[Recent Entries][Archive][Friends][User Info]
October 28th, 2012
| October 28th, 2012 | |
|---|---|
| 10:52 am [Link] |
Карьера Продолжаю изучать составленный А.В.Блюмом сборник документов ленинградской цензуры. Некоторые документы впечатляют. Вот, например, записка цензора в инстанции. Отдавал ли себе отчет в 1937 году товарищ Чевычелов, что может случиться с людьми, про которых он пишет донос? Скорей всего, прекрасно понимал. С.Я.Маршак написал Чевычелову шутливую эпиграмму: Чевы-чевы-Чевычелов! Чего в «Чиже» ты вычитал? Чего в «Еже» ты вычеркнул? Чевы-чевы-чевы! О нем добродушно вспоминает В.Каверин: "В Ленинграде в 30-х годах заведовал одним из отделов Гослитиздата некто Чевычелов. Писатели немедленно в полном соответствии его характеру и поведению переименовали его в «Какбычегоневычелова»..." О нем вскользь упоминает Лидия Чуковская: "Дмитрий Иванович Чевычелов — существо без возраста и национальности, уродец в тюбетейке, не лишенный, однако, профессиональных навыков: он был нашим политредактором, или, попросту говоря, прикрепленным к ленинградскому Детгизу цензором... Чевычелов вычитывал и вычеркивал и проверял политическую грамотность редакторов с большим усердием". Результатом доносов Чевычелова (был еще один, точно такой же) был разгром издательства "Детская литература" в конце 1937 года. Его старания были замечены: вскоре Чевычелова назначили директором этого издательства. Поразительно, но он проруководил им вплоть до 1960 года, причем в 1956 году устраивал собрания, на которых, приветствуя решения ХХ съезда партии, гневно обличал сталинские репрессии. Скончался он в 1970 году уважаемым членом Ленинградского отделения Союза писателей, сидел на одних мероприятиях вместе с теми, кого отправил в лагеря, и никто, никто не поставил вопрос хотя бы о его исключении из творческого союза. За год до смерти, в 1969 году, пенсионер Чевычелов принес в издательство, в котором проработал всю жизнь, героическую повесть для юношества "Остров на карте не обозначен". Книжку издали, после чего разразился скандал: оказалось, что Чевычелов присвоил себе чужую рукопись, которую когда-то зарубил в качестве цензора.  ( Read more... )
|
| Time | Event |
| 12:53 pm [Link] |
Еще о Детгизе 1937 года В дополнение к предыдущему посту: Несколько слов о "теории литературы" Много лет в Детиздате действовала группа вредителей. Из месяца в месяц, из года в год эти люди разваливали работу издательства. Не год и не два они увенчивали лаврами и выдавали за писателей необычайной талантливости грязных проходимцев, если и обладавших талантами, то лишь в областях очень далеких от детской литературы. Не год и не два они закрепляли ответственные редакторские посты за лицами известными прежде всего тем, что они никогда и нигде не написали ни одной заслуживающей внимания самостоятельной строчки, ни как писатели, ни как теоретики и практики работы над художественным словом. Не год и не два они с важностью оракулов судили и рядили о творчестве настоящих художников слова, бесцеремонно ставя им уничтожающие отметки, утверждая, что русской литературы сейчас вообще не существует, а есть только детская литература, и то лишь в той мере, в какой она "сделана" и апробирована ими самими. Они, как опытные дегустаторы, по первой строке, по единой капле оценивали дух и вес целого произведения. Они говорили "не звучит" или "это развязно", или "чувствуется какая-то нарочитость", или "не выходит ритмически", и их приговоры падали могильной плитой на голову ошеломленного автора. А остальной персонал редакции и издательства, взирая на это волхвование глазами кроликов, завороженных удавом и преклоняясь перед их тончайшим чутьем, перед их необычайной интуицией, перед их высокой квалификацией, принимал эти сентенции как синайские заповеди. Работники издательства не замечали, что настоящие мастера слова один за другим уходят прочь, брезгливо пожимая плечами. Они