| помидор и миндальная паста |
[Nov. 6th, 2021|11:16 pm] |
Антон Ботев взял где-то и перевел на русский историю аспирантки,
которая в 2012 году ездила к Гротендику. (Скорее всего, увидев
ее на своем участке, он принял ее за надоедливого духа и потребовал
исчезнуть, но когда увидел, что ей для этого приходится прыгать
через забор, несколько оттаял.)
Я встретилась с Александром Гротендиком 2 января 2012 г. Когда утром того дня, еще в темноте, я пришла в центр проката автомобилей на окраине Тулузы, на табло проезжающих автобусов мигали их номера и Bonne Année.
Я училась на третьем курсе магистратуры, прочла несколько математических работ Александра Гротендика и чувствовала с ними ощущение связи. Мне его работы казались в целом очень ясными, и мне нравился его подход к алгебраической геометрии. В своей карьере я находилась в том состоянии, когда не только не продвигалась в решении задач, но и вообще бесславно не занималась своей работой. Но несмотря на выгорание, работы Гротендика оставались островом удовольствия в остальном унылом море. Гротендик, безусловно, является одним из наиболее влиятельных математиков двадцатого века, и для аспиранта из Калифорнии его уход, чтобы жить жизнью отшельника в неизвестном месте Пиренеев во Франции или в Андорре, сделал его практически мифической фигурой.
Но я как раз стремлюсь демистифицировать — это часть того, что мотивирует меня быть математиком — и когда мы говорим себе и другим, что наши герои не люди и стоят на пьедестале не просто высоком, а недостижимом — мы скорее опускаем себя вниз, а не взбираемся к ним. Итак, после решения участвовать в конференции во Франции, нескольких писем по электронной почте, урока вождения на механической коробке передач, сеанса изучения карт и долгого разговора в центре проката автомобилей, осложненного моим ограниченным французским, в то свежее, но мягкое зимнее утро я оказалась в машине, едущей по сельской Франции, отчаянно надеясь на беседу о математике, или что я по крайней мере увижу своими глазами, что человек, который подписывался под своими работами Гротендиком, реален.
Ласерр — маленький и удаленный городок, но дом Гротендика ни в коем случае не хижина в темном лесу, которую я вообразила, когда впервые о нем услышала. Эта местность в Пиренеях очаровательна, а моя поездка через холмистый пейзаж по дорогам, обсаженным платанами, с видом полей под паром и голубыми горами, вздымающимися на горизонте, очень напомнила мне места у подножия Аппалачей, где я выросла. Городок так мал, что у домов нет номеров, что относительная редкость, судя по озадаченному виду французских почтовых служащих и их терпеливым разъяснениям о том, что у всех домов есть адрес, когда я подавала им письма, адресованные Гротендику. Поскольку я не знала, какой именно дом в Ласерре принадлежит Гротендику, я решила припарковаться на удобном небольшом гравийном участке. Я стояла перед очень конечным выбором возможных домов, поскольку Ласерр состоит из пересечения нескольких дорог, и я думала, что найду дорогу, постучавшись в несколько дверей и спросив, где я могла бы найти человека, который доказал представимость квот-функтора. Однако делать даже эти расспросы не было необходимости: мое появление в съемной машине в Ласерре уже было достаточно необычным событием, так что стоило мне припарковаться, из соседнего дома вышел дружелюбный человек и спросил, нужна ли мне какая-то помощь. Казалось, его немного озадачило мое произношение имени Александра Гротендика, но когда я пояснила, что человек, которого я ищу, должен быть vieux et étrange, он внезапно понял, кто у меня на уме, и мы захихикали, как дети на задней парте, над таким описанием Гротендика. Его дом стоял ближе, чем в пятидесяти футах от того места, где я припарковалась. Его сосед подвел меня к закрытым воротам, пожал плечами и ушел.
Я вернулась к машине, чтобы вооружиться парой туфлей легче, чем те, что были на мне (я взяла их специально чтобы перелезть через забор), и несколькими галетами du roi с миндальной пастой — выпечкой, приготовляемой во время церковного сезона Крещения, которую я купила тем утром, готовясь к извинению за перелезание забора.
