Радио · "Мотыга · Джем"

Греки приносили жертву Аполлону, не забыв при этом собственные желудки, Аполлон веселился, слушая и хвалебные песни, Хрис был счастлив, что ему вернули дочь, а мрачный Ахиллес Пелейон сидел в унынии, глубоко в душе мечтая набить кому-либо морду, а еще лучше разнести башку в куски мечом, или копьем проткнуть, на худой конец. Тем не менее, ни на какие битвы он не ходил, лишь тупо сидел в праздном бездействии.

Так прошло двенадцать дней и Зевс, наконец-то вернулся из отпуска, в сопровождении остальных богов. Фетида, помня о просьбе сына, поджидала его на Олимпе с утра пораньше. Поскольку все еще спали, лишь Громовержец занял свой трон, Фетида поняла, что лучше не мешкать. Быстренько обняв колени Зевса, другою же рукою теребя его под бородой, как котенка, Фетида вкратце пожаловалась на беспредельщика Агамемнона. Зевс-тучегонитель сидел, не реагируя на ласки. Эфиопы тогда еще не голодали, хозяевами были хлебосольными и Зевс тяжело отходил от двенадцатидневного официального визита. Мудрая Фетида все не отпускала его колен, продолжая при этом говорить ласковые слова: «Миленький, господин мой повелитель! Скажи что-нибудь, а? Или поклянись задать грекам перцу, или откажи мне ясно и четко, чтобы я уже наверняка поняла, что в сонме богов я – распоследняя шалава, на просьбы которой можно бы и не реагировать».

Она обнимает громовержцу колени, всяко тискает его, и Зевс говорит: «Окей, я постараюсь, но рядом жена, Гера, поэтому я не могу тут долго с тобой тереть, просто помаякую головой, и это означает, что слово мое крепко, как орех. А сейчас ступай, пока тебя Гера тут не засекла». Удовлетворенная Фетида быстро ретировалась в Океан и стала наблюдать за Зевсом оттуда.

Громовержец кивнул головой, но голова была тяжелая, а мощность своих движений Зевс и трезвый-то контролировал с трудом. В общем, кивок вышел, что надо. Олимп вздрогнул всеми своими холмами и отрогами. Конспирация провалилась. Умная Гера смекнула, что к чему, и язвительно спросила: «Ты что? пообещал что-то очередной поблядушке? Что-то мне этот кивок головой напоминает..».

Зевс: «Гера, не доставай, хоть ты. Когда можно говорить о чем-то - я говорю, когда нельзя - лучше просто не суйся».

Гера: «Зевс, все-таки до чего же ты бессердечный. Чтобы я? Решила что-то выведывать? Вот еще! Ты мне только одно скажи, это Фетида была, да?». Зевс вздохнул. Гера снова: «И что? Ты купился на этот подростковый петтинг и пообещал ей вступиться за Пелейона Ахиллеса и половину греков как клопов в песок втереть прибрежный?».

Зевс: «Дивная! Все-то ты, солнышко мое подмечаешь, все-то покою тебе нет, ласковая моя. Гляди-гляди, ненаглядная моя. Хоть в жопу мне фонариком свети, заглядись, все равно ничего не сделаешь. Не успеешь. А если только пырхнешься – за горлышко теплое тебя возьму… Ни один Эскулап не поможет».

Гера стиснула жемчужные зубы, горделиво подняла голову и уселась на трон. Смутно по Зевсову дому вздыхали небесные боги. Повисло тягостное молчание. Тут к родителям на огонек забежал главный олимпийский художник, ювелир и кузнец Гефест. Увидев выражение лица обиженной матери, Гефест попытался утешить ее: «Мама, я просто дурею в вашем зоопарке! Вы бы еще из-за тараканов ссориться начали! Сидите себе спокойно, в сонме богов, музыка вокруг, пахнет хорошо, чисто, не то, что в кузне… Воздух опять же горный, музыка… И посередь этого рая вы начинаете свару из-за смертных. Мама, они – смертные, они все равно умрут. Хватит плакать. Ты же знаешь, папаня у нас когда молнии мечет – себя не контролирует совершенно. Мама, пострадаем все. Все. Я имею в виду вообще всех. Ты бы так… этак… тихонечко, понимаешь? Понимаешь? Немножечко ему польсти-и-ила бы где-то, где-то послаще что-нибудь сказала».

Он достал «двудонный» кубок – писк сезона. Особенно он нравился женщинам, поскольку у него есть подставка и не обязательно выпивать все полтора литра залпом. Не синявки же, бухать как мужики. Гефест потер кубок рукавом и протянул Гере: «Мам, ты это… Отхлебни чутарик. Утешь сердце, выпей добрая старушка». Гера, все еще оскорбленная, сделала скромный глоток. «Кубок себе оставь, у меня еще много. Я, мам, люблю тебя, как маленький. Но если папаня разойдется, я не смогу вынести этого урагана. Если он тебя бить еще начнет… когда я пытался вступиться за тебя в прошлый раз, он схватил меня за ногу и хуйнул с Олимпа так, что я летел целые сутки... Целые сутки, мама, а это довольно больно. Теперь я хромой на всю жизнь и меня бесплатно не любят девушки. Ладно грохнулся на Лемнос, чуть не сдох, до того легкие отбил. Лемносские мужики потом отпаивали».