не видели, как в балансе Детиздата растут горы плоских, скучных, дурного вкуса книг, как калечится непомерными хвалами и безответственным заушением авторский молодняк, как... Они ничего этого не замечали, подменив свои личные взгляды профанов взглядами этой небольшой, но энергичной, а, главное, "высоко-авторитетной" группы. Околдованные ученостью, блеском познаний этой группы, они слепо доверились ей, проморгав, проворонив тот гигантский политический брак, который она плодила. Но оставим политическую сторону дела до другого раза. Они не заметили, что эта группа создавала вместе с тем и художественный брак, гималаи книг стоящих вне литературы. Сотни тонн испорченной типографской краской бумаги. Почему это так случилось? "Высокая квалификация" упомянутой выше группы была чистым вымыслом, блефом и уткой. Об этом тоже пора сказать. Не стоит упоминать о том, что ее, в огромном большинстве, составляли люди весьма невысокого культурного уровня, скрывавшие это за уменьем красно болтать о чем угодно, да за будто бы глубокими специальными познаниями. Беда в другом, в том, что и этих познаний тоже не было. Эти люди, усвоившие ряд звонких терминов воинствующего формализма (того, от которого давно отошли и отреклись сами его создатели), вели себя так, точно в их руках были точнейшие, объективные критерии для определения формальной значимости любого произведения. Любому рассказу или стихотворению они ставили градусник подмышку и выносили диагноз болезни с медицинской точностью. На деле же они располагали абсолютно сомнительными и спорными представлениями о художественном и нехудожественном, свойственными определенной, крайне узкой литературной школке, ничуть не обязательными ни для одного мало-мальски крепкого писателя или поэта... Тем не менее дурман не рассеивался, а слабые голоса протестантов упирались в непроницаемую стену слепого преклонения перед "талантливыми" "бесспорно учеными", "тонкими" редакторами. Почему? Потому только, что литературоведческая грамотность наших работников в целом стоит и по сейчас на довольно низком уровне. Потому, что люди, посвятившие себя большому делу создания детской книги, считают себя в полном праве "не уметь отличить ямб от хорея", или не знать к каким именно литературным школам восходит стиль - не какого-нибудь там Ронсара или Чосера - а того же самого, всем им близкого С. Я. Маршака. Это надо признать честно, и честно сделать из этого все необходимые выводы. Если наши редактора-художественники еще как то работают над собой в этом смысле и плане, если они (хотя бы некоторые из них) и обладают какой то литературоведческой базой, то и у них это является вопросом личным, фактом из их собственной биографии. Работники же Детиздата, как коллектив, не заняты повышением своей литературоведческой квалификации. Где у нас какие бы то ни было кружки или семинары по истории и теории литературы, по истории детской книги, по теории стиха или прозы? Где рядовой сотрудник издательства может научиться сознательно подходить к оценке тех книг, которые проходят через его руки? Я думаю - таких мест доселе не было. А бесспорно, что наряду с работой по политическому образованию у нас необходимо должно проводиться и работа по образованию литературоведческому. И мне кажется безусловным, что если бы в нее уже несколько лет назад была втянута значительная часть работников Детиздата, то в "Костре" не могла бы появиться такая (вне зависимости от политического лица ее автора) бездарная и нелепая вещь как "Фред и его родина"; то сквозь издательство не прошли бы кое как смазанные усилиями редакторов недетские, скверные при всех условиях и со всех сторон книжки вроде книжки вредителя Безбородова, творений шпиона Спиридонова. Товарищи сотрудники и администраторы Детиздата! Пора бы нам заняться работой над собой в этом плане, пора возобновить те лекции по истории литературы, которые были начаты в прошлом году, дабы