вниз обратно, прямо в груду мусора,  и  ничего  с  ним  не делалось,  кроме  ржавления,  распадения  и  общей  коррозии  еще   триста
четырнадцать тысяч лет,  поскольку  упал  он  на  голову,  и  все  у  него
позамыкалось, и не было его на свете. А потом случилось как-то купцу,  что
на старом своем корабле вез  анемоны  для  смолоногов  с  планеты  Недузы,
поругаться с помощником как раз неподалеку от лилового солнца,  и  швырнул
он в помощника башмаками, а один башмак, выбив окно, вылетел в пустоту,  и
кружение его  подвергалось  пертурбациям  по  причине  того,  что  комета,
некогда ослепившая Трурля, оказалась опять в том же самом месте, и башмак,
потихоньку вращаясь, упал на луну, лишь слегка обгорев из-за  атмосферного
трения, отскочил от склона и пнул лежавшего в мусоре  Далдая-Самосына  как
раз с такой силой и по случайности как раз под таким углом, что вследствие
центробежных сил, крутящей  силы  и  общего  момента  вращения  заработали
мусорные мозги этого акцидентального существа. А случилось так потому, что
от пинка Далдай-Самосын упал в соседнюю лужу, и растворились  в  воде  его
хлориды и йодиды, и забулькал электролит у него в голове, и возник  в  ней
ток, который шастал туда и сюда, и наконец в результате этого  шастанья  и
кружения сел Далдай в грязи и подумал: "Кажется, я существую!"
  
   Но больше ничего помыслить не смог целых шестнадцать столетий, а  дождь
его поливал, а град молотил, и возрастала его энтропия, но спустя тысячу и
пятьсот двадцать лет некая птаха, спасаясь  от  хищника,  облегчилась  над
свалкой - со страху и чтобы быстрее лететь - и угодила  Далдаю  в  лоб,  и случилось от этого в нем возбуждение и усиление, и  Далдай  чихнул,  да  и говорит: 
   - Поистине, я существую! Насчет этого нет ни малейших сомнений. Но вот вопрос - кто, собственно, говорит: "Я существую"? То есть: кто я? Как  тут найти ответ? Ба! Если б кроме меня было еще хоть что-нибудь, с чем  я  мог бы себя сопоставить и сравнить, это еще куда ни шло, но дело-то в том, что нет ничего, ибо видно, что ничего абсолютно не видно! Итак, существую лишь я, и притом как чистейшая всевозможность, ведь помыслить я могу  все,  что хочу; но сам-то я что такое - пустое место для мышления, или как?
  
   И  впрямь,  он  утратил  все  чувства,  которые   за   протекшие   века разболтались вконец и испортились, ибо неумолимо владычествует  над  миром подруга  Хаоса,  безжалостная  Энтропия.  Так  что  не  видел  Далдай   ни лужи-матушки, ни мусора-батюшки, ни целого света,  совершенно  не  помнил, что было с ним прежде, и вообще не мог  уже  ничего,  кроме  как  мыслить. Только это умел он, и не удивительно, что этим только и занимался.
  
   - Следовало бы, - сказал  он  себе,  -  заполнить  чем-нибудь  пустоту, явленную во мне, и тем самым преобразить несносную ее монотонность.  Итак, выдумаем что-нибудь, и  тогда  помышленное  станет  реальностью,  ибо  нет ничего, кроме наших мыслей. - Видать, он уже несколько  возгордился,  коль скоро мыслил себя во множественном числе. 
   - Возможно ли, - сказал он себе, - существование  чего-либо  вне  меня? Допустим на минуту - хотя это выглядит неправдоподобно и даже дико, -  что да. Назовем это нечто Гозмозом. Итак, существует Гозмоз и в Гозмозе я  как частичка его! 
    Тут  он  остановился,  поразмышлял,  и  гипотеза  эта  показалась   ему совершенно неосновательной. Не было в  ее  пользу  никаких  доказательств, аргументов, доводов, предпосылок, и потому он признал ее чистой фантазией, чрезмерной самонадеянностью ума, устыдился сильно и сказал себе: 
    - О том, что находится вне меня, если там  вообще  что-нибудь  есть,  я ничего не знаю. Но о  том,  что  внутри,  я  узнаю,  стоит  лишь  мне  это помыслить; да и кому же, черт подери, лучше знать мои мысли, если не мне?!
  
