| Груда снеба, Гавцуза и мбабельзин |
[Feb. 3rd, 2003|06:21 am] |
| [ | Current Mood |
| |  tired | ] |
Люка сидела в тени небольшого триштана и
готовилась сажать огород. Она ленилась,
но знала, что огород понадобится, и нехотя
рыхлила землю копалкой. Земля рыхлилась.
Листья триштана, длинные, как штанины,
болтались на ветру и задевали Люку по
голове, не больно, а даже приятно.
Тут сзади послышалось чмоканье. Люка
обернулась, уже догадываясь, кого увидит.
К ней подходила Кавова, мягкая, с шерстью,
как у кошки, очень красивая. В мохнатых
глазах Кавовы блестела слеза. Люка так
и думала, что Кавова чем-то расстроена,
иначе бы она тише чмокала из-за спины.
-- Здравствуй, Кавова! -- сказала Люка,
положив копалку и отряхнув лапы.
-- Здравствуй, Люка! -- сказала Кавова
и захотела целоваться. Они громко
чмокнулись. -- Давай закрутим соловьяку
и выпьем блюквы.
Они закрутили соловьяку, и та стала петь
и играть мукузу. Достали блюкву. Люка
повеселела и подумала, что Кавова просто
по ней соскучилась, потому и чмокала за
спиной. А огород подождет. Очень долго
он ждать не может: вдруг посыплется снеб,
но совсем не очень долго он подождет.
Кавова пила блюкву и тоже веселела рядом
с Люкой, и сказала:
-- Ах! Этот проклятый Бубак.
-- Бубак? -- спросила Люка.
-- Бубак, -- сердито повторила Кавова и
стала его ругать. А Люка нежилась.
Послушав Кавову, она сразу согласилась
про себя, что Бубак в этом случае был
неправ, хотя и не знала, чего еще от него
можно ждать: Бубак и Бубак. Бубак может
щелкать и бубачиться, а все другое ему
дается с трудом, даже если б он захотел:
у него в голове требещат бубаталки. Но
поскольку из-за этого, по-видимому, все
и вышло, Люка сняла с головы штанину и
рассудительно подтвердила:
-- И правда Бубак.
Кавова обрадовалась:
-- Да? Ну, пока! --
шевельнула длинным пушистым хвостом и
исчезла, унося с собой веселый запах
блюквы. Горсть снеба упала Люке за шиворот.
Она вздрогнула и потянулась к копалке.
Ей стало одиноко. Она порыхлила еще немного,
и это было трудно, потому что земля
делалась тверже, чувствуя лень. В конце
концов земля стала такая твердая, что у
Люки опустились лапки. Люке было стыдно
вставать, но она встала, опять сбросила
штанину с колючей головы и потащилась
сама не зная куда -- когда это только
начиналось, она очень боялась одиночества.
Лапы сами выбрали за нее путь. На
маленьком волмике сидел Квака. У него
был сумрачный вид.
-- Привет, Квака! -- Люке захотелось
притвориться, что она совсем не бросила
огород и ни капли не страдает от
одиночества.
-- Привет, -- отозвался Квака угрюмо.
У него характер ходил кругами.
У Люки защемило сердце. Вдруг Квака
так горько сидит, потому что на него
тоже упал снеб?
-- Квака, -- спросила она, -- ты что,
боишься, что пойдет снеб? Ты страдаешь
от одиночества?
-- Нет, -- сказал Квака.
-- Тогда я пойду. Ничего? -- спросила Люка.
-- Ты можешь идти, а можешь оставаться, --
вздохнул Квака. -- Поверь, мне все равно.
Я тут совсем один... мне уже никто не
поможет...
Люка про себя подобрала к Кваке рифму.
Она сердилась, но знала, что ей сейчас
станет жалко Кваку; так и случилось.
Она знала, что Квака это тоже, конечно,
знал.
-- Как тебе помочь? -- спросила Люка.
-- Мне никак не помочь. Ключик заржавел.
Поверь, мне все равно.
Всякий знал, что Кваку надо аккуратно
похвалить, и от этого в нем вертится
ключик, подтягивая пружину. После этого
Квака громко бвугает, бвагает, и на это
смотреть весело. Потом он роет землю,
а потом быстро-быстро скачет на лапках,
которые торчат у него из пуза. Он
скачет к Кувакам и Квикам, которые на
ниточках, и у них есть блюква, а бывает,
что несколько других Квак уже ждут и
бвагают там.