Гера посмотрела на некрасивого сына и невольно улыбнулась. Взяла из его рук кубок. Он действительно был сработан на славу. Гефест, что-то бормоча, неуклюже засуетился по чертогу, щедро разливая остальным богам, которые не стесняясь хохотали, глядя на добродушного хромоножку. Обстановка разрядилась. Аполлон вынул лиру, кашлянул, подстроился, хор Муз вышел на подпевку, и понеслось. Боги бухали весь день до захода солнца. Когда блеснул последний луч, еле живые после вечеринки, они стали расползаться по чертогам. Добрый Гефест, популярный на Олимпе дизайнер, выстроил каждому халупу, сообразно требованиям заказчиков. Зевс ушел последним и завалился на любимую кушеточку, где привык видеть сладкие сны. Гера прижалась к мужу, забыв на время утреннюю обиду.

Все спали, как убитые, но Зевсу сон все никак не давался. Мужику надо слово держать. И теперь Зевс ворочался на кушетке, пил воду, чесал затылок, думая, как исполнить клятву, данную Фетиде. Как отомстить за честь Ахиллеса и выхлопнуть греков? Чтобы знали, паскуды… Зевс: «О! Есть-идея-есть-ikea! Сон, ко мне!». Потягиваясь, прибыл Сон. «Давай-ка лети к Агамемнону, скажешь ему следующее… Да не перепутай, кутузов! Наплети ему, что если он прямо сейчас своих кудрявых греков соберет, только всех, без исключения, то Троя падет в семь секунд. Скажешь, что типа боги – не фраера, мыслят согласно намеченной генеральной линии, как учили. И Гера типа тоже. Так что жить Трое осталось хрен да маленько».

Зевс едва закончил, а Сон уже взял под козырек, и стремглав полетел к лагерю Агамемнона. Могучий царь валялся в кустах, забывшись плотным винным сном. Сон, притворившись авторитетным стариком Нестором, встал над головой Агамемнона и начал важно вещать, стараясь следовать имиджу: «Вот ты тут спишь, губами чмокаешь. Сладко тебе наверное, воронкой кверху сопеть? А ты, между прочим, - царь. Что не только дает привилегии, но и – ты не поверишь – налагает обязанности, как это ни противно. Слушай сюда: я точно знаю, что Зевс тебя любит. Он мало, кого любит, но ты в этом плане счастливчик. Поэтому для тебя есть эксклюзивная информация: боги наконец добазарились, Гера помогла. Троя – must die. Она выпала из формата. Все. Большего я тебе сейчас сказать не могу, ты же понимаешь. Я и так тебе одолжение сделал, поэтому ты не прощелкай ситуацию. А то проснешься и… Смотри у меня». Дочитав телепатему, Сон быстренько улетел. Он был младшим богом, а у Агамемнона меч острый, да и покровителей хватает.

Агамемнону уже снилось, как он гарцует по улицам Трои. Идиот! Он вообще никогда в реальные расклады не втыкал. Зевс уже определился со ставками и чемпионами тут были явно не греки. Греки должны были лечь, как максимум, во втором раунде. И желательно, чтобы крови было побольше, потому что шоу должно стать жестким. Иначе в чем кайф?

Агамемнон встал, в ушах все еще звучало: «ты – самый реальный чел, Агамемнон». Он натянул качественный хитон, сверху набросил стильную ризу, нацепил праздничные сандалии, выбрал меч покрасивее, с серебряными гвоздиками, взял в руки папин скипетр и пошел к кораблям. Заря только занималась, а Агамемнон Атрейон уже будил сладко спавших греческих вождей.

Агамемнон: «Пацаны! Я тут дремал… ночь, кстати, такая приятная стояла. И тут явился Сон. Он прикинулся Нестором, и сказал, типа хватит массу топить, пора дело делать. Я – от Зевса, тебе малява сверху. Гера договорила богов, теперь короче, все согласны Трою сдать. Теперь надо подумать, как бы всю толпу кудрявых греков, гордых, как птица фазан, собрать наконец-то в одну кучу и выхлопнуть уже эту ебучую Трою. А то десять лет тут лысаря в ладошке гоняем, а Троя все стоит. Я так смекаю: двину клич бежать к кораблям и сваливать домой, а вы будете их отговаривать. Так и проверим, что почем».

Поднялся Нестор: «Пацаны! Я мыслю, если бы такой сон рассказал какой-нибудь левый пиздобол, то это одно. Но сон видел Агамемнон, а его авторитет буквально нереален. Ему нечего предъявить. Так что, давайте думать, как собирать всю эту кодлу в один кулачок».