в будущем не быть вынужденными открыв рот внимать всякой галиматье, которую несут люди разных степеней и величия, но одинаковой бесцеремонности. Производственное невежество работника - лучший подарок врагу, ищущему лазеек и путей для своей вредительской работы. Л. Успенский (стенная Газета Лендетиздата "За детскую книгу", № 4, 1937) ОТСЮДА Лев Васильевич Успенский - ленинградский детский писатель, заведующий отделом журнала "Костер", автор популярных книг для детей "Мифы Древней Греции", "Слово о словах". В 60-е годы возглавлял секцию научно-художественной и научно-фантастической литературы Ленинградского отделения Союза Писателей СССР. В 1970 году награждён орденом Трудового Красного Знамени. Комментарий Л.К.Чуковской: Осенью 1937 года редакция, вошедшая в историю литературы, как "ленинградская редакция, руководимая С.Маршаком", была ошельмована, обвинена во вредительстве, разогнана. Писатели, вовлеченные в работу над книгами для детей "вредительской группой" Маршака, погибали и ранее 37 года и позднее: так, например, Раиса Родионовна Васильева была арестована сразу после убийства Кирова, в 35 году, и расстреляна в лагере - в 38-м, а Даниил Хармс арестован и погиб в заключении в 42-м, во время блокады; но основной погром производился осенью 37-го: аресты, следствия, казни. И публичное шельмование на собраниях и в прессе. К октябрю 37 года были уже арестованы, убиты или ожидали гибели в тюрьмах и лагерях многие из окружавших редакцию литераторов: Н.Заболоцкий, Г.Белых, С.Безбородов, М.Бронштейн, Тэки Одулок (Спиридонов), Н.Константинов (Боголюбов), арестованы были и работники "книжной" редакции: А. Любарская, Т.Габбе, К.Шавров, М.Майслер и главный редактор журналов "Еж" и "Чиж" поэт Н.Олейников. Со дня на день ожидался арест главы "вредительской группы" С.Я.Маршака. О том, почему не арестованы, а всего лишь уволены двое из редакторов - З.Задунайская и Л.Чуковская - открыто спрашивали на писательских и внутрииздательских собраниях провокаторы и стукачи... 4 октября 1937 года в Издательстве вышел специальный номер стенной газеты "За детскую книгу", весь посвященный многолетнему вредительству маршаковской группы. Организовал, составил и выпустил этот номер Г.Мишкевич... Узнав, что в коридоре издательства висит особый номер газеты, посвященный нам, я пошла прочитать его. Лифтерша отказалась поднять меня в лифте. Ни один человек в издательстве, где я работала около одиннадцати лет, со мной не поздоровался. Не успела я прочитать газету до середины, как ко мне подошел пожарный и сказал: "Директор велел, чтобы вы немедленно покинули помещение". Я покинула, не дочитав. Но одна машинистка, проработавшая с нами одиннадцать лет и любившая нас, ночью, тайком, перепечатала эту стенную газету, всю, статью за статьей, и подарила мне текст. (Лидия Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т.2 с. 689-691, Москва, "Согласие", 1997) |
| Time | Event |
| 01:45 pm [Link] |
Анонс Если кто еще не знает, завтра телеканал "Россия-1" начнет показывать фильм по моему сценарию "Дело следователя Никитина". Будет восемь серий. Дело там происходит в конце 1935 - начале 1936 года, ну и некоторое место в сериале занимает писательская тема. То, как писатели взаимодействовали с властью, с НКВД и все такое. Телеканал, продюсеры и режиссеры (В.Усков и В.Краснопольский) отнеслись к сценарию бережно, но все-таки И.Бабеля пришлось переименовать. Я дал в уже готовом сценарии фамилию Бабеля на первую попавшуюся во френд-ленте в ЖЖ. Так Бабель стал Ефимом Диким. Я не мог понять, по какой причине их не устроила именно трактовка Бабеля. Остальные-то в фильме под своими именами-фамилиями. Вчера посмотрел весь фильм целиком и, кажется, понял, в чем дело. Им показалось, что Бабель у меня недостаточно положительный персонаж. В последней серии сцену, где Бабель трусливо прячется в шкаф, когда приходят убивать его знакомого следователя, заменили прямо противоположной: писатель отважно выходит навстречу киллерам и произносит целую речь о том, что он герой гражданской войны и поэтому их не боится. Речь частично взята из другого места в сценарии, так что я не в претензии, но психологически это никак не объясняется. И эта единственная вольность, которую позволила себе съемочная группа. Остальное - мелочи. Например, сцену, где Н.