В доме горели какие-то огни, но при моем приближении к воротам не было признаков никакого движения. Я легко перепрыгнула через изгородь из дерева и камня, высотой по пояс, гораздо более скромную, чем та, что маячила в моем воображении в предыдущие недели. Я украдкой миновала слегка ветхий двор с большим количеством растений и терракотовых горшков разной степени целостности, и поднялась на крыльцо. Я постучала в дверь и подождала, а потом постучала снова. Все больше нервничая, но понимая, что это, скорее всего, мой единственный шанс его увидеть, я закричала «Monsieur Grothendieck!» и подождала, но никто не ответил. Подумав о выпечке в своей сумке, я крикнула «Je vous apporte quelque chose de bon!» — и почувствовала неловкость, поняв, что это странная тактика, как будто я заманиваю ребенка в фургон без окон. Что можно было бы сказать для привлечения внимания Гротендика? Может быть, представить новое доказательство большой гипотезы, но у меня его не было. Я еще пару раз назвала его имя, но не было никакого признака, что меня услышали. Глядя на окна справа от меня, я начала задумываться, сколько мне еще тут оставаться. Я сделала все возможное, чтобы прибыть в удобное время суток, около одиннадцати утра, но мне пришло в голову, что я не решила, что делать в том случае, если Александру Гротендику не случится сидеть у двери, готовому приветствовать меня.
Когда я оторвалась от задумчивости, я поняла, что совсем рядом слева от меня совершенно бесшумно появилась фигура с большой белой бородой в коричневом балахоне поверх одежды. Я была так поражена, что чувствовала, будто смотрю на это со стороны. Мои глаза расширились, я непроизвольно подпрыгнула, сердце колотилось. Я с ужасом подумала: «О нет, а если я случайно пришла в дом другого отшельника?». Но всмотревшись в его лицо, я узнала его по фотографии — достаточно странно, что сходство я заметила не по недавним фото, а по гораздо более старым, черно-белым, где он был молод. «Это вы!» — сказала я идиотически. Гротендик стоял безучастно. В одной руке он держал короткие вилы. Это напомнило мне о его рисунках дьяволов вокруг формулы Гротендика-Римана-Роха. Его свободная рука поднялась он размахивал ей в предостерегающем гневе. «Il ne faut pas entrer», — сказал он, медленно приближаясь ко мне. Я попыталась сформулировать несколько предложений о своем визите, но Гротендик не реагировал. Он продолжал медленно идти ко мне, потрясая своим пальцем, говоря мне, что я не должна быть здесь и беспокоить его, и спрашивая, как я сюда попала.
Его, казалось, совершенно не тронуло то, что я достала из сумки выпечку. Он снова сказал мне уходить, и я вернулась к воротам. Я объяснила, что я попала сюда, перелезши через ворота, а когда он никак на это не отреагировал, я подумала (бессмысленно, как я теперь понимаю), что он хочет, чтобы я перелезла через ворота обратно, чтобы доказать ему, что я действительно попала во двор именно так. Но земля под воротами шла под уклон, так, что изгородь изнутри была существенно выше, чем снаружи, а меня трясло от огромного притока адреналина. После нескольких ужасно конфузных неудавшихся попыток перелезть через ворота, во время которых все, что я могла подумать, снова и снова, было «Александр Гротендик наблюдает за мной» (что он делал, как я могу описать в ретроспективе, с отстраненным недоумением), я попросила его отпереть ворота. Однако он стоял совершенно неподвижно и молча, словно мой личный Призрак Будущего Рождества, а потом снова сказал мне уходить. Я подумала, что лучше бы мне в следующей попытке не провалиться. Я перекинула свою сумку, шляпу и шарф, немного разбежалась и неуклюже перемахнула изгородь, по пути сильно ударившись голенью о ворота. Вид этого синяка позже помогал мне убедить себя, что все это мне не приснилось.
Когда он увидел, как я покидаю двор, я подумала, что Гротендик просто уйдет, но решила подождать. Он тоже решил подождать, и мы некоторое время изучали друг друга с разных сторон ворот. Мы были примерно одного роста, и его голубые глаза были внимательными и ясными. Гротендик спросил меня, не сердито, а немного строго, по-французски, как я узнала его адрес и как сюда попала. Он снова сказал мне, что я не должна заходить, и не должна беспокоить его в его «cloître», что усиливало впечатление, которое давал носимый им поверх одежды коричневый балахон, будто он думает о себе, в некотором роде, как о монахе. Когда мне давали адрес, меня просили не говорить Гротендику, как я его узнала, так что я просто молча смотрела на него во время его монолога и выглядела потрясенной.
