|
[Nov. 6th, 2003|12:12 am] |
[ | Current Mood |
| | sick | ] | "Лиза, я слаб и болен!" Я здесь живу тридцать лет, и не знаю никакой Лизы, а дело к вечеру, помогите советом; и вот приходит совет, и конверт распечатан, но как извлечь его.
Голоса неизвестных бродят по голове, отворяют двери с тяжелым скрипом. Может, Ленин и дети, твоя рука в рукаве, вы не могли бы отсюда - а вы могли бы?
Спасение утопающих - дело тысячи рук, облепленных илом, скормленных рыбам, жизнь за жизнь, мы слыхали, но для чего этот звук - просто двери, одна за другой, со скрипом. |
|
|
Тридцать лет от чернобыльских ожогов |
[Nov. 6th, 2003|01:26 pm] |
Urban legend (записано со слов Симы старшей): средство деринат никогда не фигурирует в рекламе. Между тем, это не простое средство от насморка. Оно повышает иммунитет и помогает от всех болезней.
Ленка (знакомая) лечится деринатом от хронической пневмонии, и имеет дочь Катьку, а у Катьки есть кошка. Эта кошка вся покрылась лишаем. Ничего не помогало. Так Катька плюнула и покапала деринатом на лишайные пятна. Сразу как рукой сняло. "Что ты смеешься? Вот язва лишайная. Этот деринат чернобыльцам помогает. Его разрабатывали от сильнейших чернобыльских ожогов. Тридцать лет разрабатывали у вас в Сибири. А потом оказалось, что это вообще уникальное средство."
ratri@lj, спасибо за подарок! Есть коды, вообще говоря. Только отвечаю не сразу. |
|
|
Стихи про друга |
[Nov. 6th, 2003|08:34 pm] |
Он мне сказал: "Я верный друг," -- И моего потрогал друга. Негромко взвизгнув, как белуга, И мой его потрогал друг. |
|
|
Разговор человека с круглой мембраной, закрепленной по краю |
[Nov. 6th, 2003|09:41 pm] |
[ | Current Mood |
| | sick | ] | Один человек вышел из дома. Он шел и шел, и по дороге ему попалась круглая мембрана, закрепленная по краю. Эта мембрана не находилась в покое, но шевелила собой.
Человек остановился и обратился к ней так:
-- Что ты делаешь здесь, круглая мембрана? Твои движения я бы назвал вызывающими.
-- Не торопись судить меня, -- возразила мембрана, продолжая шевелить своим телом. -- То, что я делаю, я делаю не по своей воле.
-- Что же вынуждает тебя поступать так? -- спросил путник.
-- Сила давления, равномерно распределенная по одной из моих сторон, -- отвечала ему мембрана.
-- Постоянна ли эта сила, -- продолжал расспрашивать ее человек, -- или она претерпевает изменения со временем?
-- Во всем, что касается времени, -- со вздохом отвечала круглая мембрана, -- этой силой управляет синусоидальный закон. -- Все это время она продолжала непотребным образом изгибаться, хотя эта необходимость должна была ее тяготить.
-- Круглая мембрана, -- сказал тогда человек, -- если, как я теперь вижу, тебе неприятно шевелить своим телом, почему ты не уйдешь из этого места?
-- Разве ты не видишь, -- с упреком произнесла мембрана, -- что я закреплена вдоль той линии, которая служит мне краем?
Путник подумал и обратился к мембране снова:
-- Послушай, круглая мембрана. Хотя я вижу тебя в первый раз, мне больно смотреть на твои страдания. Если ты хочешь, я освобожу тебя, и твои края не будут закреплены. Тогда ты перестанешь совершать то, что вынуждена делать сейчас.
-- Боюсь, -- возразила ему мембрана, -- то, что я буду делать после этого, еще меньше тебе понравится.
После этих ее слов человек простился с круглой мембраной и продолжил свой путь. |
|
|
|
[Nov. 6th, 2003|10:40 pm] |
[ | Current Mood |
| | tired | ] | Да что же тут странного.
Почему Окуджава работала как, например, колыбельная? Потому, что она была не одна, а стояла за ней вся Идея диссидентства антисоветского, вместе со всем сообществом. И со всей сопутствующей историей, и с чувством принадлежности.
Когда закрытое сообщество просочилось на открытую политическую арену, поднялся железный занавес, отделявший диссидентскую культуру от майнстрима. Прежние диссиденты стали задавать тон прежде всего в культуре. Окуджава больше не может работать как предохранитель от массовой культуры, потому что настоящий забор разрушен.
Но и как Китч с большой буквы тоже не может работать! То, что "для всех", как что стоишь качаясь тонкая рябина, должно прочитываться в любых контекстах -- точнее, сквозь самые плотные контексты. А Окуджава, кроме такой что ли интеллигентской чеховской тоски, ни в чем не прочитывается. Только если его нарочно раскручивать -- но проще уж Бритни Спирс.
Про Мандельштама говорить неохота -- боюсь, будет нечестно. |
|
|