Войти в систему

Home
    - Создать дневник
    - Написать в дневник
       - Подробный режим

LJ.Rossia.org
    - Новости сайта
    - Общие настройки
    - Sitemap
    - Оплата
    - ljr-fif

Редактировать...
    - Настройки
    - Список друзей
    - Дневник
    - Картинки
    - Пароль
    - Вид дневника

Сообщества

Настроить S2

Помощь
    - Забыли пароль?
    - FAQ
    - Тех. поддержка



Пишет Paslen/Proust ([info]paslen)
@ 2013-11-01 05:16:00


Previous Entry  Add to memories!  Tell a Friend!  Next Entry
Entry tags:Венеция

Ночь всех святых
Написав про Санта Мария Формозо, решил закрепить впечатление и навестить маску человека-слона.
Благо три минуты пешком, всего через один мост, который днем оккупировал приставучий нищий, переползавший по наклонной плоскости вслед за солнцем.

Когда оно <солнце, разумеется> уходит, в Венеции наступает не ночь, но какое-то странное, межеумочное состояние, которому сложно найти название.
Больше всего это похоже на морок трезвости: всё вокруг реально и независимо от умозрительности, но всё таинственно с чем-то связано и что-то напоминает.

Причём не только какие-то там культурные реалии, которые давным-давно поселились в культурном опыте и культурной памяти сами по себе и не только образы и стили, растасканные по столетьям и городам, но какие-то собственные твои состояния и смысловые (эмоциональные, чувственные) ожоги, которые, как казалось, навсегда зарубцевались.
Нет никаких потрясений и драм, есть лишь трезвость холода, объясняющая тебе про то, как работают универсальные метафоры.



Дубина волны
«Дубина волны» на Яндекс.Фотках

Хеллоуин местный туристический народ воспринял как способ сделать своих детей видимыми.
При свете дня они теряются в каменных джунглях. От Фомозо я завернул не направо, к галерее Кверини-Стампалья, как это сделал днём, но пошёл направо в густоту переулков.
Южная мгла беспросветна, особенно в узких готических переулках. Если только народ не толпится возле какого-нибудь кафе.

Об одно из таких, переполненное детьми и родителями, я чуть было не споткнулся.
Стада гарри поттеров, вооруженных светящими указками зелёного цвета, бегали друг за дружкой и из-за этого промежутки между стенами казались будто освещённее.

Я качнулся от весёлого угла влево, оказавшись перед фасадом барочной церкви Оспедалетто, за которую тут же завернул на совершенно пустую улицу, смущенный волшебной готический громадой, уходящей под самые колосники.
Собор с высокими окнами казался совершенно безжизненным, оставленным навсегда.

Оспедалетто тоже безмолствовала, однако фасад её, изысканный и перекрученный даже с избытком, был бел стёртыми своими деталями и глух, а этот реликт выглядел остовом какого-то окончательно вымершего животного из-за своих непроглядных окон, рядами уходящих во всех его боковых нефах вверх.

И я пошёл искать фасад, но уткнулся в тупик.
Пришлось обходить эту полосатую грибницу, неожиданно вспухшую здесь вне какой бы то ни было логики, по часовой стрелке.
То, что это Санти-Джовани-э-Паоло я понял как только увидел на площади перед собором конный памятник – статую Коллеони, сделанную Андреа Вероккио, хорошо известный нам по чёрной копии, стоящей в Итальянском дворике ГМИИ.
А здесь, на высоком постаменте, значит, оригинал.

Одним боком к Сан-Дзаниполо прислонилась роскошная даже в темноте Скуола Гранде ди Сан-Марко, так до нынешних времён и работающая больницей.
Санти-Джовани-э-Паоло почернела от копоти, а эта, розовая почти, ассиметричная, глазастая полукруглыми завершениями фасада, нет.
Её и видно лучше и подойти к ней можно близко, чтобы потрогать хладнокровную облицовку.

К Сан-Дзаниполо так просто не подойти: он (они?) болеет и окружён щитами и заборами, заботами реставраторов.
И пока я пялюсь на местные красоты, стайки детей звёздных войн перемещаются вместе с родителями за столики кафе посреди кампо.
Из-за чего начинает казаться, что рассвет уже близко.

Тогда я резко забираю сразу же за угол Скуолы и долго иду по пустой набережной, точно в Питере зимой у Лебяжьей канавки или на канале Грибоедова, вывернутом наизнанку.

Здесь по-линчевски тихо и суггестивно. Фонари качаются, но не мигают. Только лодки и катера тревожно трутся о земную ось почерневшие бриколы (сваи, исполняющие функции дорожной разметки).
Улица кадрирует себя сама, из этого плавного кинофильма, непонятно когда снятого, невозможно выпасть, можно только идти и идти вперёд.