Потом он спросил, как меня зовут, и объяснил, что уже не очень хорошо слышит, так что я должна кричать ему в ухо. Эта информация резко придал смысл нашему предыдущему взаимодействию. Было довольно неприятно быть к нему так близко, и, назвав свое имя, я начала произносить его по буквам, но он остановил меня на полдороге, поскольку уже узнал его: парой недель раньше я послала, как теперь понимаю, очень восторженное фанатское письмо. Потом он переключился на английский и раздраженно спросил меня, зачем я добавила французский перевод. «Для вежливости? La politesse?» Все, что я видела у Гротендика, было написано по-французски или по-немецки, и поэтому это мне показалось подходящим, но было совершенно очевидно, что мое объяснение его не удовлетворило. Конечно, он знал английский, и я его немного оскорбила.
Он сказал, что ответил на мое письмо и объяснил, что мои причины видеть его были недостаточны, и что приезжать мне не следует. Меня немного опустошило, когда я осознала, что содержание моего письма было, конечно, ни в коей мере ему не интересным, но я не могла удержаться и от некоторого удовольствия. Математик говорит мне, что мои причины были «недостаточны». Я не получила его ответа, и поняла, что, должно быть, ошибкой было вписать в обратный адрес свое имя (а не имя, которое было обозначено на почтовом ящике в том месте, где я жила). Позже я пришла на почту, чтоб забрать письмо, но без успеха. Мои расспросы закончились тем, что работающая там женщина очень рассердилась и стала кричать на меня, что если это письмо так важно, стоило давать адрес как следует — как оно могло дойти без правильного имени? Люди, доставляющие почту, не умеют читать мысли! Я сделала эту ошибку, поскольку американские почтовые работники, также не умеющие читать мысли, доставляют почту по адресу независимо от указанного имени. Попытки объяснить причину путаницы на моем вежливейшем французском в надежде на то, что она посочувствует мне и поможет сориентироваться в системе, вызвала только еще больше гнева. Я так и не получила это письмо.
После того, как Гротендик понял, что я не получала его ответа на мое письмо, он, кажется, решил, что это частично объясняет мое присутствие, но был все еще недоволен и снова спросил, почему я приехала. Он постоянно повторял мне, что я должна была его предупредить. До него, кажется, не доходило, что я понятия не имела, как это сделать. У меня, конечно, не было номера его телефона, и я постаралась предупредить его заблаговременно, написав письмо. У него есть почтовые голуби? Явно немного подозрительно, у меня есть какой-то неблаговидный мотив, он сказал, что думает, что мой визит означает, что я чего-то хочу. Я сказала ему, что, может быть, он этого не осознает, но он очень знаменитый, а я просто хотела его увидеть. Он пожал плечами и снова сказал, что у меня нет веских причин для посещения, но могу сказать, что его немного развеселило то, что он знаменитость, и он немного расслабился.
Он сказал, что по моему лицу видно, что у меня нет дурных намерений, и что он сам не хочет никому причинять вреда. Я не заметила этого раньше, а сейчас обратила внимание, что вилы были уже не в его руках, а прислонены к забору. Он сказал, что у него были плохие случаи, и что он не может меня пригласить, хотя хотел бы. Если бы вы получили мой ответ, сказал он, вы бы поняли, что я не принимаю посетителей, и вы не должны беспокоить людей в их уединении. Впрочем, он вскоре ожидает от меня письма с объяснением, как я получил его адрес. «C'est la moindre des choses», — произнес он, на минуту переключившись на французский. Раньше он принимал всех своих посетителей, сказал он, но у него было два очень плохих случая, и теперь он этого не делает, хотя ему очень жаль, что я проделала такой долгий путь, и меня не пригласили, и что ему жалко и себя, что он не может меня пригласить. Он взял мою руку и пожал ее. Беседа приняла сентиментальный оборот. Он сказал, что думает, что мы встретимся снова, очень скоро, хотя и не в этой жизни. Что думает, что умрет в течение года, но это предсказание было сделано с таким натренированным видом, что давало основания думать, что оно было высказано не в первый раз.
