Еврейские и русские споры 120-летней давности как актуальность

Евгений Ихлов
29.07.2017

120 лет назад европейские евреи и российские социалисты оказались перед необходимостью исторического выбора.
«Дело Дрейфуса» показало, что даже во Франции - самой просвещенной и демократической стране тогдашнего мира, с вековой традицией гражданских свобод, возможны всплески совершенно средневековых настроений, причём, вспышки, приобретающие буквально эпидемический характер. Как в этих условиях должны были вести себя евреи Запада? (Евреи Российской империи бежали в Англию и Америку). Варианта было три.

Самый легкореализуемый - участием в либеральном и социалистическом движении добиваться выдавливания из истеблишмента клерикальных и монархических сил, сделавших ставку на антисемитизм в своей борьбе с республикой, и укрепления республиканских и демократических институтов. Отдельно - давление на правительства Франции и Великобритании с тем, чтобы они пригрозили Петербургу санкциями в ответ на сохранение дискриминации иудеев и поддержку черносотенцев (как это делали американцы, блокирующие займы российским банкам).

Трудный, но понятный - участием в радикальном левом движении добиваться создания социалистического <бесклассового> общества, в котором антисемитизм даже теоретически будет невозможен, поскольку будет лишён институциональной базы - феодальных и монополистических кругов, использующих «реакционные предрассудки» для борьбы с демократическим и левым движением.

Фантастический - проект переселения всех евреев мира в собственное автономное (под совместной гарантией великих держав) государство на пустынно-болотистую окраине Оттоманской империи, которая по всем оценкам, могла прокормить не более полумиллиона человек, а при существенных инвестициях и готовности к адскому труду и азиатскому образу жизни - раза в два больше. Причём, альтернативой этому переселению якобы будет неминуемое грядущее уничтожение евреев теми самыми просвещёнными европейцами, которые вдруг должны будут повести себя как турецкие башибузуки.

Да, стоит напомнить, что всё происходило в мире Жюля Верна. Впрочем, он сам поддержал антидрейфусаров, оказавшись в стане тех, кто орал в адрес Золя - «итальяшка» (а не клевещи на гордую и легендарную красноштанную французскую армию). Впрочем, даже тогда нельзя было вообразить отлучение Льва Толстого от церкви...

Теодор Герцль увидел тень грядущего Холокоста, когда в 1895 года, он стал свидетелем сценки в кафе, когда офицер вдруг вскочил из-за столика, подбежал к приличному господину семитской наружности и отвесил ему пощёчину, а на жалобный вопрос жертвы: За что?! - гордо ответствовал: За то, что ваш соплеменник продал Францию!...
Для молодого венского журналиста, приехавшего в Париж освещать процесс капитана Дрейфуса, это было символом краха, как сказали бы сейчас, мифологемы «прогресса и цивилизации»... До появления во Франции Лиги прав человека было ещё три года. Возможно, что произойди это раньше, Герцля бы переубедили, помогли выйти из тогдашней картины мира, целиком продиктованной модным дискурсом «борьбы арийской и семитской рас». Появление Израиля это бы предотвратило (просто «резиновая» Америка приняла бы на полмиллиона евреев больше), но не геноцид*.

Но вернёмся к еврейским вариантам. Поскольку для Лондона и Парижа Петербург оказался идеальной дубинкой (и даже - ландскнехтом) против Второго рейха, и не о каком противодействии нацистской политике царских властей речь и не заходила, то в итоге реализовался именно проект Теодора Герцля, и сбылись его самые мрачные предвидения относительно судеб европейских евреев... Впрочем, сбылась и его утопия - на Святой земле возникло демократическое и социальное еврейское государство, как сказано в Базельской декларации, «землепашцев и рабочих».
Левое же движение через полвека стало главным генератором юдофобии...