Люка так и поступила, хотя не была
уверена, что Кваке от этого польза (кто
знает, как им помогают по-настоящему),
и прекрасно понимала, что, когда Квака
ускачет, ей станет еще хуже. Может
быть, стоило, пока не поздно, пойти
сажать огород? Но Люка и тут поленилась,
и все-таки осталась посмотреть, как Квака
будет бвугать и бвагать, а потом он ускакал,
и на колючую голову Люке упал еще снеб.
Внезапно Люка догадалась, что все еще
можно поправить. Она отряхнулась и
побежала быстро-быстро искать свою маму.
Мама сидела перед домом, на волмике из
снеба, и была очень холодная.
-- Я ухожу за речку, Люка. Ложись спать, --
сказала она.
-- Мама! Я хочу спросить у тебя про огород, --
заволновалась Люка.
-- Люка, это глупости. Никто не может
посадить огород, и ты его не посадишь.
Я уже холодная. Посмотри, сколько снеба.
Сейчас я уйду за речку, а ты спрячься в
дом и спи. Когда ты проснешься, меня не
будет, и ты не волнуйся, я просто уйду
за речку. У меня там дела.
Снеб вдруг повалил валом. Мама что-то
еще сказала, но Люка ее не услышала.
Она и не видела ничего, только шла к маме,
разгребая руками снеб, но, наверное, прошла
мимо. Тут ее сморил сон.
Открыв глаза, Люка увидела, что лежит на
опрятном белом бивуанчике. К ней подошла
Кавова, поморгала мохнатыми глазами и
улыбнулась.
-- Ты проснулась? -- спросила Кавова очень
ласково, так, как только Кавова одна и могла.
-- Неужели ты меня нашла? -- изумилась Люка.
Она никогда бы не подумала, что Кавова
решится ради нее на такое дело.
-- Да! Я разгребала снег вот этими лапками! --
Кавова взмахнула изящными пушистыми павчаточками. --
И теперь мы с тобой пойдем сажать огород вдвоем.
-- Неужели это может быть? Ведь никто, никогда...
Кавова, так не бывает! Вдвоем с Люкой делают
самые разные вещи, но никто не хочет сажать
огород вдвоем!
-- Не вдвоем, а втроем, -- послышался приятный
веселый голос, и откуда-то сбоку возник Квака,
судя по всему, в прекрасном расположении духа. --
Я тоже решил сажать огород! И я уже нашел
отличное место.
Люка не верила своему счастью. Правда, она
знала, что ее место лучше, но втроем можно
посадить огород где угодно. Кавова и Квака
смотрели друг на друга и улыбались. Они
подошли друг к другу поближе, как бы для
чмока, и тут начали превращаться.
Люка затрещала от ужаса.
-- А скажи, -- окончив превращаться, спросила
двухголовая Гавцуза, -- ловко я тебя окружила
со всех сторон? -- и она принялась на глазах
у Люки сучить свои всубы.
-- Уходи, плохая Гавцуза, -- жалобно плакала
Люка, -- я тебя не люблю.
-- А я тебя сошмякаю, -- сообщила Гавцуза, --
как я уже сошмякала твою забавную маму. А ты-то
вздумала, она ушла за речку, ха-ха! Воображаешь,
Квака или Кавова по тебе попечалятся? Да они
знай посиживают в тепле, пьют себе блюкву...
Но еще раньше Гавцуза сказала лишнее. Люка
совершенно перестала плакать, стала холодная.
Она нащупала лапкой копалку, крепко сжала ее
и молча пошла на Гавцузу.
Гавцуза расширила глаза, затрещала, убавилась
и уморщилась. Люка еще не успела до нее
дойти, как она превратилась в огромную груду
снеба.
Место, которое нашла Люка, было лучше этой
дурацкой груды. Но что, если Гавцуза не
наврала про Люкину маму? Ведь насчет Кавовы
и Кваки она, скорее всего, сказала чистую
правду. Люка опустилась на шестереньки и
стала с отвращением копать холодную груду.
Одиночество холодило ее изнутри и было
лучше чем страшное: Люка из-за него, как
от поддержки верного друга, становилась
прочная, твердая. Мама тоже была одна,
даже когда к ней приходила Люка. И теперь
Люка уже догадывалась, что под грудой снеба
и дальше, глубоко под землей, мамин
огород выпускает первые почки. Люка будет
копать, а фулялки будут цвести, и из-под
морозной корки на почве проклюнется мбуб
и принесет к оземни что-нибудь удивительное,
мбобудь или мабельзин. И тогда все Кавовы...
и тогда Квака... ну мы же знаем. |
|
|
![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo-lj.gif)
