|
Nov. 10th, 2019|01:32 am |
Отправляясь на кладбище, этот проверенный запад, Возвращаясь с шестого или седьмого инсультных небес, Нам не пишут друзья -- знаешь, времени тоже в обрез, Эта чаша, бывает, приходится пить ее залпом.
Их уводит -- пускай называет себя крысоловом, Ничего себе дудка, от ржавчины словно в крови, Ничего себе нота, как будто разломано слово И черепья скрипят под бедром трехрублевой любви,
Помнишь, там, где песочница, рос невозможный грибок: Типовой он, железный, на шляпке на четырехгранной Нехорошего цвета круги, и железной трубой Нехорошая ножка с сквозной проржавевшею раной,
Никого во дворе; все, что есть, охватила тоска, Побренчала дождем в перевернутых мусорных бочках, Мухоморы песочниц, свинцовых цветов облака И с помойным душком дождевые лады одиночеств,
Вот в таком вот ключе, уцепясь неокрепшим сознаньем За прозрачные и насекомые крылышки клена, Голоса по ту сторону можно услышать заранее, Время ляжет петлей, облетевшим листом окаймленной,
Тебе нет четырех, и ребята стесняться не станут, Все равно не поймешь анекдоты больших пацанов -- А с тех пор в анекдотах слова поменялись местами С мухоморной трубой, что подносит к губам крысолов. |
|