Не менее сложный выбор был у российских социалистов. Капитализм и вестернизация достаточно последовательно разрушали русский традиционализм, в первую очередь, крестьянскую общину и ремесленный быт. Со всё большим ускорением шла очень болезненная пролетаризация.
До этого российская общественная мысль развивалась в русле герценской парадигмы - в случае победы социалистической революции Россия избежит ада раннего капитализма в результате преобразования общины в производственные кооперативы. Жизнь всё больше разрушала эту иллюзию. И тут встал роковой выбор. Народники считали пусть архаический и экономически низкоэффективный, но солидарный социум «мiра» - настоящим историческим сокровищем, дающим возможность России избежать болезненных процессов социальной дифференциации. Казалось, чего проще - убрать монархию и феодализм, наделить крестьян землёй вдосталь и объяснить все преимущества кооперации...

Однако только-только возникшие социал-демократы были настроены совершенно не так - они были поклонниками модернизации и «железных законов истории». Разрушение общины, пролетаризация крестьян, поляризация деревни на кулаков (протофермеров) и батраков - неминуемо, но и готовит предпосылки для диктатуры пролетариата, тем самым, для коммунистической революции. Народники сочли это циничным принесением крестьян в жертву борьбе за власть.
Как Герцль увидел отсветы крематориев Аушвица в парижских потасовках, так, возможно, Лавров и Михайловский сквозь страницы ленинских рассуждений об обречённости общины увидели сталинскую коллективизацию...

Зато новорожденные социал-демократы полагали народнические мечты о социалистической трансформаций крестьянской общины идеализацию обречённой архаики и слабоумным отказом видеть социальную реальность.
Автор первой - «модернизационной» - программы ещё единых социал-демократов Струве потом откочует от Плеханова в стан другого разрушителя общины - Столыпина, а еврейские рабочие из Бунда (основной части пролетарской компоненты рождающейся имперской социал-демократии) были далеки от сложных переживаний русских мужиков.

Но справедливости ради надо сказать, что одновременно затрясло и западных социалистов - Эдуард Бернштейн предложил не уничтожать, как сказали бы сейчас, имперско-олигархический строй (тогда и ещё долго писали - монополистический и империалистический), но значительно улучшить в нём положение наёмных работников и низшего среднего класса. Если говорить в терминах 18-19 веков - заставить значительно поднявшееся в статусе третье сословие считаться с мнением сословия четвёртого, но в обмен получить гарантии сохранения сословной структуры.
Все эти темы конца 19 века вдруг оказались совершенно весьма актуальны для нас.

Профессор Владислав Иноземцев, вызвав этим моё восхищение, затрагивая тему новых санкций, отметил, что иногда Ленин прав и без "поражения собственного правительства в империалистической войне" о демократии и модернизации можно забыть.

Если добавить, что век назад империализмом называли то про что сейчас сказали бы "фашизм" - сословный и достаточно авторитарный режим, массовые политические репрессии, милитаризация, войны с соседями с целью отчекрыживания у них спорных провинций и колониальные войны, то лозунг благодетельности поражение отечественного фашизма в противостоянии с... - вызвал бы широкую поддержку. Разумеется, если не упоминать одиозного автора концепции.

Но попробуем войти в тогдашний исторический контекст именно с этих позиций. И мы увидим, что нынешняя российская либеральная оппозиция не только всецело взяла на вооружение желательность внешнеполитического поражения путинизма, но и фактически заняла идеологическую нишу западной и российской левой социал-демократии рубежа веков, выступая за демонтаж всей существующей политической и социальной системы.

Если же говорить о том, что прогрессисты называли "гибридным режимом", то смысл его в том, что российским либералам и левым демократам было предложено принять поздний - "крымский" - путинизм в обмен на возможность корректировать правительственные решения и добиваться свободы бизнеса от давления властей.

В то время как "парламентская оппозиция", напротив, парадоксальным образом продолжает традицию правых западных социалистов, после долгих колебаний, но принявших доктрину Эдуарда Бернштейн.

