|
[Sep. 7th, 2019|01:55 am] |
Была сегодня в таком месте, каких обычно избегаю; осталась жива и довольна. Это было место скопления поэтов, в Зверевском центре современного искусства. Современное искусство там висело в виде картин И. Сатановского. Одна картина была точно как взята из моих ночных кошмаров (и самых ужасных). Называлась "Мы тебя любим". Но автор, наверное, имел в виду что-то другое -- вообще, картины были для моего слабого разумения слишком глубокомысленны и полны цитат не только художественного характера, потому что высокая культура, а зато графика клевая, очень такое люблю.
Сатановский представлял седьмой выпуск "Новой кожи", Там самиздатовский (и с характерной самиздатовской печатью, например) Соханевич, который встает, в руки лодку берет, и рискует он жизнью своей. Он, кстати, умер в семнадцатом году. Также неопубликованная подборка Волохонского и много современных авторов. В их числе наша с Мишей В. троюродная племянница Е. Богданова -- между прочим, арийская красотка, не нарадуюсь глядючи и вообще горжусь знакомством.
(Арийская тема зашевелилась в моем сердце из-за совершенно потрясающего мужика, которого я видела в метро по дороге на это мероприятие. Точнее, проехала с ним порядка десятка остановок в одном вагоне. Это был настоящий арийский акын. Он сел, поставил перед собой ковбойскую шляпу -- другая была у него на голове -- и заиграл на гитаре. Спел песню "Звезда по имени Солнце". Ему дали за это денег. После этого он стал рассказывать о своей жизни -- он родился в глухой северной таежной деревне, которая, к сожалению, сгорела 18 лет назад от того, что на нее пролилось этиловое топливо из одной военной ракеты. Но люди, к счастью, уцелели. Сгорело все остальное. Про это он спел песню. Она называлась "Улица Канифольная". Песня звучала так:
Есть в нашем городе улица Канифольная [Мне ее не пройти до могилы ?] Хорошо, что теперь есть моя песня вольная Для тебя одной, моя милая, Моя милая, моя милая, Для тебя одной, моя милая, Моя милая, моя милая
РОССИЯ!
В ней был один куплет. Мне ужасно понравилось. Он ее играет здесь на гитаре, а в Индии -- на ситаре, и поет на санскрите, потому что Индия арийская страна. Это родина древних ариев. Ситара такой же инструмент, как гитара, но древнее приблизительно в тысячу раз. Еще в девяностые годы он жил в некоем арабском городе -- не отследила название. "Мы все носили арабскую военную форму, потому что советскую носить не разрешалось. И нас все время бомбили американцы". Он спел песню, посвященную этому городу, совершенно такую же, как та, выше. Еще пел песни, посвященные белогвардейским генералам (которые приходились ему дедушками) и еще одну о мире и добре. В общем, хорошо, что у меня было при себе только сто рублей. Девяностые кончились, сейчас уже стыдно любить такое, но что делать -- сердцу не прикажешь.)
Племянница, кстати, впорхнула в зал птичкой, присела на жердочку рядом со мной, спросила с удивлением: "Что ты здесь делаешь?" -- и тут же убежала в туалет. Естественно, Сатановский сейчас же вызвал ее читать стихи. Но она не могла его услышать, и он стал представлять выпуск. Насколько помню (а память стала хуевая), он начал с переводов из Eileen Myles, вполне любопытных. Рассказал историю про то, как бывал некогда на мероприятиях, учиняемых Алленом Гинзбергом -- там читал сам Гинзберг, разнообразные юноши, неотличимые от него по манере письма и выступления, и Айлен Майлз, совершенно на него не похожая. А после, лет через двадцать, он наблюдал в том же качестве Айлен Майлз -- она и (будто бы) четыреста девочек, подражающих ей во всем. Потом вместо племянницы попытался выступить Андрей Чемоданов -- он оказался в темных очках, с длинными волосами и такой -- ну как сказать -- культивируемой одутловатости, какой может достичь только высокопрофессиональный алкоголик. Вот Лесин не смог, хотя и был уже пьян, когда я его видела. (Как Чемоданов объяснял позднее, он думал, что Сатановский указывает на него, а на самом деле он указывал на "Семенову", а Лесин спросил, какая, мол, тебе Семенова -- он был еще недостаточно пьян -- но, в общем, все разъяснилось.)
Катя появилась, наконец, из туалета в сногсшибательном дамском прикиде, с огромными бусами, и опять была арийская красавица. Стихи она прочитала хорошо, без выражения, скороговоркой, как я люблю. (Но и после, которые читают с выражением, даже те все-таки знали меру; все это можно было терпеть, а иногда и получать немалое удовольствие. Такое _нечасто_ встречается в местах скопления поэтов; Сатановский, он молодец. Пускай у него высокая культура -- это ладно, это бывает.)
