|
[Apr. 20th, 2014|02:12 pm] |
После фантастического расцвета свободного слова в начале XX века, и вплоть до годов двадцатых, случился быстрый закат: на жизнь литературную села чиновная жопа.
Удушающий эффект от жирной жопы работал в последнюю очередь. Гениальные авторы постепенно замолчали: их не печатали, а одного за другим морили в лагерях либо расстреливали. Но люди вообще смертны, и внезапно смертны, все это могло случиться само собой. Чума, холера, оспа, война тоже убивает, но пишут и рисуют, и делают музыку, и играют в театре по их прошествии не хуже.
А хуже, что мировоззрение чиновников, чью позицию определяет абсолютная необходимость угодить начальству, непотизм и своеобразная социальная адекватность, то есть, абсолютная необходимость быть не хуже других (гоголевская шинель: у жены чиновника должно быть шубохранилище размером, отвечающим статусу чиновника, у любовницы другое, но тоже соотвествующее etc) и готовность понять другого чиновника, который действует исходя из абсолютной необходимости -- вот это самое мировоззрение чиновников, самый дух его вышел из жопы и овладел литературною жизнью.
На месте здания культуры возникла очень корявая штука. Вот чиновник читает (в школе еще) Пушкина: "Волхвы не боятся могучих владык." Почему, думает чиновник, волхвы этого не боятся? Но думает чиновник не головой, а жопой, ибо в ней сидит дух чиновничий (очень хорошо известно, что "Я" в разных культурах сидит в разных местах человека, оно легко перемещается из сердца в печень, из печени в мозг и куда угодно). И жопой чиновник все понимает. И понимает он то, что у волхва есть начальник, который может наказать его хуже, чем могучие владыки, и мало ли кого еще он может наказать. Это то, о чем спрашивал Сталин Пастернака, когда интересовался, гений ли Мандельштам: то есть, зачислен Мандельштам на службу к высшей власти, внесен в реестры, или же нет. Вот именно это представление, опосредованно, через диффузию чиновного духа, через школьную программу, проникает в вялотекущую под гнетом чиновном жопы литературную жизнь. И возникает совершенно жуткая картина, которую преподают учителя ученикам, и которая для будущих авторов становится мотиватором.
Что есть еще одна -- духовная кормушка. Что в очереди к ней окормляют пищей духовной, и распределяется она в соответствии с истинным рангом, "гамбургским счетом", и дают в ней талоны на вечность (но это ресурс ограниченный!), а где-то сбоку растет лесок из нерукотворных памятников, и можно так или иначе, по распределению, на льготных основаниях, получить в нем участок.
А в обычной жизни можно иногда перейти улицу на красный свет, или совершить иной недопустимый в обществе поступок, даже настучать обычным властям на товарища -- а когда призовут к ответу, то предъявить духовную красную корочку.
Вот весь унылый, тяжелый реализм сороковых-пятидесятых- шестидесятых, все звучание поэтического наследия тех лет, тупое, неуклюжее, дидактичное даже в сверхчеловеческих заморочках, похожее на неудачные переводы из Шекспира -- оно от этого. Именно из Шекспира, у него много вечности, он сам если не Начальник, то как минимум комиссар. |
|
|