Прочитал интервью с Лагутенко и ничего не понял. И позитив у него из космоса, и наркотики он не принимает, и посуду моет по уговору с девкой своей – явно этот Мумий над корреспондентом издевается. А тот и рад: спрашивает глупости. А мне потом всю эту ерунду читать. Сами судите, что получается: что все друг другу врут и все, как говорится, при этом еще и не в себе? Большое спасибо. Вы бы лучше с психологом каким-нибудь интервью бы опубликовали, да и журналиста своего на проверку отправьте. Я человек серьезный, мне и так Советский Союз все мозги прокомпостировал.
Владимир Казанцев
У меня в детстве было стойкое ощущение счастья по утрам, оно возникало вместе с осознанием того, что я родился в Советстком Союзе. Не каждая страна может подарить подобное ощущение. И ведь все могло бы получиться просто охуительно. Это была бы удивительная страна, самая лучшая. Но – не вышло.
М. Елизаров
Ведь в принципе как появляется тургеневская девушка? Сидит Тургенев, пишет свои скучные романы, а потом безликие барышни думают – ох, как же нам выглядеть? Буду тургеневской девушкой.
М. Елизаров
Экскурсия в Михайловском состояла из нескольких разделов. История усадьбы. Вторая ссылка поэта. Арина Родионовна. Семейство Пушкиных. Друзья, навестившие поэта в изгнании. Декабрьское выступление. И – кабинет, с беглым обзором творчества Пушкина.
Наконец я отважился приступить к работе. Мне досталась группа туристов из Прибалтики. Это были сдержанные, дисциплинированные люди. Удовлетворенно слушали, вопросов не задавали. Я старался говорить коротко и не был уверен, что меня понимают.
Кавказцы ведут себя иначе. Они вообще не слушают. Беседуют между собой и хохочут. По дороге в Тригорское любовно смотрят на овец. Очевидно, различают в них потенциальный шашлык. Если задают вопросы, то совершенно неожиданные. Например: “Из-за чего была дуэль у Пушкина с Лермонтовым?”
С. Довлатов. “Заповедник”
В течение года ему удалось напечатать семь рассказов и повесть. Сочинения его были тривиальны, идейно полноценны, убоги. В каждом слышалось что-то знакомое. Они звучали убедительно как цитаты. Наиболее яркими в них были стилистические погрешности и опечатки:
“В октябре Мишутке кануло тридцать лет…” (Рассказ “Мишуткино горе”.)
“- Да будет ему земля прахом! – кончил свою речь Одинцов…” (Рассказ “Дым поднимается к небу”.)
“- Не суйте мне белки в колеса, - угрожающе произнес Лепко…” (Повесть “Чайки летят к горизонту”.)
Впоследствии Потоцкий говорил мне:
“- Я – писатель, бля, типа Чехова. Чехов был абсолютно прав. Рассказ можно написать о чем угодно. Сюжетов навалом. Возьмем любую профессию. Например, врач. Пожалуйста. Хирург, бля, делает операцию. И узнает в больном – соперника. Человека, с которым ему изменяла жена. Перед хирургом нравственная, бля, дилемма. То ли спасти человека, то ли отрезать ему… Нет, это слишком, бля, перегиб… В общем, хирург колеблется. А потом берет скальпель и делает чудо. Конец, бля, такой: “Медсестра долго, долго глядела ему вслед…” Или, например, о море, - говорил Потоцкий, - запросто… Моряк, бля, уходит на пенсию. Покидает родное судно. На корабле остаются его друзья, его прошлое, его молодость. Мрачный, он идет по набережной Фонтанки. И видит, бля, парнишка тонет. Моряк, не раздумывая, бросается в ледяную пучину. Рискуя жизнью, вытаскивает паренька… Конец такой: “Навсегда запомнил Витька эту руку. Широкую, мозолистую руку с голубоватым якорем на запястье…” То есть моряк всегда остается моряком, даже если он, бля, на пенсии…”
С. Довлатов. “Заповедник”
Антон Павлович как-то поспорил со мной, что он сможет написать рассказ о чем угодно, хоть бы вот об этой пепельнице. Он замолчал и стал пристально смотреть на пепельницу. Я тоже посмотрел на пепельницу, и мне показалось, что я вижу, как над ней уже роится облачком замысел чеховского рассказа.
Из воспоминаний современника А.П. Чехова
До этого были холмы, река, просторный горизонт с неровной кромкой леса. В общем, русский пейзаж без излишеств. Те обыденные его приметы, которые вызывают необъяснимо горькое чувство.
Это чувство всегда казалось мне подозрительным. Вообще, страсть к неодушевленным предметам раздражает меня... (Я мысленно раскрыл записную книжку.) Есть что-то ущербное в нумизматах, филателистах, заядлых путешественниках, любителях кактусов и аквариумных рыб. Мне чуждо сонное долготерпение рыбака, безрезультатная немотивированная храбрость альпиниста, горделивая уверенность владельца королевского пуделя...
Короче, не люблю я восторженных созерцателей. И не очень доверяю их восторгам. Я думаю, любовь к березам торжествует за счет любви к человеку. И развивается как суррогат патриотизма…
С. Довлатов. "Заповедник"
Я направился в Сосново. Дорога тянулась к вершине холма, огибая унылое поле. По краям его бесформенными глыбами темнели валуны. Слева зиял поросший кустами овраг. Спускаясь под гору, я увидел несколько изб, окруженных березами. В стороне бродили одноцветные коровы, плоские как театральные декорации. Грязные овцы с декадентскими физиономиями вяло щипали траву. Над крышами летали галки.
Я шел по деревне, надеясь кого-то встретить. Некрашенные серые дома выглядели убого. Колья покосившихся изгородей были увенчаны глиняными сосудами. В накрытых полиэтиленом загонах суетились цыплята. Нервной мультипликационной походкой выступали куры. Звонко тявкали лохматые приземистые собаки.
Я пересек деревню, вернулся. Помедлил возле одного из домов. Хлопнула дверь, и на крыльце появился мужчина в железнодорожной гимнастерке.
С. Довлатов. “Заповедник”
| ← Previous day | (Calendar) | Next day → |