Дана

Сребреница. Почтовая открытка восьмидесятых годов.

Тем летом мы несколько раз посещали сербок, оставшихся в Сребренице после того, как весной 1993 года город оказался в руках бошняков.
Старушка Ивана была самой простодушной, так, по-моему, и не понявшей, что случилось в стране, в которой она прожила всю жизнь. В маленьком двухэтажном домике Иване оставили одну комнату, которая вся была заставлена мебелью и завалена вещами, а в остальных комнатах поселили беженцев. Беженцы старушку ругали, мелко пакостили, а она не могла понять, за что? Ивана показывала нам цветные фотографии внучки, которую с родителями занесло то ли в Данию, то ли в Швецию, и благодарила за продукты, которые мы ей приносили.
Две сербки, пожилые женщины, жили вместе в двухкомнатной квартире. Когда мы навестили их в первый раз, я удивился, когда они начали ругать сербов. Оказалось, дом одной из них был разрушен во время бомбежки Сребреницы сербскими МИГами.
Когда навещали их второй раз, увидел в комнате на столе «Братьев Карамазовых» Достоевского на сербском. Женщина, в дом которой попала бомба, показывала фотографии Москвы и Ленинграда, куда она ездила в семидесятые годы.
Третья семья была странная. Жена-сербка, больше похожая на цыганку, во рту которой не было половины зубов, муж-мусульманин с мясистым вислым носом, немного похожий на актера Фрунзика Мкртчана, их двадцатилетний немного заторможенный сын, и мать мужа, дряхлая слепая старушка, сидевшая с ногами на диване, но курившая как паровоз. Все жили в одной комнате. В остальных комнатах их дома жили семнадцать беженцев. Поляк Роман каждый раз давал женщине несколько листов бумаги, чему она была очень рада, т.к. все в семье были заядлыми курильщиками, и если табак у них был свой, выращенный в огороде, то бумаги для самокруток у них не было.



Но самой странной была Дана, молодая тридцатилетняя женщина, жившая на седьмом этаже девятиэтажки, стоявшей в центре Сребреницы, рядом с универмагом. Она жила в однокомнатной квартире, и когда мы пришли к ней первый раз, я не мог понять, почему она осталась в городе? Можно было понять, почему осталась старушка Ивана и две пожилые женщины, у которых в Сербии не было родных, и которым не захотелось мыкаться по лагерям беженцев, но Дана? У нее было приятное лицо, но что-то в нем настораживало. Когда мы ушли, Роман, хорошо говоривший по-русски, сказал:
-Хитрая женщина. Мне было неприятно.
Прошло десять дней. Аргентинец Рауль сказал:
-Дана приглашает нас в гости, тебя и меня.
В гости пошли с подарками. Взяли несколько банок консервов, я добавил несколько коробков спичек, привезенных из России, и килограммовый пакет соли. Потом я узнал, что килограммовый пакет соли в Сребренице стоил 40 немецких марок, а на сербской территории – 1 марку. Почему 40 марок? Понятно, когда людям нужна соль, чтобы засолить рыбу, капусту или грибы, но Сребренице ничего этого не было. Спички тоже были в цене, на одну спичку можно было выменять банку мясных консервов.
Кофе, рюмочка ракии, еще кофе, еще рюмочка…



Я узнал, что Дана приехала в Сребреницу двенадцать лет назад, что у нее есть дочь Алиса, и что Алиса живет с родителями Даны на сербской территории, неподалеку от Зворника.
Потом я понял, почему Дана пригласила нас в гости. Ей нужен был я, но приглашать в гости одного русского было нельзя, поэтому она пригласила и Рауля. Дана попросила меня договориться с кем-нибудь из русских водителей купить для нее в Сербии 2-3 килограмма сахара и бутылку натурального сока. Килограмм сахар в Сербии, со слов Даны, стоил 2 немецкие марки, а в Сребренице – 15.
Когда мы вышли на улицу, Рауль сказал, что муж Даны – мусульманин, но когда бы они к ней не приходили, его в квартире нет.
А я этого мужа, все-таки, увидел. Когда с одним из конвоев привезли заказанный сахар, я понес его Дане, но пришел чуть раньше, чем мы договаривались, и застал в квартире переодевающегося крепко сбитого молодого парня. Как я понял, это и был муж Даны. Парень сразу ушел, Дана была смущена, стала готовить кофе, благодарила за сахар, но все было настолько слащаво, что я, посидев немного для приличия, ушел.
Больше ни я, ни Роман, ни Рауль, к Дане не ходили. Через неделю она сама пришла к нам, приглашала в гости, но мы сказали, что у нас много работы. Она поняла, и больше не приходила. В городе мы ее тоже не встречали.
Что с Даной стало через год, после того, как Сребреница вновь оказалась в руках сербов, я не знаю.