Потом вышел Лесин. Он сказал -- ну, я свои стихи читать не буду, типа надоело, а я прочитаю стихи Андрея Чемоданова. И прочитал. С выражением. Но хорошо. Золотой зуб сверкал во рту и вообще.
Да -- тут надо сказать, что, когда этот поэт увидел меня, он рассыпался в комплиментах. Это нужно добавлять всякий раз при упоминании Лесина, поскольку он был пьян, так что должен был повторяться. (Не в смысле, что ему понравилось мое чтение -- их с Катей, может, тогда и в зале-то не было, пили же. А это он от души одобрял мой внешний вид.)
В общем, читали разнообразные люди -- например, Света Литвак (но сначала она должна была переобуться), Чемоданов, который, разумеется, прочитал стихотворение Лесина, назвав его эталоном -- но не мог сказать, эталоном чего. Это было стихотворение-рассуждение о том, кого ебет чужое горе. Такой эталон. Читал Лукомников по запросам трудящихся "Песенку юродивого": Катя нашла ему ее в своем телефоне. Один раз прочитал, но перед тем растерянно ходил по зальчику в поисках "реквизита". Как выяснилось, этот текст необходимо зачитывать, балансируя -- поставить на нос очень длинную палку и держать. Палка нашлась у Татьяны Буковской, потому что она с этой палкой хромала. Сложное устройство со смещенным центром тяжести. Получив ее, Лукомников прочел песенку во второй раз, и балансировал очень хорошо. Только раз упустил сложносоставленную палку и подхватил сей же момент.
Татьяна Буковская, кстати, выступала тоже -- в основном в прозе, потому что она рассказывала про питерское объединение "Малая Садовая", про то, кем на самом деле был избит поэт Кузьминский, и про то, как она поссорилась с Еленой Шварц. Рассказывает она очень хорошо и вовсе неважно, что, весьма ловко шутит и отшучивается; как свойственно девочкам того поколения, к женскому полу строга куда более, чем к мужескому. Но, впрочем, кто-то ведь должен вывести их (нас) на чистую воду. А у нас известно как, "не мог он Лингама от Йони, как мы ни бились, отличить" -- времена же меняются снова, и различать все это теперь просто необходимо.
Выступала жена Сатановского Марта (а сын его, не очень-то взрослый, фотографировал), тоненькая, хорошенькая. Читала с обобщенным иностранным акцентом короткие стихотворения. Например, такое:
***** ИГОРЮ САТАНОВСКОМУ
Как хорошо, что ты не Евтушенко. *******
И действительно. Еще выступал Сосна. Начал он с мадригала Лукомникову, с которым желал помириться. Помирился. Потом читал хокку, танку и т. д. Танку я помню.
Узок круг этих Революционеров, Страшно далеки Они от народа, но Дело их не пропало.
Читал и сам Сатановский: у него заумь. Здесь фонетика служанка серафима, но не всегда.
Был еще человек, знаменитый поэт. О его стихотворении, не содержавшем цензурных слов, кто-то с места сказал: "Питерская школа".
В одном из промежутков в зал зашел бывший автор, поднял нательный крест и стал изгонять Сатановского. Он восклицал: "Изыди, Сатана!" Но Сатана ведь князь мира сего, так что все вышло наоборот.
Была Т. Зима. Она ничего не читала. Ей было не до этого. Она вообще все это видала в гробу.
Больше я не могу рассказывать, потому что завтра вставать в пять утра.
Сатановский считает, что он собрал в журнал все живое, что есть -- наверное -- в русской поэзии? С этим нельзя согласиться, но похоже, что все сколько-нибудь живое, что есть в официальной русской поэзии, пьющей, тусующейся, печатающейся в толстых журналах, таки собрал.
Update: перечитала, мрачноватое какое-то изложение, не соответствует. Мероприятие хорошее, ни одного выступления, за которое мучительно неловко. а бывало, очень жалеешь, что нет диктофона. Лукомников, опять же, гений перформанса (и текст читал хороший). В общем, спасибо организаторам.
Сатановский между работами вывесил манифест Новой Пещерности, он начинается с того, что мы вернулись в пещеру Платона. Он чувствует обрушение сложных пластов культуры, более или менее всего, что мы знали, в разговоре связывает это с Кали-Югой, как положено. Я невольно проиллюстрировала это в разговоре: когда мне объясняли про композитора Мартынова, спросила, кто это, и т. д. Это обязательно надо было сделать в любом случае, но я не нарочно, действительно не знаю такой современной музыки. (И. Д., точно, время от времени поминал и Мартынова, но я так ничего и не послушала.) |
|
|