И.Ежов плавает в бассейне со своим бойфрендом, они заменили банькой, где молодой человек обрабатывает его веником по голой спине. Дело, понятно, в проблемах с выбором натуры, но поскольку в фильме есть и другая банная сцена (там совместно парятся Бабель и его друзья-комитетчики), как-то многовато получилось бань. Или дети, вместо того, чтобы заметить в Москве-реке труп и выловить его, обнаруживают его уже лежащим на берегу. Тоже понятно: технические проблемы. Актеры работают просто замечательно. Уверен, что фильм для них, особенно для той троицы, которая играет молодых следователей, станет некоторым этапом. Наша сериальная продукция давно уже нуждается в новых лицах, и тут попадание стопроцентное. Телеканал полностью изолировал меня от съемочной группы, я смог встретиться с режиссером только на последнем этапе работы, когда уже все было снято. Поэтому внутренне я был готов к тому, что увижу на экране персонажей, которых представлял совсем другими. Но нет: они именно такие, какими и были написаны. Очень я беспокоился насчет музыки. Вначале предполагалось, что фильм будет снимать другой режиссер, мы с ним подробно обсудили эту часть работы, но потом продюсеры с канала назначили на фильм других режиссеров, запустили процесс, съемки велись стремительно, а мне ничего не сказали. Но и тут результат оказался выше всяких ожиданий. Впору выпускать саундтрек. Не буду дальше расхваливать. Судите сами. Главное все-таки мнение зрителей, а не мое. Я понимаю, что в сценарии много спорных и провокационных моментов, так что на время показа сделаю, наверное, в ЖЖ верхний пост, куда можно будет сбрасывать мнения и задавать вопросы. Wellcome. Кстати, "Россия" показывает фильм только на территории страны (каждый день в 21.30). На "РТР-Планете" в программе я его не увидел. Это как-то связано с копирайтом. Но заграница может увидеть его в онлайне на сайте телеканала. |
| Time | Event |
| 03:03 pm [Link] |
Реабилитация В Генеральную прокуратуру Российской Федерации от Хаютиной Натальи Николаевны, проживающей в пос.Ола Магаданской области. Заявление В соответствии со статьей 3 Закона РФ "О реабилитации жертв политических репрессий" прошу вашего указания о реабилитации моего приемного отца Николая Ивановича Ежова. 2 февраля 1940 г. Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством В. В. Ульриха приговорила его к расстрелу. Анализ публикаций за последние годы позволяет утверждать, что мой отец был осужден за преступления, им не совершенные. Вот главные обвинения, предъявленные Н. И. Ежову. 1. Являлся руководителем антисоветской заговорщической организации в войсках и органах НКВД. Но антисоветской заговорщической организации в НКВД не было. НКВД - карательный орган, обслуживал систему диктатуры Политбюро. 2. Изменил Родине, проводя шпионскую работу в пользу польской, германской, японской и английской разведок. Этот пункт обвинения не подтверждается в дальнейшем ни одним фактом. 3. Стремясь к захвату власти в СССР, подготовлял вооруженное восстание и совершение террористических актов против руководителей партии и правительства. Этот дежурный пункт обвинения не соответствует действительности. 4. Занимался подрывной, вредительской работой в советском и партийном аппарате. Это перепев предыдущих пунктов, не подтверждаемых никакими данными. 