[Recent Entries][Archive][Friends][User Info]
| December 28th, 2012 | |
|---|---|
| 07:39 pm [Link] |     Глава из нового сенсационного романа под рабочим названием Знак Четырёх, неожиданно настолько бесстыдно подражательно платоновско-масодовская, да ещё и бредовая впридачу, что даже и не знаю, оставлять ли. Пусть хотя бы побудет здесь.  Это было давно, даже очень давно, ведь время сейчас летит всё стремительней. Это было тогда, когда в деревню Задняя Ректа не провели ещё радио, и даже в деревню Передняя Ректа его не провели. Да что там радио, электричество тоже не провели. Зато провели коллективизацию, так, что малым не показалось никому. И построили школу, великолепную ректальную среднюю школу, воссиявшую над деревенской убогостью и олицетворившую в себе всё самое лучшее, что было в Советской власти. В этой школе и учились пионерки Наташа Галушкина и Ира Хоботова, дочери бедных семей, — учились на одни пятёрки, беззаветно, потому что учёба была для них священнодействием, школа — храмом, а ученье — светом высшего порядка. А ведь надо было ещё помогать изнывающим под бременем тяжкого труда старшим, выполнять общественные поручения, обороняться от несознательных деревенских хулиганов, подтягивать отстающих учеников! Особые люди были пионерки Наташа Галушкина и Ира Хоботова, мало похожие на приземлённых сверстников своих. Шагая рука об руку за многие километры в школьный храм, распевали они дуэтом задорную советскую песню о широкой стране родной, хотя очень узкой бывала порою тропа, что вела к знанию, заключённому в школьном здании, — и никакая безысходность повседневности не могла загасить того пожара, что пылал в двух юных сердцах. Подружки они были не разлей вода, обособленные от остальных общей фанатической страстью и неколебимостью убеждений, не сходившиеся только в одном: кто главнее, Ленин или Сталин? Наташа Галушкина почитала за главного Владимира Ильича Ленина, поскольку без него не было бы не только Сталина, но и коммунизма, и именно он завещал им с Ирой учиться, учиться и учиться. Для Иры же Хоботовой главным был всё-таки Сталин, потому что он сумел добраться аж до села Новая Уда, починив там радиоточку по наводке тамошних пионеров и школьников, а значит, в перспективе доберётся и до Задней Ректы. Письмо его новоудовцам, с дежурным умилением прочитанное учительницей на политинформации, пионерка помнила наизусть. История подвига Ирины Хоботовой и Галушкиной Натальи началась со сна в летнюю ночь. Именно так: во время школьных каникул, в одну из ночей июня месяца, расположенные параллельно и горизонтально в противоположных хатах, увидели пионерки один и тот же сон. Сон был ужасен: снилась им явившаяся со стороны болота Дикая Охота Короля Стаха. Не разбіраючы дарогі, імчалася дзікае паляванне па самай жахлівай дрыгве, па лесе, па вадзе межыток. Не бразгалі цуглі, не звінелі мячы. На конях сядзелі маўклівыя коннікі, і балотныя агні каціліся наперадзе дзікага палявання караля Стаха якраз праз дрыгву… Проснулись пионерки единовременно, на рассвете — и единовременно побежали друг к другу. Встретились они, столкнувшись, на грязной, вязкой дороге между отчими домами, посмотрели в глаза друг другу, обнялись и разрыдались по-детски горько, но по-взрослому безысходно. Поняли пионерки, что заканчивается детство, заканчивается юность с её смешными хлопотами, что грядут, что вот-вот начнутся новые, страшные времена. Каждый день, соблюдая строжайшую тайну, уходили они далеко к болоту рыть землянку, чтобы устроить в ней пункт слежения за тамошним участком дороги к деревне. Они почти не разговаривали. Они знали: в запасе у них не более десяти дней. Когда землянка была выкопана и как следует замаскирована, девчата укрепили в её стенах небольшие портретики Ленина и Сталина, вырезанные из журнала «Огонёк» и наклеенные на прочные картонки тем же способом, каким укрепляли в своих землянках образы святых схимствующие отшельники. Сталин находился со стороны поста Иры Хоботовой, Ленин — Наташи Галушкиной. Сталин едва заметно усмехался себе в усы, Ленин смотрел пронзительно и серьёзно. Три дня всеми правдами и неправдами таскали пионерки в землянку еду, дабы обеспечить минимумом провизии свой наблюдательный пост; а потом исчезли из деревни, спрятавшись в своей землянке. И как ни старались безутешные родители, никто знать не знал, где они. Вспомнили историю о младенце под мостом и о женщине с дырой в голове; погрешили на волков; но Наташи с Ирой, как говорится, и след простыл. Они дежурили в своей землянке, недетски серьёзные, отдыхая по очереди, день и ночь. Еда скоро кончилась; приходилось собирать ягоды, грибы и коренья. Пионерки исхудали; лица их были белы, под глазами темно, одежда на них обветшала, но они знали, ради чего они здесь, и Сталин смотрел на них одобряюще и ободряюще, а Ленин — испытующе и сурово. Дикая охота явилась на рассвете, как и говорило о том видение Иры и Наташи. Рассветное солнце играло на широких касках, зловеще урчали мотоциклы с колясками, гусеницы слепых в своей беспощадности танков давили со скрежетом многострадальную землю Советской Белоруссии. Странные чужеродные кресты были нарисованы на их тяжёлых и тёмных башнях. — Вот, возьми, — сказала Ире Наташа, вручая портреты Ленина и Сталина, — это не должно им достаться. Беги! Резво, несмотря на недоедание, выскочили пионерки из своего укрытия, словно вспугнутые тетеревята. Побежали в деревню, как было уговорено: Ира — лесом, прижимая к груди самое дорогое, Наташа — полем. Недолго бежала Наташа: дёрнулся солдат в тёмно-зелёной форме, увидев неожиданное движение из-под земли, вскинул автомат и выпустил очередь. — Nicht schießen! — крикнул офицер. — Denn siehst du nicht, Schwein: es ist die Kinder! Наташа уже не слышала его слов. Сладко поплыла земля под её ногами, и небо над головой. На спину упала пионерка Наташа Галушкина, и очи её, обычно просто голубые, стали голубее этого самого уплывающего навсегда неба. И еле слышно успела сказать Наташа: — Пусть же пропадут все враги и ликует вечные веки белорусская земля! Да здравствует Ленин! А потом, повернувшись из последних сил к плачущей Ире Хоботовой, крикнула как можно громче: — Беги, Ира, беги! В рядах Дикой Охоты наблюдалось едва заметное смятение; несколько человек направились к детскому трупику. А Ира Хоботова, выполняя наказ подруги, со всех ног бросилась в лес. Она мчалась намеченными потаёнными тропинками, чтобы выполнить задуманное пионерками и предупредить деревню об опасности, из сна ставшей явью, мчалась, рыдая, тяжело дыша и прижимая к груди портреты вождей. «За Родину, за Сталина», — твердила она, давясь, изо всех сил дисциплинируя себя патриотическим лозунгом. Враги не гнались за Ирой: они были слишком озадачены гибелью Наташи, чьё отважное мёртвое тельце продолжало вносить смятение в их ряды. Никогда не бегала так быстро Ира, ни до, ни после того страшного дня. Выбежав из леса, хватая воздух перекошенным ртом, первым она увидела деда Михеда. — Ты, что ли? — удивился дед. — Где ж цебя чэрци носили, каб цябе? — ФАШИСТЫ! — что есть сил заорала ему Ира. — Пфу ты, каб цябе, чаго арош! — перекрестился дед. — Ето известно, что немцы, каб их, ужо на подходе. Бросив горький, полный упрёка взгляд на старого коллаборациониста, пионерка Ира помчалась дальше. У главной дороги в деревню неуверенно толпился народ. Две сдобные тётки в белых одеждах держали хлеб-соль… «Они всё знают», — поняла Ира, и развернувшись, ушла обратно в лес. Долго и безутешно плакала девочка на пустынной поляне. Оплакивала пионерка лучшую подругу, погибшую смертью храбрых Галушкину Наташу, которая предпочла умереть и никогда больше не учиться, не учиться и не учиться, не ходить в школу и не играть в школу, никогда, никогда больше, — но не покориться жестокому врагу, не смириться с тем, чтобы сверкающие сапоги его топтали родную землю, их, Иры Хоботовой и Наташи Галушкиной, белорусскую, советскую землю, и Наташа легла в эту землю, навсегда, навсегда, с жестоким врагом сражаясь. Оплакивала Ира бестолковых односельчан, для которых всякая жизнь была покоряющей стихией, предпочитавших сражению приспособленчество, склонивших голову не только перед товарищем Сталиным, но и перед нагрянувшим врагом. Оплакивала Хоботова свою беспомощность, ибо не знала, что делать дальше. Положив на пенёк портрет Сталина, Ира долго всматривалась в него. Ей так нужен был сейчас совет вождя всего советского народа! Однако Сталин улыбался растерянно и даже виновато, Сталин молчал, и нечего было ему сказать. Вспомнив последние слова подружки, Ира Хоботова накрыла бесполезного Сталина Лениным. Долго буровил пионерку его угрюмый взор, но не отводила она наполненных слезами глаз. Безутешная детская слезинка упала на Ленина, и он вздрогнул. — Отчего ты плачешь, девочка? — грустно улыбнувшись, и сразу потеряв всю свою угрюмость, спросил Ильич, являясь из портрета. — Почему ты одна в этом лесу и где твои папа и мама? — Товарищ Ленин, товарищ Ленин! — затараторила Ира Хоботова. — Мне нельзя сейчас к папе и маме, в деревню пришли фашисты. Они убили Наташу Галушкину, лучшую продолжательницу вашего дела. Я должна с ними сражаться, но не знаю как, а товарищ Сталин молчит! — Убили Наташу Галушкину? — вновь омрачился Ленин. — Ай-яй-яй! ТеRяем людей. ХоRоших людей теRяем, ИRиша. — Почему молчит товарищ Сталин? — всхлипнула Ира. — Сталин? Он ведь ещё жив. Он мало знает. RастеRялся; отоRопел. — Немцы пришли в деревню Задняя Ректа! — сквозь слёзы отрапортовала Ира. — Их встречают хлебом и солью! — Что ж, неудивительно, — пожал плечами Ленин. — НаRод пRимыкает к сильнейшему; а у вас сейчас полнейший RазгRом, неRазбеRиха и каша. Кое-какие RезеRвы, впRочем, ещё имеются… — Но что мне делать, Владимир Ильич? — ВозвRащаться домой. НепRеменно возвRащаться домой, к маме. Ты ещё слишком маленькая. — Никогда! — воскликнула Ира. — Я видела Дикую Охоту, и я буду сражаться! — Вот какие дети выRосли у нас, — умилённо посмотрел на неё Ленин. — СовеRшенно особенные дети. Иди домой, девочка. — Мне нужна ваша тайна, товарищ Ленин, — твёрдо сказала Ира. — Пусть без Наташи я осталась одна: я должна сражаться. Расскажите мне, как объявить войну грозному врагу, победить его и быть всегда живым? Усмехнулся Ленин, и залукавились его глаза. — Для того, чтобы стать всегда живым, нужно умереть. Так значит, она была права, павшая смертью храбрых пионерка Галушкина Наташа, в своём извечном споре с подругой Ирой Хоботовой. Не Сталин, а Ленин явился истоком, Ленин дал силу, и Ленин открыл путь. «Запомни, дочка», — говорил Ленин, — «Только одинокие сеRдца способны бRосить настоящий вызов миRу». Ира Хоботова поселилась в лесу, выкопав землянку чуть меньше той, что устроили они с Наташей. Питалась она кореньями, хвоей, силою ленинского завета и неисчерпаемой ненавистью к врагу. Страшный урон наносила ему пионерка Хоботова, поджигая казармы, отравляя провизию, взрывая склады и пуская с рельс эшелоны, перерезая по ночам горло сонным солдатам тем же ножом, которым она протыкала шины их автомобилей, и расстреливая офицеров из трофейного оружия. А один раз она перехватила заезжего немецкого генерала и повесила его на дверях колхозного коровника. Не только фашисты, но и партизаны боялись приблизиться к Задней Ректе, где Ирин террор не имел границ, как не имела границ её безжалостность и вера в грядущую победу. «Воин всегда советуется со смеRтью», — вспоминала мудрые ленинские слова Ира. — «Собственно, дRужочек, воин — это не пRосто тот, кто RассматRивает себя как умеRшего, воин — этот тот, кто на самом деле действительно умеR». Раз в три дня Ира Хоботова, не таясь, приходила на могилу Наташи Галушкиной с небольшим букетиком полевых цветов, отдавая ей пионерский салют и разговаривая по душам с ушедшей подругой. Лесные и болотные существа не трогали Иру, уступая ей дорогу с уважением. Дважды встречала она женщину с дырой в голове, убийцу детей, и женщина, не глядя на неё, проходила мимо. Полководцы Вермахта на глубочайшем теоретическом уровне изучали боевую стратегию неуловимой Иры Хоботовой, названной ими Mädchen-Gespenst, осваивая бесценный Ирин боевой опыт, и всё-таки не могли сокрушить одинокую пионерку. По личному указанию Гиммлера в Заднюю Ректу для поимки Иры был выписан специальный тибетский полк, но и он рыскал по ректальным лесам и болотам понапрасну. Через год после смерти Наташи Галушкиной Ира явилась к ней на могилку и застыла в пионерском салюте. — Я постигла, — сказала лучшей подруге Ира, — что Путь Пионера — это смерть. В ситуации «или-или» следует без колебаний выбирать смерть. Это нетрудно. Исполнись решимости и действуй. Только малодушные оправдывают себя рассуждениями о том, что умереть, не достигнув цели, означает умереть собачьей смертью. Сделать правильный выбор в ситуации «или-или» практически невозможно. Все мы желаем жить, и поэтому неудивительно, что каждый пытается найти оправдание, чтобы не умирать. Но если человек не достиг цели и продолжает жить, он проявляет малодушие. Он поступает недостойно. Если же он не достиг цели и умер, это действительно фанатизм и собачья смерть. Но в этом нет ничего постыдного. Такая смерть есть Путь Пионера. Если каждое утро и каждый вечер ты будешь готовить себя к смерти и сможешь жить так, словно твое тело уже умерло, ты станешь Подлинным Пионером. Тогда вся твоя жизнь будет безупречной, и ты преуспеешь на своем поприще. То были её последние слова на воле. Враги окружили могилу со всех сторон. Несколько дней держали её под свирепой охраной, в тёмном помещении чьей-то бани. Кормили пленницу совсем плохо, но за время, проведённое в лесу, она и сама забыла не только о правильном питании, но и, можно сказать, о питании вообще. Священного портрета не было с ней, он остался в надёжном месте, но звучал из темноты, загадочно картавя, размерный баритон Владимира Ильича: — Слёзы святых и кRовь геRоев — вот на чём зиждется миR. И вот наступил момент, когда двери в темницу распахнулись, и несколько огромных эсэсовцев повели Иру в здание сельсовета. Она догадывалась, кого должна была увидеть, и чутьё партизанки её не подвело. Подтянутый, аккуратно причёсанный человек в кожаном пальто поморщился, когда эсэсовцы забросили её в помещение. — Стыдитесь! — укорил он их. — Связать руки ребёнку! Неужели вы до сих пор боитесь этой маленькой девочки? Немедленно развяжите. Эсэсовцы с видом нашкодивших котят что-то залопотали о его безопасности. — Развяжите, — чуть нахмурившись, повторил он, и стражи повиновались. Этот человек был куда страшнее короля Стаха. — Так вот ты какая, девочка Ира Хоботова… — промолвил Страшный Человек, подходя к Ире и погружая её в свой взгляд. Холодные, небесно-голубые глаза его сияли той же бездной, что и глаза Наташи Галушкиной в последний час её, но в них не было любви ни к Ире Хоботовой, ни к её народу, ни к пионерской организации деревни Задняя Ректа. — Приведите переводчика, — повелел Страшный Человек. — В этом нет нужды, — ответила ему Ира на его языке. — Вот как? Ты знаешь немецкий? — удивился Страшный Человек. — Я всегда говорил, — обратился он к своему соседу, белобрысому и краснолицему толстуну, — что у самых способных особей этой варварской расы обязательно имеется примесь германской крови. — Я изучала немецкий язык в школе, где училась на одни пятёрки, — сообщила ему Ира. Страшный Человек помолчал, вновь леденя её своим отсутствующим взглядом. — Мы восхищены тобой, маленькая девочка, — наконец заговорил он. — И мы умеем ценить своих врагов. Разумеется, я не стану предлагать тебе работать на нас; я понимаю, что это невозможно. С меня достаточно твоего слова, что ты более не будешь с нами воевать; тогда я отпущу тебя. Администрация выделит тебе пожизненную пенсию, и в центре села Rechta, вместо каменного истукана большевицкому тирану Ленину, после нашей победы в войне, тебе будет воздвигнут гранитный памятник. — Если ты отпустишь меня, — отвечала ему отважная пионерка, — я приду в твоё логово и убью тебя. — И ты не шутишь, — вздохнул человек. — Но и я не шучу: на кон поставлено слишком многое. И, повернувшись к белобрысому, приказал: — Расстрелять её на школьном дворе. Наградить посмертно Железным Крестом второй степени. Похоронить с воинскими почестями. — Можно убить человека, но нельзя убить идею! — гордо сказала ему Ира, глядя прямо в невыносимые глаза. — Погибший за идею — бессмертен. Слёзы святых и кровь героев — вот на чём зиждется мир, и только одинокие сердца способны бросить миру вызов. Путь пионера — это путь смерти. Пионер — и есть тот, кто уже умер, тот, кто не страшится смерти и одиночества. Слёзы святых и кровь героев — вот на чём зиждется мир, и только одинокие сердца способны бросить миру вызов. Так преподала маленькая девочка Ира Хоботова урок Ленина величайшему злодею на Земле. И через несколько лет, в содрогающемся от снарядных разрывов бункере, рядом с трупами любимой женщины и любимой собаки, приставив холодное дуло к виску, старательно вспоминая, он шептал хрипло и задумчиво: — Можно убить человека, но нельзя убить идею! Погибший за идею — бессмертен. Слёзы святых и кровь героев — вот на чём зиждется мир, и только одинокие сердца способны бросить миру вызов. Путь первопроходца — это путь смерти. Первопроходец — и есть тот, кто уже умер, тот, кто не страшится смерти и одиночества. Слёзы святых и кровь героев — вот на чём зиждется мир, и только одинокие сердца способны бросить миру вызов. Как видим, он чуть-чуть неправильно истолковал Ирины слова, но ошибка эта была совсем незначительной, и даже простительной в данном случае. Могилу же Иры Хоботовой, с надписями на немецком, украшенную барельефом Железного Креста, после победы Советского Союза снесли, потому что посчитали, что она сотрудничала с оккупантами. Так подтвердились слова, сказанные ей Владимиром Ильичом Лениным в далёком тысяча девятьсот сорок первом году: — Нет пRоRока в своём отечестве; отечество же пRолетаRия — весь миR. Tags: Ленин, коммунизм, литература, лишь бы что, экзистенциальное |