.
"Коррупция пронизавшая все поры современного государства РФ такова, что исключает возможность достижения чистоты и аккуратности даже тем гражданином который стремится к ним.
Мне лично коррупция мешает мыться так часто как мне хотелось бы. Когда мы въехали в приобретенную квартиру в Обнинске мы обнаружили серьезную проблему. Из горячего крана у нас идет кипяток, а из холодного - горячая вода. Ты не моешься, а пытаешься как-то увернуться от струй невыносимо горячей воды. Понятно, что лазить в душ по три-четыре раза в день, а летом чаще, как я привык, с такой водой невозможно. С учетом наличия маленького ребенка нуждающегося в постоянном мытье и необходимости следить за ним чтобы он сам не включил воду и не ошпарился - ситуация становится критической. Никакие усилия, претензии, угрозы в адрес управляющей компании и чиновников жкх ситуацию радикально не исправили. Чиновники, как выяснилось, боятся созданного Навальным РосЖКХ, но лишь настолько чтобы изображать деятельность, а не настолько чтобы что-то сделать. Принципиальных изменений мы не видим уже год.
В русском национальном государстве разумеется был бы невозможен такой запредельный коррупции и наплевательства на нужды граждан, поскольку чиновники в целом и каждый конкретно зависели бы от гражданского большинства.
Итак, как видим, вопрос о национальном государстве русского народа и вопрос о повышении бытовой и гигиенической культуры неразрывно связаны. То же самое, кстати, относится и ко многим другим культурным проблемам - мату, блатняку, алкоголизму, бескультурью в поведении. Везде анализ покажет нам что существует непосредственная связь между повышенными негативными значениями этих проблем и отсутствием национального государства у русских."
( Егор Холмогоров. "Чистота и национальная государственность".
.
II." -- Волчица ты, -- продолжал Лоханкин в том же тягучем тоне. -- Тебя я презираю. К любовнику уходишь от меня. К Птибурдукову от меня уходишь. К ничтожному Птибурдукову нынче ты, мерзкая, уходишь от меня. Так вот к кому ты от меня уходишь! Ты похоти предаться хочешь с ним. Волчица старая и мерзкая притом!
Упиваясь своим горем, Лоханкин даже не замечал, что говорит пятистопным ямбом, хотя никогда стихов не писал и не любил их читать.
-- Васисуалий! Перестань паясничать, - сказала волчица, застегивая мешок. -- Посмотри, на кого ты похож. Хоть бы умылся. Я ухожу. Прощай, Васисуалий! Твою хлебную карточку я оставляю на столе.
И Варвара, подхватив мешок, пошла к двери. Увидев, что заклинания не помогли, Лоханкин живо вскочил с дивана, подбежал к столу и с криком: "Спасите! "--порвал карточку. Варвара испугалась. Ей представился муж, иссохший от голода, с затихшими пульсами и холодными конечностями.
-- Что ты сделал? - сказала она. - Ты не смеешь голодать!
-- Буду! -- упрямо заявил Лоханкин.
-- Это глупо, Васисуалий. Это бунт индивидуальности.
-- И этим я горжусь, -- ответил Лоханкин подозрительным по ямбу тоном. - Ты недооцениваешь значения индивидуальности и вообще интеллигенции.
-- Но ведь общественность тебя осудит.
-- Пусть осудит, - решительно сказал Васисуалий и снова повалился на диван.
Варвара молча швырнула мешок на пол, поспешно стащила с головы соломенный капор и, бормоча: "взбесившийся самец", "тиран", "собственник", торопливо сделала бутерброд с баклажанной икрой.
-- Ешь! -- сказала она, поднося пищу к пунцовым губам мужа. - Слышишь, Лоханкин? Ешь сейчас же. Ну!
-- Оставь меня, -- сказал он, отводя руку жены. Пользуясь тем, что рот голодающего на мгновение открылся, Варвара ловко впихнула бутерброд в отверстие, образовавшееся между фараонской бородкой и подбритыми московскими усиками. Но голодающий сильным ударом языка вытолкнул пищу наружу.