5. В авантюристско-карьеристских целях создал дело о мнимом "ртутном отравлении", организовал убийство целого ряда неугодных ему лиц, могущих разоблачить его предательскую работу. Но никакой предательской работы Н. И. Ежов не вел, он был исполнителем воли И. В. Сталина. В своем последнем слове мой отец заявил, что его "признания" в шпионаже и других преступлениях были "выбиты". Он также заявил: "Тех преступлений, которые мне вменены обвинительным заключением по моему делу, я не совершал, и я в них не повинен...". Таким образом, обвинительное заключение базировалось не на фактах, а было фиктивным. Отец был вначале использован как исполнитель воли Сталина, поставившего задачу уничтожения всех единомышленников и соратников Л. Д. Троцкого, а затем, выполнив ее, сам был уничтожен как слишком много знавший. Таким образом, Н. И. Ежов не шпион, не террорист, не заговорщик, а продукт господствующей тогда системы кровавого диктаторства. Вина Н. И. Ежова в том, что он не нашел в себе сил отказаться от рабского служения Сталину, но его вина перед советским народом ничуть не больше, чем вина самого И. В. Сталина, а также В. М. Молотова, Л. М. Кагановича, А. Я. Вышинского, В. В. Ульриха, К. Е. Ворошилова и многих других руководителей партии и правительства того периода. Однако все они не враги народа по суду! Их родственники живут под своей фамилией и являются полноправными членами общества. А мой добрый, внимательный приемный отец до сих пор рисуется как палач своего народа. М. Н. Тухачевский, расстрелявший тысячи матросов и крестьян во время кронштадского и тамбовского "мятежей", реабилитирован полностью и в настоящее время не является врагом народа. Реабилитированы ближайшие помощники Н. И. Ежова - М. Д. Берман, С. Б. Жуковский и многие другие. В связи с изложенным прошу: - на основании ст. 3 Закона РФ "О реабилитации жертв политических репрессий" реабилитировать моего приемного отца Николая Ивановича Ежова и меня - Хаютину Наталью Николаевну; - на основании ст. 11 Закона РФ "О реабилитации жертв политических репрессий" выслать в мой адрес копии и выписки из уголовного дела Н. И. Ежова, в том числе полный текст обвинительного заключения, протоколы допросов Н. Е. Ежова и свидетелей и другие материалы. Одновременно прошу оказать содействие в установлении фамилии и биографии моих настоящих родителей. С 1940 года я живу под фамилией первого мужа моей приемной матери. Мои многолетние попытки установить свое происхождение не увенчались успехом. Хаютина Наталья Николаевна 18 декабря 1995 г. Главная военная прокуратура, куда было направлено письмо Хаютиной, запросила в Федеральной службе безопасности следственное дело Н.И.Ежова № Н-15302. Оно было предоставлено частично. После чего в Следственное Управление ФСБ было направлено еще одно письмо с просьбой предоставить сведения, которые позволили бы внести ясность в рассматриваемый вопрос. Ответ из ФСБ был получен в конце сентября 1996 г. К нему была приложена справка Центрального архива ФСБ, из которой следовало, что никаких сведений о принадлежности Ежова к агентуре польской, немецкой, английской или японской разведок обнаружено не было. ФСБ полагало, что приговор Ежову был вынесен необоснованно. Прокуратура долго изучала документы. Дело в Военную коллегию Верховного Суда было направлено лишь 25 февраля 1998 года. Вывод был таким: "Назначенная ему по ст. ст. 58-1 "а", 19-58-8 и 58-11 УК РСФСР мера наказания соответствует тяжести содеянного, и он реабилитации не подлежит". Когда расстреляли Ежова, его приемной дочери было семь лет. Как дочь врага народа, она была отправлена в специализированный детский дом на Север. И до сих пор живет под Магаданом. Публикует в местной прессе стихи: По какой-то неясной случайности Я в те годы смогла уцелеть И кому я обязана радостью Что не дали тогда умереть? Помешать продолжению рода Кто-то очень хотел навсегда. До сих пор я считаюсь уродом, Дочкой изверга, дочкой врага… Не добившись реабилитации отца, она для самой себя ее дождалась только 13 февраля 2008 года. Она узнала об этом, получив письмо из УВД по Магаданской области: "Уважаемая Наталья Николаевна! В соответствии с Законом РФ "О реабилитации жертв политических репрессий от 18\10-1991 года и решением Ольского районного суда Магаданской области от 13\02-2008 года вы признаны подвергшейся политической репрессии и реабилитированы". |
