«Те, кто выступает против педофилии, - постулирует он, - доказывают, что «согласие» или видимое сотрудничество восьмилетнего бессмысленны». С другой стороны, «те, кто защищают педофилию, отвечают, что дети способны с малолетства выказывать нежелание.» Аналогично, «критики педофилии утверждают, что взрослым очень легко манипулировать детьми – через угрозы, через применение физической силы, через устное принуждение, через деньги». Здесь, опять же, противоположной стороне предоставляется последнее – и наиболее длинное слово:

«Защитники педофилии (как и многие другие люди) возражают, что дети уже эксплуатируются взрослыми в нашем обществе – они стращаются своими родителями; находятся в финансовом и юридическом подчинении; часто подвергаются побоям. И у них мало юридических прав при попытке избежать карающих их взрослых. Они не имеют права голоса, они не имеют права выпить, они не имеют право убежать из дома, они не имеют права ходить в определенные кинотеатры, они не имеют права отказаться идти в школу, они не имеют права не повиноваться [установленному для них] законом комендантскому часу - и они не имеют права определять свои собственные сексуальные потребности и предпочтения. Педофилы находят это лицемерным, что наше общество должно так «прорабатывать» тему сексуальной эксплуатации детей и быть настолько беззаботными в отношении всех других (и возможно наносящих гораздо больший вред) форм эксплуатации. Как ничто другое, спорят педофилы, секс может быть тем способом, через который дети могут завоевать серьезное внимание со стороны взрослых, действуя с ними при этом на равных; если ребенок является вашим возлюбленным, вы будете обращаться с ним с уважением.»

А где же наш рассказчик видит себя между этими лагерями? «Я не считаю своим делом давать рекомендации в отношении секса с подростками», - застенчиво пишет он, - поскольку «я просто не собрал достаточно информации о различных сопутствующих вопросах». В то же самое время, настаивает автор, «вопрос о сексе с детьми остается открытым»; и Уайт предпринимает конечную попытку добраться до сути вопроса, взяв интервью у настоящего педофила в баре в Бостоне.

Этот человек, прохладно сообщает автор, «имеет возлюбленного двенадцати лет (он встретил его, когда мальчику было шесть)». Далекий, однако, от образа ненасытного маньяка, которого столь боится широкая публика, наш педофил едва мог казаться более эфирным. Ему тридцать шесть лет, он одет в полинявшие джинсы, его лицо столь же невинно и жалобно как у Петрушки. Его голос с придыханием и легок, его манеры беспокойные и почти скромные». Чтобы устранить любое последнее сомнение в его приемлемости для приличной компании, Уайт стирает таковое своим последним комплиментом: «Я испытал, - откровенно пишет он, - сильное притяжение к нему».

Затем следует беседа, в которой подробно, с нежностью изложены любовные переживания Уайтовского педофила. Уайт спрашивает, как человек встретил его нынешнего «любовника», и педофил отвечает: «На пляже. Он был там со своей мамой. Он подошел ко мне и начал говорить. Ты знаешь, дети должны всегда делать такие шаги сами». На случай, если этот момент не был уловлен, Уайт повторяется несколькими строчками позже, на сей раз спрашивая более недвусмысленно: «Твой друг брал сексуальную инициативу в отношениях с тобой?» «Абсолютно так», - подтверждает Петрушка и добавляет, - «Я был с детьми с тех пор, как мне исполнилось двадцать два, и в каждом случае дети были инициаторами».

«Что вы вдвоем делаете в кровати?» - продолжает расспрашивать Уайт. За этим следует графическое описание, которое педофил заканчивает на грустном примечании. Поскольку имеется, как это становится понятно, по крайней мере одна проблема с любовью между мальчиком и мужчиной, которую большинство читателей не могли ожидать: а именно то, что дети слишком сильно любят». «Мой последний возлюбленный, - поясняет педофил, - сказал мне, что ему не нравится, когда в него входят. «Почему же ты мне сразу об этом не сказал?» - спросил я. «Потому что тебе это так сильно нравилось – я хотел угодить тебе». В этом проблема - дети хотят угодить тебе».