   И  выдумал  Гозмоз  еще  раз,  но  теперь  уже  разместил  его   внутри собственного сознания; это показалось ему не в пример скромнее,  приличнее и основательней, а к этому он и стремился. И стал он заполнять  этот  свой Гозмоз всякой помышленной всячиной. Сперва, не имея еще сноровки,  выдумал моленцев, что занимались выдрючиваньем чего ни попало, а также заголенцев, что  питали  пристрастие  к  слюпсам.  И  сразились  немедля  заголенцы  с моленцами  из-за  слюпсов,  да  так,   что   у   Далдая-мусорника   голова разболелась, и кроме мигрени, ничего из этого сотворения мира не вышло. 
  
   Взялся он за сотворенье опять, теперь  уже  осмотрительней,  и  выдумал первоэлементы, а именно: благородный газ,  он  же  элемент  совершенный - Кальцоний, и первоэлемент духовный - Мышлений, и множил за  бытием  бытие, ошибаясь время от времени, но через пару веков наловчился  настолько,  что вполне капитально построил в мыслях собственный Гозмоз,  разместив  в  нем различные племена, существа, бытии и явления, и жилось там очень  неплохо, поскольку законы этого Гозмоза учинил он весьма либеральными: ему пришлась не по нраву идея неумолимой закономерности, этого казарменного распорядка, без которого Мать-Природа ни шагу (впрочем, о ней ничего он не знал  и  не ведал).
 
 
   Поэтому был Самосынов мир полон чудотворных капризов: один раз делалось в нем что-то так - и все тут, а другой раз - этак, совершенно иначе,  тоже безо всякой причины. А если кому-нибудь там предстояло  погибнуть,  всегда еще можно  было  этого  избежать,  поскольку  Далдай  решил  не  допускать необратимых  событий.  И  прекрасно  жилось  в   его   мыслях   мондрецам, драконьерам,  что  добывали  Кальцоний,  и  клофундрам,  и  добрианне, и обретонцам - столетия целые. Между тем  отвалились  мусорные  руки  его  и отбросные ноги, и ржавчиной окрасилась  в  луже  вода  вокруг  прекрасного некогда стана, и корпус погружался мало-помалу в грязную глину. А  он  как раз со вниманием и любовью  новые  созвездья  развешивал  в  вечном  мраке сознания своего, что служило ему целым Гозмозом, и, как умел,  бескорыстно старался все созданное его помышлением в памяти удержать; и хотя болела от этого голова, он не сдавался, ибо чувствовал, что нужен своему  Гозмозу  и всерьез за него отвечает. Тем временем  ржавчина  прогрызала  верхнюю  его жесть, о чем он, понятно, не знал, а донный черепок Трурлева горшка  (того самого, что дал ему жизнь тысячелетья назад), колыхаясь на грязной  волне, понемногу приближался к Далдаю, который одним  лишь  несчастным  лбом  еще высовывался из лужи. И как раз в ту минуту, когда  Далдай  пригрезил  себе кроткую  прозрачно-стеклянную  Бавкиду  и  верного   ее   Ондрагора,   что странствовали средь темных солнц воображения  его  при  всеобщем  молчании народов гозмозовых, включая моленцев, и тихо меж  собою  перекликались,  - проржавевший череп лопнул от  легкого  удара  горшка,  сдвинутого  порывом ветра, хлынула жижа коричневая  в  сердцевину  медных  витков  и  погасила электричество логических контуров, и обратился Гозмоз Далдаев  в  небытие,
совершеннее которого ничего нет. А те, что ему положили  начало  и  целому скопищу миров заодно, никогда не узнали об этом.
 |  
|
   |