| Time | Event |
| 04:39 pm [Link] |
Судьба писательницы Письмо и.о.главного редактора «Литературной газеты» писательницы О.С.Войтинской И.В.Сталину 30 января 1939 г. Товарищ Сталин! Тов. Фадеев на широком заседании информировал о решении ЦК по ряду вопросов, в частности, по вопросу о «Литературной газете». Опираясь на беседу с Вами, тов.Ждановым и тов.Молотовым, он говорил обо мне как человеке беспринципном, не оправдавшем доверия партии. Он даже сказал, что, мол, в Литгазете в качестве редакторов всегда сидели враги народа, противопоставлявшие себя союзу писателей. И выходило, что я проводила в газете вражескую работу, делала антипартийное дело. Я не считала возможным давать справки на этом заседании. Прием представителей Союза писателей, такое огромное радостное событие для литературы, что стыдно было говорить о своих делах. Да и судьба моя не имеет значения в таком большом политическом деле. Но меня убивает мысль, что Вам – нашему вождю и учителю – меня представили как антипартийного человека, преследующего какие-то личные цели. Речь идет о моей чести как коммуниста, о том, как я оправдываю высокое звание члена партии. В ноябре месяце я была назначена заместителем главного редактора «Литературной газеты», редактора назначено не было, и я все это время и.о. редактора. Мне было трудно потому, что одновременно я вела разведывательную работу по заданию органов НКВД. Поэтому бывало, что в газете я не имела права выступать против людей, о которых я знала, что они враги. Как редактор я обязана была выступать против Кольцова. Год тому назад я сообщила в Отдел Печати, что, по моим предположениям, по заданиям Мроцкого ведется вредительская работа по отношению к иностранным писателям. Я предполагала, что Кольцов, Динамов осуществляют план, связанный с убийством Горького. Мне были известны некоторые политические настроения Кольцова, его морально-бытовое разложение. Но как работник НКВД я обязана была установить связь с Кольцовым и не могла открыто выступать против него. Поэтому я сигнализировала Никитину о неблагополучии в Жургазе, но продолжала печатать Кольцова. Как редактор я обязана была открыто бороться против Никитина, которому с некоторых пор я перестала политически доверять. Еще в октябре месяце я заявила в НКВД о ряде фактов, характеризующих политическую линию Никитина… Никитин покровительствовал редакторам, идущим на поводу у врагов народа и травил людей, выступавших против врагов. В ноябре я передала письменное заявление в НКВД, и мне было предложено вести разведывательную работу. Следовательно, я уже открыто не могла бороться против Никитина и его группы. Как редактор газеты я обязана была выступать против Инбер, организовавшей антисоветский литературный салон. Однако и это я по приказанию из НКВД делать не могла. Ведя разведывательную работу, я знала об антисоветских настроениях Федина, об его политически вредной роли в литературе. Однако интересы разведки требовали, чтобы я была в хороших отношениях с Фединым, следовательно, я не могла выступать против него в газете. Особенно тяжела была история с Панферовым. Я очень хорошо к нему относилась, и день, когда я перестала ему верить, был самым тяжелым в моей жизни. Я говорила Журбенко, что за Панферовым стоит или Попов, или Варейкис, или Постышев, и кто-то из них враг. Это было до разоблачения Варейкиса и Постышева. Затем Панферов рассказал мне о дневнике Постышева, направленном против ЦК, затем стала ясной роль Варейкиса. Как редактор, я, зная это, обязана была выступить против Панферова. Мне было это легче, чем притворяться по отношению к человеку, когда-то мне очень дорогому. Но НКВД требовало разведывательной