Российским либералам и левым демократам было предложено принять поздний - "крымский" - путинизм в обмен на "гибродную" возможность корректировать правительственные решения и добиваться свободы бизнеса от давления властей.

«Русская весна» марта-апреля 2014 года - это очень странная форма «русского сионизма» - полное неверие в возможность демократически гарантировать права русских как этнического меньшинства и параноический страх перед всемирной русофобией.

Спор о судьбе русской крестьянской общины (социалистический кооператив или распад и потом совхоз из бывших батраков) - это спор о судьбе архаики в условиях модернизации.

Должны ли новые социальные институты быть адаптированым переводом и переизданием привычных архаических форм, или - могут возникнуть лишь на их руинах и тогда, не колеблясь, следуй принципу Ницше: то, что падает, следует ещё и подтолкнуть (Was stürzt, soll man noch stoßen).

Дальше была развилка в выборе алгоритма адаптации этих моделей для современности. Большевики, углубляя архаизацию, довели реставрированную «военную демократию» до «вождитизма» и ввели в схему «шаманов»-комиссаров.
Их оппоненты старались заместить военную демократию и соборные (сословно-представительские) формы - соревновательной парламентской (вестминстерской) многопартийной демократией. Но неудачно... Правда, для гарантии от плюрализма большевики и Сталин последовательно истребили и «лордов», и «общины».

Когда в мае 1905 года Освободительное движение (современники называли события 1905-6 годов именно так, поскольку полагали, что побеждённое революцией не считается) только развернулось в полную силу**, Ленин увидел в Иваново-Вознесенском совете - фактически городском стачкоме - прообраз новой власти. Но на деле это было реставрацией догосударственных форм военной демократии. У втянутого в революционное движение народа были представления о демократии - и крестьянская община и еврейский кагал веками управлялись по моделям «вечевой демократии».

И тут не надо иронизировать: знаменитая эллинская полисная демократия возникла только потому, что после краха Критской империи, у населения её «осиротевших» греческих провинций оставались навыки военной демократии***. А так были бы лишь изводы Минойской «дворцовой культуры» - деспотии под стать Хеттской, Вавилонской или Египетской. Христианство тоже смогло оформится лишь потому, что у евреев сохранились традиции бедуинской «семейной литургии», возродившейся после разрушения Иерусалимского Храма.

Единственно, что можно отметить - поражение «беляков-золотопогонников» надолго внушило народным массам самоуважение и веру в то, что в конечном счёте только народ является источником легитимной власти. Эта вера очень мешала ельцинским реформаторам, в итоге предпочёвшим «бархатный пиночетизм» раннего путинизма, но зато стала тем ветром, что надувал паруса протеста 2007-13 годов. Как писали Герцен и Огарёв: «диалектика - алгебра революции»****...

___________________________________________

* Как я представляю, единственной исторической последовательностью, в которой могло не быть Холокоста, была такая: Второй рейх побеждает (или завершает Великую войну в ничью), поддерживает палестинский проект как совместное германо-австро-турецкое предприятие в качестве противовеса проарабскому и проармянскому проникновению в региона Лондона, Парижа и Петербурга и приём в "иудейском государстве" культурнородственных германоязычных евреев из Российской империи и Румынии (возможно и Франции), поскольку именно евреи были обречены стать козлами отпущения за проигранную Антантой войну).

** Разочарованные интеллигенты уже успели в апреле 1905 года назвать народ «фефёлой»: мол, побунтовали зимой и угомонились, не принеся либералам в зубах ни конституцию, ни парламент.

***В.М. Хачатурян, "Вторая жизнь" архаики: архаизующие тенденции в цивилизационном процессе»; Гос. акад. славянской культуры; Москва: Academia, 2009.

****«Теорию с практикой в деле отрицания примиряет революция. В ней отрицание не личное, не исключительное, не на выбор, не уклонение, а открытое противудействие старому и водворение нового».