И там, где канал Грибоедова упирается в Спаса-на-Крови, город внезапно заканчивается и я оказываюсь на морском берегу, где с ветром и воем носятся морские трамвайчики, снуют пассажирские и грузовые джонки из лаковой миниатюры судна.
Траффик – как на Ленинградке. Напротив – остров с кладбищем Сан-Микеле, почти буквальный обрыв и конец жизни. Всего.

Но острова лагуны и другие берега её прописаны огнями примерно на таком же визуальном отдалении как и звёзды, если догадаться посмотреть вверх.

Я догадался и пошёл по набережной Фондаменте Нуове с запада на восток, то есть вниз. К Кастелло.

Выбирая гостиницу, я предполагал остановиться где-то здесь, на крайнем венецианском севере, может быть, возле Гетто (чтобы уж совсем тихо и печально, никаких туристических троп, одна только пересыхающая аутентичность), да видно нельзя никак туда, где Тинторетто.

Здесь все сдержано и сурово, никаких красот, одна голая функциональность; самое то для написания бесцветного экзистенциального романа в духе Камю (кто-то помнит о его юбилее седьмого?).
Тем более, когда вокруг пустота: с одной стороны море, что холодней космических глубин, с другой – больничный квартал с окнами, чей подол задран выше человеческого роста (в них видны кессонные балки под потолком – и только).

Выходя на простор, я так и не встретил ни одного человека, несмотря на большой и широкий мост, из тех, что служат привычной площадкой для фотографирования.

Туристы перемещаются по Венеции короткими перебежками: на кампо и на мостах точно набирают в лёгкие воздух, чтоб вновь занырнуть в извилины с магазинами или без.

А здесь, на Фондаменте Нуово, нет вообще ничего, кроме вечного (если судить по состоянию заграждений) ремонта.
Только причал скорой медицинской помощи, протороченный к больнице, сияет огнями как большой китайский фонарь.

Дальше к остановке вапаретто прибывает очередной кораблик с новыми туристами, которые катят свои чемоданы по брусчатке с оглушительно резонирующим <скворчащим, как при приготовлении яичницы> шепотом.

И там уже от пристани отходят уже даже не улицы, но коридоры, скрадывающие ветер, бесконечные тёмные коридоры коммуналок, узкопородистые щели дактилоскопического рисунка; набережная перекрыта, поэтому участия в дактилоскопической экспертизе гонке с преследованиями ишемических чемоданами не избежать: я догоняю – ты убегаешь, ты догоняешь – я убегаю…

…очнувшись на площади Санта Джустина, где живо (светится) только одно кафе и из него, сквозь закрытые окна и двери дуболомно тянет травкой.

Вся эта часть на <размытой> границе Канареджо и Кастелло окончательно напоминает нуар (точнее пространство то ли вынутое из нуара, то ли предназначенное для неснятого кино), нарочно запечатлённой на крупнозернистой плёнке шосткинского химкомбината «Свема», дающей удивительные эффекты в освещении параллельных пространств.
Там у них что-то постоянно происходит со светом, распадающимся на сложносочинённые пиксели, из-за чего персонажи вынуждены пробираться сквозь печальную завесу песчаного сфумато.

Я всё время иду куда-то, кружу кругами, пока не вижу очередную церковь, про которую точно знаю, что там Тьеполо (S. Lio).
Это где-то совсем недалеко от Риальто и совсем близко к кому дому (сегодня я бы не хотел брать это слово в кавычки).

Я иду уже практически закрыв глаза (как если в солнцезащитных очках), одним наитием, вновь проходя мимо конного Коллеони, ближе к полуночи всё более и более похожего на свою копию.
Фонарные отблески даруют ему, лицу и одежде, дополнительные складки, из-за чего начинает казаться, что покрытая покатой пылью патина зацвела.

Нос ведёт меня к облаку ванили и горячего шоколада, из-за школьной реальности которого я и ушёл в этот бреющий квест.

Чем ближе к нашей скворечне, тем больше магазинов и людей, тем меньше скорость движения и, соответственно, громче скорость мысли.
Турист ходит косяком от витрины к витрине, голословит, спасаясь от скуки. Вяло празднует.

Начав узнавать родные места, я окончательно расслабился <мысленно расстегнув плащ> и <почти вслух> подумал:

– Сколько же вас, нас тут. Какие мы все разные. Непохожие друг на друга. Красивые и не очень. Толстые и худые. Но мне не хотелось бы быть кем-то из вас. Из нас. Из них.

И, подумав, добавил, итожа:

– В пространстве всеобщей памяти я нашёл (нащупал) собственный <выделенный> коридор. Память, слой за слоем, снимает с Буратино стружку, хотя в центре никакое не детство, но нечто совершенно иное. Что же тогда там, в этой розовой мякотке, что?



Locations of visitors to this page