Вторым писателем, без обиняков обратившимся к вопросу о мужчинах и мальчиках, на сей раз подростках, явился Лэрри Крамер (Larry Cramer), автор весьма отмеченной критикой пьесы, посвященной теме СПИДа, Нормальное Сердце (The Normal Heart), и более раннего романа под названием Подруги* (Faggots) (1978), один из классиков пост-освободительного гей жанра.

* [Faggots – дословно переводится скорее как «пидовки», термин как в английском, так и в русском - как ругательный (когда употребляется гетеросексуалами), так и нейтральный (в понимании тех, кто знает, о чем идет речь); для целей настоящего перевода выберем слово, не имеющее отрицательного значения, «подруги».]

Сравнение между Крамером и Уайтом особенно полезно, поскольку эти два писателя заметно отличаются друг от друга по ряду важных направлений. Прежде всего, авторская перспектива Крамера, так же, как и его политическая фигура: он - известный активист и соучредитель New York Gay Men's Health Crisis, сделали его чем-то аномальным в избранных им кругах. Между семидесятыми годами и началом СПИДа, в то время, когда наиболее видные фигуры гей-движения предвещали наступление эпохи комфорта после пост-обструкционного «освобождения» (post-Stonewall “liberation”), Крамер был почти одинок в подчеркивании темных сторон. К примеру, Подруги, - спорная книга и тогда, и по сей день, рассказывает о тяжелом положении человека, ищущего гомосексуальную любовь в полной наслаждений лучшей поре Манхэттана и Fire Island. Крамер включает несколько сцен, в которых старшие мужчины вовлекают в употребление наркотиков, обольщают и соблазняют мальчиков-подростков. Наиболее видный среди них - 16-летний мальчик по имени Тимми, введенный в светскую жизнь на вечеринке рядом искушенных мужчин и в конечном итоге «с жадностью поглощенный» десятью мужчинами одновременно. В ходе этого грубого описания – одного из нескольких с участием юных мальчиков - Крамер неоднократно обращает внимание на «красоту» Тимми, его «подростковую кожу», его статус «запретного плода». Один за другим, мужчины на вечеринке уступают обаянию Тимми, включая даже самого крепкого из них ("the Winston Man"), который находит себя «возбужденным до такой степени, какой не было с тех пор», как он закончил среднюю школу.

Судьба Тимми в ходе книги, стоит добавить, далеко не счастливая. Допускает ли Крамер, что такова цена, уплачиваемая за декадентство (упадок), или же тут присутствует молчаливое сопереживание при описании самозванных «отцов» Тимми? Читателю остается только догадываться. Намного менее двусмысленная, по крайней мере, роль, которую сыграл Тимми и другие «юнцы» в мире, описываемом в Подругах.

Еще один прославленный гей писатель, направивший разговор на тему секса с несовершеннолетними, был покойный Поль Монет (Paul Monette). Вышедшая в1988 году его книга Borrowed Time: An AIDS Memoir получила премию в номинации National Book Critics Circle Award и шумно приветствовалась многими как «одна из наиболее красноречивых работ, родившихся в результате эпидемии СПИДа» (USA Today). Его вышедшая в 1992 году книга Становясь мужчиной: история половины жизни (Becoming a Man: Half a Life Story) завоевала премию National Book Award. Именно в этом произведении Монет, подобно Эдмунду Уайту до него, выдвигает то, что однажды было спорным тезисом о сексуальных желаниях препубертатных мальчиков. «Девять лет - не слишком ранний возраст, чтобы почувствовать племенной зов (tribal call)», отмечает Монет в самом начале при воспоминании о своих собственных детских приключениях с мальчиком того же возраста. «В девять с половиной [я был] уже достаточно взрослый», - повторяется он позднее, добавляя ставшую уже знакомой ноту, что «для меня, по крайней мере, тогда произошла победа невинности над миром притеснения».