-- Ешь, негодяй! - в отчаянии крикнула Варвара, тыча бутербродом. -- Интеллигент!
Но Лоханкин отводил лицо и отрицательно мычал. Через несколько минут разгоряченная, вымазанная зеленой икрой Варвара отступила. Она села на свой мешок и заплакала ледяными слезами.
Лоханкин смахнул с бороды затесавшиеся туда крошки, бросил на жену осторожный, косой взгляд и затих на своем диване. Ему очень не хотелось расставаться с Варварой. Наряду с множеством недостатков y Варвары были два существенных достижения: большая белая грудь и служба. Сам Васисуалий никогда и нигде не служил.
Служба помешала бы ему думать о значении русской интеллигенции, к каковой социальной прослойке он причислял и себя. Таким образом, продолжительные думы Лоханкина сводились к приятной и близкой теме: "Васисуалий Лоханкин и его значение", "Лоханкин и трагедия русского Либерализма", "Лоханки и его роль в русской революции". Обо всем этом было легко и покойно думать, разгуливая по комнате" фетровых сапожках, купленных на Варварины деньги, и поглядывая на любимый шкаф, где мерцали церковным золотом корешки брокгаузовского энциклопедического словаря. Подолгу стаивал Васисуалий перед шкафом, переводя взоры с корешка на корешок. По ранжиру вытянулись там дивные образцы переплетного искусства: Большая медицинская энциклопедия, "Жизнь животных", пудовый том "Мужчина и женщина", а также "Земля и люди" Элизе Реклю.
"Рядом с этой сокровищницей мысли, -- неторопливо думал Васисуалий, - делаешься чище, как-то духовно растешь".
Придя к такому заключению, он радостно вздыхал, вытаскивал из-под шкафа "Родину" за 1899 года переплете цвета морской волны с пеной и брызгами, рассматривал картинки англо-бурской войны, объявление неизвестной дамы, под названием: "Вот как я увеличила свой бюст на шесть дюймов" -- и прочие интересные штучки.
С уходом Варвары исчезла бы и материальная база, на которой покоилось благополучие достойнейшего представителя мыслящего человечества.
Вечером пришел Птибурдуков. Он долго не решался войти в комнаты Лоханкиных и мыкался по кухне среди длиннопламенных примусов и протянутых накрест веревок, на которых висело сухое гипсовое белье с подтеками синьки. Квартира оживилась. Хлопали двери, проносились тени, светились глаза жильцов, и где-то страстно вздохнули: - мужчина пришел.
[...]
... в жизни Васисуалия Андреевича наступил период мучительных дум и моральных-страданий. Есть люди, которые не умеют страдать, как-то не выходит. А если уж и страдают, то стараются проделать это как можно быстрее и незаметнее для окружающих. Лоханкин же страдал открыто, величаво, он хлестал свое горе чайными стаканами, он упивался им. Великая скорбь давала ему возможность лишний раз поразмыслить о значении русской интеллигенции, а равно о трагедии русского либерализма.
"А может быть, так надо, -- думал он, -- может быть, это искупление, и я выйду из него очищенным? Не такова ли судьба всех стоящих выше толпы людей с тонкой конституцией? Галилей, Милюков, А. Ф. Кони. Да, да, Варвара права, так надо! "
Душевная депрессия не помешала ему, однако, дать в газету объявление о сдаче внаем второй комнаты. "Это все-таки материально поддержит меня на первых порах", -- решил Васисуалий. И снова погрузился в туманные соображения о страданиях плоти и значении души как источника прекрасного.
От этого занятия его не могли отвлечь даже настоятельные указания соседей на необходимость тушить за собой свет в уборной. Находясь в расстройстве чувств, Лоханкин постоянно забывал это делать, что очень возмущало экономных жильцов."
( И.Ильф. Е.Петров. "Золотой телёнок", ГЛАВА XIII. ВАСИСУАЛИЙ ЛОХАНКИН И ЕГО РОЛЬ В РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ )
