САГА О НАСТОЯЩИХ КРОКОДИЛАХ
документальная повесть

Глава № 7 Сага о рыбной нарезке



”Вечевой проект”, тем временем, стремительно развивался. Показывая “покупателю” на что они годны, Пожарский с Хотылёвым подходили к евразийцам, надувались и … получали пизды. Яр объявил себя пророком и крокодильем магом. Штепа, не понимая, что один раз можно, ну два раза можно – для прикола, но третий раз одна и та же шутка говорит только об умственной неполноценности “шутника”, постоянно бегал с зелёной надувной куклой крокодила по Питеру и его окрестностях.

У меня складывалось впечатление, что среду вечевиков, с которыми я в то время совершенно не общался, охватило натуральное сумасшествие, и потому ничем хорошим это не кончится. Рано или поздно возникнет кризис столкновения с реальностью, который не ограничется одним пинком по яйцам Хотылёву, а принесёт для всей этой весёлой компании серьёзные неприятности.

Неожиданно для себя, я обнаружил, что обосранный дегенерат Кублер, который с моей точки зрения, после его провала у Хомякова, никак не мог быть вечевеком, числится не только в “знатных вечевиках”, но и регулярно упражняется в самой гнусной русофобии.

Для меня стало очевидным, что Кублера надо убирать подальше от “дискурса”, слишком уж откровенное он, и всё что от него исходит от него - гавно, и, поэтому всё к чему он не прикоснётся, неизбежно будет измазано в его фекалиях, как профессорский сортир и диван.

Но для меня было настоящим шоком, что никто из вечевиков меня не только не поддержал, а напротив, все они стали яростно отстаивать этого обосранца. Тогда мне казалось, что ситуация один в один напоминает то, как расшалившиеся и опьянённые восторгом непослушания, неразумные детишки никак не хотят расставаться с палочкой на которую они подцепили какашку.

Это теперь то я понимаю, что какашка-Кублер, была для них не игрушкой на палочке, которую дети из озорства и чувства противоречия, прижимают к себе, которой они пачкают друг друга, лижут и целуют … а - их знак, символ, ЗНАМЯ! Что озлобленное, трусливое, глупое, вонючее, обосраное и обрыганое существо – их идеал, вечевик в высшей стадии своего саморазвития, то к чему бессознательно, а может и вполне осознанно, они стремятся, и очевидно дойти до состояния которого (нажраться так, чтобы отрубиться обрыгавшись и обосравшись) они с нетерпением намечали на предстоящем вече.

Но тогда я ещё не думал, что всё не так безнадёжно, я надеялся, что ещё возможно на предстоящем вече эти вопросы как-то разрешить. Определённую надежду мне на это давало то, что Широпаев в то время, на словах, полностью поддерживал и соглашался со мной. Хотя почему-то, как он объяснялся - из-за каких-то тактических соображений (суть которых он мне так и не смог разъяснить), публично поддержать меня не хотел.

Потом Яр разругался с новгородцем Масловым, и дело дошло до дуэли. Почитав их переписку, для меня стало ясно, что единственное, что хотел Маслов, это присоединиться к тогда ещё вовсю шумевшему на всю блогосферу "вечевому проекту". Задираясь и оспаривая Яра, он просто ставил себя, пытался показать, что он тоже не лыком шит, не какой-нибудь “валенок” из провинции, а думающий и умный человек (замечу, что все основания на это у Маслова есть), что с ним надо говорить на равных. Достаточно было протянуть ему руку дружбы, и в Новгороде у веча был бы волевой, умный и преданный соратник. Даже не один соратник, а соратники!

Однако в ответ ему из Москвы стали кричать – быдло, жлоб, шудра, куда ты лезешь, плебей, в порошок сотрём! Хуже и глупее ничего не возможно было придумать. Я живо себе представил, как поведут себя все эти “арийские воины-маги”, когда к ним на вече в Новгороде неожиданно заявятся, обозлённый их высокомерием, Маслов с двумя – тремя друзьями, и решил немедленно действовать. Списавшись с Масловым, я через самое короткое время сделал его и его друзей ГОСТЯМИ и полноправными участниками новгородского веча! Оцените ситуацию – коренные новгородцы были приглашены на “новгородское вече” москвичом!

Таким образом, с моей точки зрения, проблема была решена, всё было полностью разрулено. Никакой бы дуэли не было бы, а если бы и была, то, после того как Маслов и его друзья получили с моей стороны (а значит на тот момент и всего веча) уважение и приглашение на равноправное участие, то она приняла бы игровые формы ритуального языческого поединка, исключающего унижение соперников.

Замечу только, что Широпаев был полностью в курсе всех этих моих переговоров с Масловым, вплоть до того, что я при нём даже говорил с ним по телефону. Ну и естественно, на словах он полностью меня поддерживал. Ещё замечу, что приглашал я Маслова и его друзей на вече совершенно открыто, публично, в отличие от уже укоренившейся практики, когда неизвестно кто, неизвестно откуда, неожиданно для всех проводил на “закрытые” мероприятия (вроде переговоров с Хомяковым) каких-то кублеров.

После чего Штепа обвинял меня в ПРИВАТИЗАЦИИ (!) веча, и я был вынужден покинуть этот балаган. Признаться, что более всего меня во всем этом удивило использование термина “приватизация”. Я никак не мог понять, что значит "приватизация веча"? Как можно приватизировать вече? Как в этом меня можно обвинять?

По началу я, было, думал, что такая формулировка обычный результат всем уже давно очевидной умственной неполноценности Штепы. Ну, действительно, чтобы понять, что Штепа дурак, дурак хронический, дурак патентованный, дурак безнадёжный, достаточно почитать его “Рутопию”. Пролистав этот “труд”, у меня возникло твёрдое убеждение, что Штепа собрал его из механически перемешанных кусков каких-то других текстов (смысл которых он, очевидно, не понял), а иначе как объяснить постоянно меняющуюся стилистику изложения, а главное, хронические сбои в логике, когда через страницу-две, регулярно на протяжении всего “труда”, выводы и тезисы противоречат, а то и взаимно опровергают друг друга?

Но сегодня то я понимаю, что они хотели на том, намечавшемся, летнем вече. Если на первом вече, они дошли до показного, театрализованного “изнасилования” и натурального садирования мальчика Димы (так и хочется сказать – ритуального), после чего упились до полностью невменяемого состояния, если на втором вече (у Хомякова), они уже дошли до лежания в лужах собственной блевотины и “баньки”, то на третьем вече, которое они собирались проводить на природе, летом, среди костров, думаю, они бы дошли до ….

Честно – оторопь берёт, как только я подумаю, что же там ими намечалось, что они, сладострастно пуская слюну, закатывая глазки, поглаживая и массируя … мечтали там осуществить!

Понятно, что “чужие” свидетели всего этого им были категорически не нужны. Потому и последовала мгновенно подобная реакция, резкая и ничем не обоснования.

Отныне “вечевой проект” “развивался” без меня.

Я начал было о нём уже забывать, как о себе напомнил Маслов. Неожиданно появившись в Москве, он устроил дуэль с Яровратом, из которой естественно вышел победителем. Но главное, что сейчас мне совершенно очевидно, что это была не столько победа Маслова над Яровратом, сколько полный разгром и крах всего “вечевого движения”.

Шайка битых в писю подонков и дегенератов, в которую к тому времени уже окончательно превратился крокодилизм, обещала Яру наброситься на Маслова и его секундантов, и скопом их отмудохать. В результате эти трусы и подонки, во главе с Мишей Пожарским, несмотря на трёх кратный численный перевес сдали физически слабого Яра, полностью отказавшись от своих обещаний, и даже не выполнив своего долга секундантов. Когда физическое и весовое превосходство Ильи Маслова над Яром стало очевидно, и Яр просил прекратить дуэль, это стадо подлых шакалов, трусливо жалось в стороне, мерзко подхихикивая, и не осмеливаясь вмешаться и прервать поединок.

Сначала я думал, что эти крокодильские дегенераты, просто испугались Ильи и его двух секундантов, но теперь то я уверен, что они с самого начала, уже тогда, когда убеждали Яра выйти на поединок, клятвенно обещали ему наброситься на его врагов всей толпой и скопом их всех отмудохать, уже тогда, когда они, подбадривая, вели его на этот “бой”, они уже тогда - мерзко хихикали за его спиной и предвкушали зрелище, потеху, как они его сдадут, предадут, и будут наслаждаться, смакуя и снимая на камеру, его избиение.

Представляю, что тогда чувствовал Яр. Разочарован - это не то слово.

……………………………………………………………………………………..

Мрази! Какие фантастические мрази!

……………………………………………………………………………………….

После того как моя попытка “приватизировать” вече была сорвана, Широпаев без всяких объяснений прекратил со мной общаться. Всё было понятно, но я люблю договаривать всё до конца, и потому, узнав, что он будет на назлобу-пати, я решил туда явиться, чтобы поговорить, расставить все точки над i с ним и Штепой.

Вошёл в заведение, удивился, что нет гардероба, получил номерок места. Тут же увидел Голышева. Поздорововались. Он меня тут же предупредил, что многие записались в самый последний момент, и потому места соответствующих полученному номеру может не быть, но всех обязательно рассадят, места найдут. (Я, почему так подробно останавливаюсь на этой мелочи - потому что дегенераты типа Пожарского, объявили, что это они специально вручили номер несуществующего места, типа они меня так “наказали”. Мол, подговорили Голышева, чтобы он сделал мне эту бяку. Интересно, а он то, как он сам относится к подобным россказням?)

Вошёл в зал, он был почти пустой. Приходить вовремя, видно, не считалось достоинством у собираемой в нём публики. Рядом со сценой монументально сидели Штепа с Широпаевым. Подошёл к ним, Штепа тут же замахал руками и закричал, что после того, что я о нём написал, он со мной здороваться не будет. Ну, не будет, так не будет, подумал я, что ж, подожду конца мероприятия, чтобы объясниться с Широпаевым, и пошёл искать своё место.

Голышев не обманул – похоже, места с таким номером не было. Уже тогда в зале было душновато. Вышел на улицу. Удивил Милитарёв, он, как и Голышев и Белковский, оказался очень маленьким. Мелкие они были все какие-то. Публика всё не собиралась. Начало мероприятия затягивалось.

-Пойду я всё ж таки поговорю с ними, чего ждать то – решил я, и спустился вниз.

Подошёл, сел за столик к Штепе и Широпаеву. Начался разговор. С самого начала он принял какой-то шизофренический оборот. Говорил больше Штепа, Широпаев лишь поддакивал. Он почему-то очень напоминал Кису Воробьяненова, когда тот изображал отца русской демократии. Также и сидел, надувшись как индюк, лишь иногда вякая (может Штепа тогда пинал его ногой в коленку?) – Да ужжжж.

-Почему ты не был на этой пионерской разборке – наезжал на меня Штепа.

-Так потому и не был, что она была пионерская. Хотите разобраться серьёзно, вот я перед вами – Штепа тут же сменил тему и начал кричать, что это не он привёл Кублера, что Кублер для них никто и т.д.

-Да ужжж – соглашался дутый Широпаев.

-Ну, так заявите об этом гласно и открыто, как я и просил Алексея и как он мне и обещал. Осудите в его лице русофобию. А то, он - то ваш, то - не ваш, определитесь же конкретно и внятно, наконец – отвечал я, но, похоже, меня уже Штепа не слышал.

-Новгородское Вече не обязательно должно быть в Новгороде, оно может быть в любом другом городе – декларировал он.

-А Перынь? А Ящер, которого ты встретил в Волхове, и поэмы которому посвящал, тоже может быть в любом другом городе? – отвечал я, пытаясь говорить с Широпаевым, а не с дураком Штепой, по ходу соображая, как же будет называться новгородское вече, например, Урюпинска – “Урюпинское новгородское вече” или “Новгородское урюпинское вече”, а может – “Новгородское вече Урюпинска”?

Но Широпаев молчал, а Штепа уже кричал, о том, что я на интеллектуальное собрание мыслителей поднимающих сложнейшие мировоззренческие вопросы хотел привести тупых пьяных гопников.

-Да ужжж – важно, солидно и веско отозвался на это Широпаев.

Я посмотрел на него, удивительно, похоже он так вошёл в образ “отца русской демократии”, так старался соответствовать этой, новой для себя роли, что уже был, похоже, не в состоянии адекватно воспринимать происходящие. Но как он не старался быть важным, серьёзным и значительным – получался неизбежный Киса Воробьянинов, больше никто.

Что мне оставалось ответить? Я уже писал об этом в “Окончательной точке”.

Странно мне было слышать от Широпаева, что я нанёс урон их дискурсу, который, тем не менее, продолжается. При этом он как-то неуклюже, видно пытаясь наглядно доказать, что дискурс продолжается, широким жестом показал на стол, уставленный бутылками водки и незамысловатой закуской. Да, в этом смысле, я вынужден, согласится – этот дискурс, Алексей, продолжается.

Что касается Штепы, то я понимаю, что лицемерие свойственно людям. Но всё ж таки мне странно, когда человек настолько врастает в свою личину, что уже не различает, где его маска и поза, а где реальность.

Штепа, ну как можно, мне, глядя в глаза, обвинять меня в том, что я хотел привести на интеллектуальный диспут, где поднимаются сложные мировоззренческие и философские проблемы, тупых гопников?

Понимаешь, Штепа, это ты можешь Белковскому, или, например, Голышеву рассказывать об интеллектуальных диспутах на вече, строить из себя культуролога, умного человека и т.д. и т.п.. Но, мне то, который живьём видел эти ваши "интеллектуальные диспуты", но мне то, который с тобой лично общался и мог оценить уровень твоей культуры и интеллекта, но мне то, что ты втираешь?

Я понял, что мне ни с Широпаевым, ни тем более со Штепой говорить больше не о чем.

Штепа в какой-то момент вдруг всклочил из-за стола и куда-то бросился бежать с перекошенной рожей. На какое-то время я остался с Широпаевым, именно тогда он и показал мне на закуски и водку, в смысле – смотри, как дикурс то развился, дискурс то продолжается!

Мол, в заведение пустили, в выпивке не ограничивают, закуски дают …

Однако вскоре Штепа, всё в том же амоке, прибежал обратно и вдруг стал судорожно отодвигать стол прочь от меня. Я инстинктивно встал, боясь что его содержимое посыпется мне на колени, Штепа тут же схватил мой стул, придвинул к себе и посадил на него резиновую куклу крокодила, как бы загородясь им от меня. Разговор был окончен. Я вышел на свежий воздух из душного помещения, подышал, потом спустился в холл, сел на диван. Мимо меня туда-сюда шныряли самые разные крокодилисты, Мигша Пожарский, какой-то дурачок в бейсболке (он так и сидел в ней в душном и жарком помещении – наверное, скрывал под ней очевидную дефективность черепа, Аркаша фернир, чтоль?).

Через некоторое время мероприятие началось. Опять приведу большую цитату из “Окончательной точки”.

Мне осталось лишь засвидетельствовать своё искреннее уважение к Владимиру Голышеву и его ресурсу. Что я сделал, почтив своим посещением официальную часть мероприятия.

Так как у меня были твёрдые намерения покинуть пати сразу после официальной части - вручения призов, я не стал садиться за столики с выпивкой и закусками, а встал у выхода в зал. С этой позиции было хорошо видно тёмное, тесное помещение, быстро потонувшее в сизых клубах сигаретного дыма. Вентиляция плохо работала, скоро стало невыносимо душно и жарко. Публика, как бы растворясь в этом мутном мареве, активно выпивала и ела, слышался звон стаканов, мерный хруст жующих челюстей, пьяные выкрики - Официант, ещё две котлеты! Стоял свойственный для дешёвых пивных, когда в тесном замкнутом пространстве разговаривают много пьяных людей, характерный быстро отупляющий многоголосый гул.