работы, больше того, одно время требовали, чтобы я стала его любовницей, меня упрекали, что я плохая коммунистка, что для меня личное важнее партийного. Я знала, что моя жизнь принадлежит партии, но стать любовницей врага я не могла. Во всяком случае, я не могла выступить против него в печати. Все это можно проверить в НКВД. Только примеры такого рода могут предъявить мне, обвиняя в нерешительности и непоследовательности, в отсутствии принципиальной линии… Эти годы были для меня суровой школой. По своей работе я непосредственно сталкивалась с врагами, я слышала террористические разговоры, я ощущала их ненависть к нам, ко всему народу, я никогда не забуду разговоров с Франкфуртом, когда я с ним виделась по заданию НКВД. Он говорил о народе, как о стаде баранов, он с ненавистью говорил о ЦК. А я боялась одного, что мой голос, выражение лица выдаст мою ненависть, что я провалю задание… В партийной организации, бывало, возникали дела, меня обвиняли в тех или иных связях. Я знала, что НКВД может помочь мне только в самом крайнем случае и что партия знает об этом. Мне бывало трудно, но я гордилась тем, что как бы участвую в войне с врагами и что партия знает об этом. И вот Фадеев, Павленко – Вам, руководителям партии, говорят о том, что я плохая коммунистка… Очень тяжелая атмосфера в литературной среде, трудно даже поверить в возможность существования таких нравов. Сейчас, говоря от Вашего имени, Фадеев пытается расправиться со мной, это не к его чести, так как он знает, что я честная коммунистка… Товарищ Сталин! Если я виновата – я сумею по-партийному встретить любое взыскание. Но я не могу понять, в чем я виновата, и, самое главное, я не могу выдержать мысли, что вы думаете обо мне дурно. Простите, что пишу бессвязно. Мне очень тяжело. О.ВОЙТИНСКАЯ Г-1-79-71 Большая Дорогомиловская, 10, кв.52 ОТСЮДА Войтинская после отправки письма так переживала, что ее разбил инсульт. Она лишилась речи. Письмо все-таки попало к Сталину, и он решил ей позвонить. - Кто у телефона? - Муж. - Позовите вашу жену, с нею будет говорить Сталин. - Сталин?! Извините, она не может подойти к телефону. У неё паралич речи. Трубку положили. Когда муж сказал Войтинской, что с ней только что пытался переговорить сам товарищ Сталин, она снова пережила потрясение. И от этого второго потрсения к ней вернулся дар речи. Она сделала попытку через Поскребышева связаться со Сталиным, но попытка не удалась. Из "Литгазеты" ее перевели сначала в "Известия" заведовать отделом литературы и искусства, потом перебросили в Высшую партшколу при ЦК КПСС. Затем она попала под раздачу во время борьбы с космополитизмом. Ее выгнали из ВПШ. Она зарабатывала писанием рецензий. Приветствовала решения ХХ съезда КПСС, разоблачения культа личности. Написала книгу о творчестве Даниила Гранина. Выступала против гонений на А.И.Солженицына. Написала письмо руководству Союза писателей: "Верно ли политически репрессировать молчанием талант А. Солженицына? Вряд ли это поможет ему творчески, полноте анализа литературного процесса. Его творческая судьба к тому же волнует многих. Напомню, что А. Солженицын систематически обращался к нам за помощью... Я далеко не всё разделяю в письме А. Солженицына, но убеждена, что он очень талантлив и честен. Вот почему я уже много месяцев борюсь, чтобы с ним побеседовали дружески, серьёзно. Это в интересах хозяйского отношения к литературе. Убеждена, что было бы куда плодотворнее по-хозяйски помочь Солженицыну. И, даже поспорив, издать его лучшие рассказы в "Советском писателе". А в нашей периодике, "Литгазете" или даже "Правде", напечатать его статью на любую политически приемлемую для нас и него тему. Доверие, окрыляя человека, приближает его к нам". Умерла Ольга Войтинская в 1968 году. |
| Time | Event |
| 07:13 pm [Link] | В Москве стрелки не переводили? То есть разница теперь три часа? |
| Previous Day | 2012/10/28 [Archive] |
Next Day |