После этих тяжелых заявлений он снова обратил свое внимание на мой визит. Несмотря на все его бахвальство по поводу того, чтоб его не беспокоили, часть его любопытствовала относительно посетителя. Как я добралась сюда? На поезде? Нет, на машине. Я богата? Нет. Я бедна? Конечно, я бедна! Я аспирант! Я засмеялась, и он добродушно усмехнулся. Я одна? Да. У меня что-то для него есть? Снов явилась коробка с выпечкой, и я открыла ее, чтоб показать содержимое. Он посмотрел внутрь. Что это? Галеты. Что? Галеты! Вы их сами сделали? Нет, я их купила. Что? Я их купила! О, спасибо, что сделали. Он взял у меня коробку и сказал, что хочет что-нибудь и для меня, а потом ушел в свой дом. Я была рада, что на инстинктах захватила выпечку. На американском среднем западе, откуда я родом, она все сглаживает.
Беседа ушла в не предвиденном мной направлении. У меня вообще не получилось обсудить с ним математику. В какой-то момент, когда я попыталась сделать наш разговор подробнее, записывая слова на листе бумаги, он от этого отмахнулся. Но мы говорили больше, чем, я думала, могли бы, и когда он вернулся из дома, он подарил мне помидор и пакет миндальной пасты. Помидор был большой и свежий, и вырос у него в саду — впечатляюще для января — и он пожелал мне его есть на здоровье. Еще он сказал, что я должна помнить, что это его друг; скорее всего, в переводе что-то потерялось. Пакет миндальной пасты был очень большим. Кило. Я не знала, как расценить такую щедрость, и позже, когда я пекла с ней, она была хорошей, хотя я поняла, что, когда он мне ее дал, у нее уже вышел срок хранения. У миндальной пасты очень длинный срок хранения, так что у Гротендика, скорее всего, она лежала довольно долго.
После того, как обмен дарами завершился, мы, казалось, закончили разговор. Гротендик пожелал мне всего хорошего, снова пожал мою руку и, еще раз упросив меня написать ему письмо и рассказать о том, как я добыла его адрес, сказал «до свидания» и пошел к своему дому. Я тоже сказала ему «до свидания», но он уже повернулся ко мне спиной, и, сказав это, я поняла, что он, скорее всего, меня не слышит.
Мои ощущения в остаток этого дня были странными и обостренными. Поездка обратно по сельской местности. Базовые цвета городского поезда в Тулузе. Помидор, который я съела позже в тот день. По мере того, как проходили дни и недели, этот визит был чем-то, о чем я вспоминала с удовольствием. Мое выгорание ослабло, и мне снова стала нравиться моя работа.
Вскоре после визита я снова написала Гротендику, но мое письмо вернулось неоткрытым, хотя он и просил, чтобы я его написала. Я написала ему еще несколько раз, и все мои письма возвращались неоткрытыми и с пометкой «retour a l'envoyeur» его характерным почерком. По этим возвращенным письмам я знала, что в течение года с моего визита он не умер, и была рада увидеть, что его предсказание было неверным, хотя после того, как мои письма продолжили возвращаться, писать я бросила. Мне было печально узнать о его недавней смерти, и я написала о своем визите к нему как о чем-то памятном, хотя, конечно, я пишу вообще не как кто-то, кто знал Гротендика, а как кто-то, кому были интересны его жизнь и работа. Смотря на эту историю моего визита, я надеюсь, ясно, что я писала это не для того, чтоб проявить какое-то неуважение, или провозгласить какое-то глубинное понимание его жизни, а потому, что думаю, что это история достойна того, чтоб ее рассказали: немного странная, немного смешная, и, по крайней мере, для меня, с каким-то смыслом. Несмотря на все заявления, что это невозможно, мне удалось встретиться с Александром Гротендиком лично. Хотя мои фантазии о некоей магической беседе с ним о математике были сметены той реальностью, что я ему не особо была интересна (хотя, должна сказать, он обратился к моему проникновению на его частную собственность очень сердечно), я благодарна, что имела возможность познакомиться с ним.
Катрина Хонигс
27 сентября 2015 г."
|
|
|
![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small}