Над залом, на сцене возвышался Белковский. Насмешливый маэстро, как мне показалось, с саркастической улыбкой, глядя сверху вниз туда, где под ним в сизой дымке, покрывшей переполненный зал, гудели собранные им карбонарии, непрерывно что-то говорил, шутил, периодически выкрикивая фамилию, и тогда из затянутой сигаретным маревом и алкогольным дурманом туманной тьмы на сцену поднимался очередной номинант. Ему вручали бутылку, иногда вместе с закуской, после чего счастливый обладатель премии опускался обратно вниз, в сизое облако, где бутылка, судя по всплеску активности, тут же распивалась, а закуска съедалась.

Было жарко, душно, очень сильно прокурено. Пока я стоял, несколько раз ко мне подходила очень приятная девушка-администратор и предлагала найти место в зале. Я отказывался, говорил, что сильно накурено, душно, жарко, что скоро уйду …

-Я могу Вас усадить наверху в баре, там посвежее, и туда же доставить закуску и напитки – ответила она.

Я снова отказался, так как делать мне здесь было нечего, мне оставалось лишь выполнить формальности и уйти.

Я смотрел на это действо и удивлялся - сколько же в этом тесном и душном подвале оказалось сконцентрировано некрасивых, агрессивных, жадных (это было видно по тому, как они лихорадочно ели и выпивали), неопрятных и глупых (судя по их выступлениям) людей?

В реальной жизни я бы никогда бы не столкнулся бы с ними, и с большинством из них побрезговал бы оказаться в одной компании, никогда бы не стал с ними общаться, спорить, тем более дружить …. Какой же злой морок свёл меня вместе с ними, опустил в их душный, тёмный, тесный и злобный микроскопический мирок?

Я смотрел на них отсранённо и холодно, пытаясь представить какие у них ники в жеже, и на кого же они в своёй массе похожи? Пожалуй, действительно, правильно их Галковский обозвал – мурзилками. Действительно мурзилки, лучше не скажешь!

Кольнуло всего один раз – когда прибежал, и тут же сел на стул, где до этого помещался резиновый крокодил, Лазоренко, как-то сразу, едва уловимым движением сноровисто прильнув под бочок, уже не помню точно кого, то ли Штепы, то ли Широпаева … Впрочем, они сидели рядом.

Я вспомнил, что о нём ГОВОРИЛ Широпаев, и мне стало как-то неприятно …

Хотя – чего это я - ведь он ему будет наливать, подносить стакан, будет верным и безотказным собутыльником … А ему, теперь, похоже, только это и надо. Обычное дело.

Вручение призов кончилось, Широпаев получил бутылку пива и упаковку рыбной нарезки. Как раз награда для “Идеолога года”. Венчание на “Кису Воробьянинова”, под хлопки, чавканье и улюлюканье благополучно состоялось.

Когда начался аукцион клока волос собаки Кони, с каждой минутой сгущающаяся всё больше и больше, духота настолько достала меня, что буквально выдавила меня прочь, наверх. Я ушёл.

………………………………………………………………………………….

Обычно переполненная людьми и машинами Москва, после тесной подвальной душегубки, где жадно и лихорадочно жрала и пьянствовала, старательна собранная Белковским, вся российская “назлоба”, показалась необычно свежей, малолюдной, красивой, чистой, широкой ...

Был прекрасный тёплый вечер. Куда-то спешили, гуляли, знакомились красивые, нарядные и не очень люди. Зажигались городские фонари, светилась реклама, потоки сверкающих машин текли, как река, мигая разноцветными огнями, лёгкий ветер легкомысленно игрался с первой листвой. Передо мной был огромный мир, полный неизведанного и нового, несравнимый с тем виртуальным, ненастоящим, обманчивым и злобным мирком крокодилов. Да, я отчётливо и остро понял, что в этом переполненном злобой и пропахшим водкой, блевотиной и прогоркшим потом давно немытых тел, тусклом и тесном виртуальном чулане я задержался слишком надолго. Похоже, даже, ... пересидел.

………………………………………………………………………………….

Как хорошо, что я ушёл оттуда, теперь уже, понимаю, навсегда.


Окончание следует.

Предисловие.
Глава № 1.
Глава № 2.
Глава № 3.
Глава № 4. Часть первая.
Глава № 4. Часть вторая.
Глава № 5.
Глава № 6.