Несколькими главами позже, при воспоминании о прерванном эпизоде, который у него был со старшеклассником, когда он преподавал в школе-интернате, Монет озвучивает еще одну тему, которая теперь бы гарантировала шок: о хищном (маниакальном), решительном подростке. «Позади скрежещущих зубов страсти, - пишет автор о своем первом сексуальном контакте с данным мальчиком, - я слышал рябь смеха, так что один из нас явно забавлялся. И скорее всего это был Грэг, поскольку я был слишком занят переживанием греха и смерти, чтобы играть».

«Именно Грэг всегда сам выбирал время, - продолжает он, добавляя драматично. - «Я был постоянно готов бросить что бы я ни делал... Я жил в плену у непредсказуемых потребностей Грэга».

Это вовсе не значит, что Монет в тот момент чувствовал себя освобожденным от ответственности за свою любовную связь – совсем нет. «Если я и придал особое значение тому факту, что был соблазнен – все это был Грег: и его желание, и отвага, и дальнейший контроль, и это не означает, что я не чувствовал вины… Я был тем, что гетеросексуалы в тайне думают о каждом из геев – маньяком, вербовщиком, ознакомителем мальчиков с актами тьмы». Но обращение вины на себя, -приходит он к заключению, - было лишь ложным самосознанием. Поскольку в конечном итоге «я не думаю так теперь. Двадцать лет выслушивая рассказы геев о том, как они соблазняли более старших, когда сами были подростками, пролило на все это совсем другой свет.»

Пролетели ли все эти пробные воздушные шары без реакции в общественной голове? Один из немногих критиков, принявших их к сведению, был Брюс Бауер (Bruce Bower), в своей книге Место за столом (A Place at the Table,) жестко критикующий Эдмунда Уайта, в особенности за его заступничество за секс между мужчинами и мальчиками. «Такой радикализм, - спорит Бауер, - является частью извращенного наследия подполья, наследия, которое вынудило авторов «субкультуры», подобно Уайту, к постоянному занятию позиции для «удара в лицо» из-за их притеснения остальной частью общества».

Но писатели с незапамятных времен терпели притеснения – включая заключения в тюрьмы и казни – причем и без того, чтобы заниматься защитой педофилии. И что это за вид «притеснения», который, будем более точными, приносит известность, удачу, восторженные отзывы критиков, национальные премии, и – как в случае Эдмунда Уайта – членство в Гуггенхайме (Guggenheim fellowship) и посвящение в Кавалеры Ордена Изящных Искусств и Литературы (Chevalier de l'Ordre des Arts et Lettres)?

Научная педофилия

Фактически, даже люди, подобные Уайту, были много более производными, чем им когда-либо хотелось верить. Уберите руки! (простите за выражение). Настоящим большим папочкой шика педофилии (the real big daddy of pedophilia chic) мог быть только давно скончавшийся Альфред К. Кинзи (Alfred C. Kinsey). Как Judith A. Reisman и Edward W. Eichel отмечают в своем изданном в1990-м году публичном разоблачении под названием Кинзи, Секс и Фальсификация (Kinsey, Sex and Fraud), «это именно в работе Кинзи было обосновано понятие «нормального» детского сексуального желания» - понятие, которое, как свидетельствует их книга, было испытано в лабораторных условиях на телах сотен детей, в основном мальчиков, способами, которые сегодня могли бы рассматриваться как правонарушения, за которые следует сажать в тюрьму.

Как же Кинзи и его команда избежали неприятностей? «Как мы можем теперь видеть, - написал Том Бетелл (Tom Bethel) о фактах, добытых Кинзи, в их превосходном обзоре, опубликованном в мае 1996 года в журнале American Spectator, наука имела очень большой престиж в то время, и Кинзи использовал это. Любое извращение могло быть прикрыто халатом ученого и получением результатов для научного исследования».

