[Recent Entries][Archive][Friends][User Info]
| December 27th, 2011 | |
|---|---|
| 04:32 pm [Link] |     Получив в один день два ценных подарка [1][2], празднично сигнализировавших, что я ще не вмер, поддамся-ка я порыву сентиментальности и любви к человечеству, запостивши здесь первую главу своей новой эпопеи. Учитывая тот факт, что самое ценное из написанного, сок моего мозга, так и томится в закромах ноутбука, безбумажное и беспереплётное, делать этого не стоило бы, дабы не походить на графомана. Впрочем - чего стыдиться? графоман и есть, прямо-таки маттоид даже, раз уж в псевдописательском чаду бодро отправился наступать всё на те же грабли. Ничо страшного, помните, как пел покойный классик: я научился кусать потолок, я научился писать на воде, я научился орать в пустоту и мешать деревьям стоять на месте. В общем, здесь только начало, первые несколько абзацев, как дань сегодняшнему хорошему дню. * * * Я — Штирлиц. На самом деле, я даже не Штирлиц: это не моё настоящее имя, у меня нет права на имя, я человек без имени. О том, кто я такой на самом деле, знает только Центр. Да и Центр знает ли? Ведаю ли сам я? Не верьте советским писателям, которые напишут обо мне книги — уж они точно не будут знать обо мне толком ничего. Но кто, кто будет? Кто поймёт? Я — Штирлиц, двух станов не боец, но только гость случайный… Неправильно, всё наоборот: я двух станов боец, одного — фиктивный, другого секретный… но воистину случайный, случайный, случайный гость, навсегда, навсегда, навсегда неприкаяный. Основатель, Дзержинский, называл себя вечным скитальцем. Он понимал… Я — Штирлиц, я вечный скиталец, одинокий, чужой, неизбывно, тотально отчуждённый, без рода, без племени, без надежды, без родины — я больше не знаю, где она, существует ли она, и может ли она существовать вообще. Я раздвоен, разрублен, располовинен, но обе моих ипостаси одинаково чужды — всем мирам, в которых я обращаюсь, друг другу и сами себе. Одни, далёкие, насыщаются моей чужеродностью, другие, здешние, вкушая её, медленно умирают, так и не догадавшись, кто я. И те, и другие — они едят меня, с хрустом отламывая по кусочку, они пожирают меня, каждое мгновение, каждую секунду. Я — Штирлиц, я не думаю о секундах свысока. Семнадцать долгих лет, семнадцать мгновений весны я вру и изворачиваюсь, и ни в одно из этих мгновений я не был самим собой. Да был ли я хоть когда-нибудь самим собой, можно ли вообще быть самим собой? Я уже не знаю этого, я забыл, давно забыл, сны мои спокойней и безмятежней яви, лишь один из них, повторяясь, один и тот же, один и тот же, тревожит меня. Я — Штирлиц, через три минуты я проснусь, и никто, никто не услышит наяву этих слов, и я сам не вспомню о них, потому что иначе провалю свою миссию. ГОЛОС КОПЕЛЯНА. ЧЕРЕЗ ТРИ МИНУТЫ ШТИРЛИЦ ПРОСНЁТСЯ. Штирлиц действительно открыл глаза ровно через три минуты, как раз тогда, когда в его кабинет, тяжело и шально дыша, вкатился Мюллер. Круглый, белый, в чёрном мундире, он напоминал детёныша панды. — Хайль Гитлер! — приветствовал его Штирлиц. Мюллер юмористически махнул рукой. — Хайлюшки. Недосыпаете, старина? Вид у вас осоловелый. — Тяжёлые времена, — развёл руками хозяин кабинета. — Тяжёлые, говорите? Ну, времена-то всегда были тяжёлыми. Нет, дружище, сейчас они не просто тяжёлые, времена сейчас, прямо скажем, просто швах. Мюллер говорил, подёргивая большой головой, ворчливо и даже бранчливо, но с лукавым добродушием в голосе. ГОЛОС КОПЕЛЯНА. А ВЕДЬ ТАК РАЗГОВАРИВАЮТ В ОДЕССЕ, ПОДУМАЛ ШТИРЛИЦ. — Что касается меня, последнее время сплю как младенец, — развалившись в кресле, объявил Мюллер. — Пожалуй, всё уже решено, я сделал всё, что мог, как и вы. Можно спать спокойно. Если не можете спать спокойно, то, по крайней мере, спите помногу. Штирлиц глубоко вздохнул. — Ну, будет вам, Штирлиц! Не кисните! У вас скучное лицо. Поглядите, что я вам принёс; это вас взбодрит. Настоящие кубинские сигары! — Ого! Откуда они у вас? — Работаю сейчас с одним вашим… нашим американским коллегой. Боец невидимого фронта, как же. Впрочем, от его сведений мало толку. Мы знаем много, очень много, — Мюллер бросил на Штирлица косой взгляд, — ну и что с того? Ход событий нам не подчиняется, а познание только приумножает скорбь. Каждый знает, что скоро умрёт — через пятьдесят лет максимум — и что ему с этого знания, скажите вы мне?  Штирлиц незаметно сглотнул слюну. ГОЛОС КОПЕЛЯНА. МЫСЛЕННО ШТИРЛИЦ ВСЁ ЖЕ НЕ СОГЛАСИЛСЯ С МЮЛЛЕРОМ. ОСОЗНАНИЕ СВОЕЙ КОНЕЧНОСТИ, ПОДУМАЛ ОН, ВЕЛИКАЯ ВЕЩЬ. — Так что я уж вам принёс гостинца, — с открытой деревенской улыбкой продолжал Мюллер. — Знаю ведь, вы отчаянный куряка!.. Видите, вспомнил о вас, вот и вы, при случае, обо мне вспомните? А? Штирлиц улыбнулся любезной улыбкой Пьеро. — Вспомните, вспомните дедушку Мюллера… Большие идеи, большие коллективы… Это великолепно. Но что главное в больших коллективах? Хорошие люди. И большие идеи без хороших людей не работают. Да и зачем, скажите вы мне, большие идеи, если нет хороших людей? Штирлиц вежливо кивнул. — Славно, славно, — забрюзжал Мюллер в своей одесской манере, направляясь к двери. — Так что угощайтесь, старина, и спите спокойно. Кстати — что снилось вам в последний раз? — Заключительная речь фюрера на съезде в Нюрнберге в тысяча девятьсот тридцать четвёртом году, — не моргнув глазом, ответил Штирлиц. Мюллер остановился в проёме и посмотрел на него с нескрываемым отвращением. — Какой правильный вы человек! Представляю, какое у вас замечательное пищеварение. Ну а мне, знаете ли, всё больше видится в снах садок вышнэвый коля хаты и бедная старушка мать. Охо-хохо-хо! Заботливо притворив за собой дверь, опасный человек пошёл восвояси. По коридору разнеслась и удалилась напеваемая им песня: Я прошу, хоть ненадолго, ГОЛОС КОПЕЛЯНА. ГДЕ-ТО Я УЖЕ ЭТО СЛЫШАЛ, ПОДУМАЛ ШТИРЛИЦ. Tags: Сокрытое в листве |