Вощажниково
Аз многогрешен и вновь вот сподобился с тем, чтобы снова путем обновления подвергнутым быть. Ни в ересях непримечаем, и норовом непримирим и по сущности своей во ипостасях церемониться более не стану я.



Звенящая тишина и легкое дуновение ветра и под сокращением сил души пришел вдруг аки агнц во плоти своея. Пятнадцать ересиархов благовествовали ему и в подобие радости, но только не возвыситься ему на том троне, который больше похож на котурны был...
И в горестный контраст – во все первоисточники кристальная поидет чистота и невдомек им, терпким и многословным, новая дорога уже не поведет туда и затаятся там чудовище, и клекот пернатых сподобен был моря прибою. А в тишине умиротворения больше быть не могло иных творческих помыслов – потому как бытие его земное шло уже на излет.

Навет односторонний
Без мудрости мечта
О ты, мой посторонний,
Зачем вся суета,
Что бередит сердчишко,
Не даст прожить судьбу
И луч пронзает слишком
Недремлющую тьму.
Ищу, бреду напрасно.
Оазисы – во мгле.
Исчезли все напасти
При солнечной игре.
Грачи там надрываются
В отравленной воде
Теперь все поздравляются,
И тот, кто был в узде,
Убогой графоманишко
Уже у той черты
Всецело одурманящий
Уж никакой не ты...
И вервью опоясанный
Он смог бы встать как встарь
Пойдет гудеть с приплясами
Наш долговечный царь.
Всего, что мог Иудушка
С вдовцами налегке
Поймать еще на удочку,
Лететь на аргамаке.
Нет, разве можно ненависть
Питать к тем ластится
В стремнине налегке?
И можно ли предчувствовать,
Что будет вдалеке?
Туман. Чулан. Свеча на горизонте –
Огнь пепелящий на ветру –
Сверкнуло солнце на оконце –
Дань молодецкому утру.
Он был. Ушел
Тростник ущербный.
Задешево раздал дары
Венец пожух и вечер вербный
Погнал все в тартарарары.
Грядут, бредут и маршируют
Их никогда не перегнать –
Пусть пестуют и негодуют –
и вновь идти искать их стать.
Плечом к плечу... Извив лианы
Заложник буден лег на дно –
Куда идти? Не знать отрады
И выпить терпкое вино.