И все же, если Кинзи теперь подвергается публичному разоблачению, его интеллектуальные наследники все еще делятся своими исследованиями. Для того, чтобы составить конечную модель шика педофилии – искусно украшенную необходимыми диаграммами, таблицами, моделями, и разговорами о методологии – возьмите том, опубликованный в 1993 году издательством Prometheus Books. Как, наверное, указывает уже название издательства - Прометей – ему присуще стремление срезать кромки, и его книжный каталог свидетельствует о явном внимании к таким вопросам, как паранормальная (не поддающаяся объяснению) психология, свободомыслие и гуманизм. И еще, конечно, поднимите [сделанное в 1987 году] трансатлантическое исследование достоинств педерастии под названием Детские Сексуальные Контакты со Взрослыми: Научное Исследование (Children's Sexual Encounters with Adults: A Scientific Study), с тремя авторами идентифицированными как C.K.Li (клинический психолог в Пейсли, Шотландия (“a clinical psychologist in Paisley, Scotland”)), D.J.West ( почетный профессор клинической криминологии при Кембриджском Университете ("Emeritus Professor of Clinical Criminology at Cambridge University"), и T.E.Woodhouse (сотрудник криминологических исследований в Илинге, Лондон (“a criminological research worker in Ealing, England”).

Подобно нашим предыдущим изыскательским обзорам взглядов на секс с детьми, работа Children's Sexual Encounters wth Adults имеет сексуальный уклон, концентрируясь на «поражающем контрасте» между мальчиками и девочками, когда дело доходит до секса со взрослыми. («Исследования, как несколько пространно объясняют авторы, показывают, что в целом мальчики гораздо менее, чем девочки, способны испытать плохие эффекты, связанные с сексуальными контактами со взрослыми».) И, по утверждению авторов,

именно не сексуальные контакты как таковые ставят детей в проблематичное положение, а скорее культурные предрассудки, с которыми большинство членов общества судит о таких актах. «Наносящие детям вред эффекты от интимных контактов со взрослыми при отсутствии пенетрации, - обращают внимание авторы в разделе «культурная относительность», - являются несомненно психологическими, а не физическими, и в значительной степени зависят от того, как данные ситуации рассматриваются в обществе, в котором воспитывался ребенок».

Опять же, и Ханна Росин, и почитатели NAMBLA повсеместно оценят научное исследование, которое подчеркивает положительную сторону мальчиколюбия для конкретного мальчика. Как это сформулировано в одном типичном параграфе:

«Имеется значительное количество доказательств того, что некоторые мальчики весьма счастливы в отношениях с гомосексуальными мужчинами, пока дело не всплывает на поверхность и не вызывает скандал или полицейское расследование... Подавляющее большинство [мальчиков в исследовании 1987 года] были из явно нормальных семей, но были рады получить дополнительное внимание и патронаж от преданного взрослого, и охотно шли на его сексуальные просьбы.»

Родители повсеместно бы вздохнули с облегчением, узнав, что педофилы не являются теми маньяками, как их принято представлять, но близкими по духу доброжелателями, подобно Уайтовскому очаровательному Петрушке. «Мужчины, сближающиеся с мальчиками, - пишут в заключение социальные ученые, - как правило ищут то, что представляет собой любовь. Они употребляют постепенное и ласковое убеждение. Обычно педераст не ищет подхода насильственным путем - во всяком случае не более, чем обычный гетеросексуал, когда он выбирает себе подходящего взрослого партнера…»

Когда почти каждый вид заступничества приходит экипированный статистическими батареями, не должно вызывать удивления, что педофилы и их союзники обзавелись как бы собственным научным аппаратом. Только неискушенный читатель был бы удивлен, обнаружив столь подкрепленную цифрами полемику, выставленную передовым уважаемым издательством и рекламируемую в книжном каталоге Barnes and Noble. Но в таком случае, только неискушенному и оказывается нужным то переобучение, что предлагается с указанных страниц. Вот где, возвращаясь к фигуре Лэрри Дона Макквея, казалось бы, встает вопрос шика педофилии. В одном углу - разгневанные родители со всей страны, зовущие на помощь в защиту своих детей; в другом - высушенные салонные мыслители, начавшие вяло задавать вопрос, действительно ли вкус к детской плоти настолько непростителен, в конце концов. И удивляются, почему идет война культур.