Веско бросив свое слово, Нестор вышел из собрания. Все остальные встали, немея от уважения к Агамемнону. Тем временем, греки, как роящиеся пчелы, потянулись к собранию. Полные слухов, они огромной толпой собирались на берегу в надежде узнать, что за кипеш. Земля гудела под сотней тысяч сандалий.

Агамемнон выдержал мхатовскую паузу и, опершись на фамильный скипетр, многозначительно сказал: «Греки! Зевс что-то мутит и это «что-то» вовсе не похоже на поддержку. Сначала он напряг меня пообещать, что я не оставлю от Трои камня на камне, а теперь намекает, что мы должны вернуться домой, не солоно хлебавши. Голые и босые. Нет, понятно, что хочу – то и ворочу. Зевс может порушить все, что угодно, в его способностях никто не сомневается. Если он захочет нас нагнуть, то нагнет так, что шея хрустнет. Но где наша доля? Где выхлоп? Мы с кем только не воевали. Нас конечно больше, чем троянцев. По идее, мы бы покрыли эту Трою, как бык – овцу. Мы бы уже трахали их жен, а дети троянские нам бы по утрам за пивом бегали, но... У них же в каждой деревне или брат, или сват, или еще какой гад! У них всюду подмога! Каждый деревенский – потенциальный террорист. Только выступим в поход, тут уже херова гора троянских союзников. Мы девять лет тусуемся на этом берегу, наши дети уже не помнят, как нас зовут, а у жен все паутиной поросло! Во всяком случае, я надеюсь, что поросло. Пацаны, я думаю, пора домой. Хватит нам тут под стенами Трои скакать, все равно не перепрыгнем».

Греки, не слышавшие сговора между царями в утреннем собрании, заволновались. Сначала один, потом второй, потом и вся толпа ломанулась к кораблям, выбивая из-под днищ подпорки и сталкивая суда в море. Повторяя трагедию Ходынки, и стар и млад наперебой спешили первыми забраться на палубу. Так бы они и покинули троянский берег, но тут Гера, с любопытством следящая за очередной, утренней серией реалити-шоу «Троянская война» кликнула Афину: «Не поняла. Это что они? Так все и бросят? Черт с ней с Еленой, ради которой столько народу полегло, черт с ней, с офицерской честью, с мужской солидарностью?! Давай-ка ты, Афина, шепни-ка им в ухо, что такие прогоны вообще-то западло для нормального пацана».
Афина знала, к кому лететь. Она тихонечко шепнула Одиссеею: «И что? Где ваше благородство? Пусть Елену и дальше трахает троянский полупидор? За нее столько народу погибло за эти девять лет, а победил все равно какой-то модный метросексуал? Не еби мозг, скажи людям, что горячиться глупо».

Одиссей уверенно владел древнегреческим языком и умел убеждать на переговорах. «Дай-ка скипетр, Агамемнон», - сказал он, взяв у вождя символ власти, и размахивая им, как мент – ксивой, побежал сеять правильные идеи в массы. «Царь пошутил, это была проверка! Завтра начнется чистка партийных рядов и окаравшие поедут в Сибирь убирать снег! Двадцать лет без права переписки!», - кричал Одиссей многоумный. Если же кто-то не понимал, то Одиссей Лаэртид не тратил времени, нанося скипетром просветляющий удар в череп с криком: «Сидеть, чмо бессмысленное! Царь – гарант, а демократия – от лукавого».

Довольно быстро массы сдались под напором одиссеевой харизмы. Толпа отхлынула от кораблей, как волна от пирса. Но в стройных рядах завелся червячок. Диссидент Терсит мыслил нехорошее. Честно говоря, его пылкий духовный бунт определялся крайней физической убогостью: горбатый, косой и хромой, вдобавок неприятно лысый, Терсит мог рассчитывать на хорошие отношения только с собственной рукой. Атлетичные греческие цари вызывали в нем волну праведного гнева. Он ненавидел ушлого Одиссея за ум, он ненавидел могучего Ахиллеса за мощь, но Агамемнона он ненавидел за всю свою «жись поломатую».

Терсит: «Послушай, Агамемнон! Тебе что, мало полных закромов? Между прочим, всех телок, которых мы берем в бою, тебе отдаем на пробу, а сами в очередь встаем. Чего тебе не хватает? Очередного выкупа от очередного несчастного отца-троянца, у которого ты сына выкрал? Или очередную бабу новую отодрать в тишине, под балдахином? Вот это царь! Ай, молодца! Из своих же подданных все соки пить… В натуре мы не греки, а гречанки! Пацаны! Сваливаем домой! А Агамемнон пускай здесь своей добычей наслаждается. Заодно без нас узнает, помогали мы ему в бою или он сам-один такой крутой. Он еще и у Ахиллеса девку отобрал, долбоеб! Мало того, что Ахиллес и так злобный, как тысяча чеченцев, так у него и законную награду отняли».

продолжение следует