Below are the 16 most recent journal entries recorded in arsenikum's LiveJournal:

Wednesday, December 4th, 2013
10:04 pm	Василий Белов. Год прошёл… Я почему-то всегда хотел написать о нем, о его книгах, и в начале нулевых и три года назад, да всё что-то не срасталось, тенью присутствовал Василий Белов в моём дневнике, а так – нет... А вот уже год как он умер. И опять ничего толком не напишу… Просто пьесу одну хочется вспомнить. «По 206-й». (к слову, тест нашёлся в примечательной драматургической библиотеке, можно сказать рекомендую). Пьеса, судя по материалу, написана в конце 70-х. Издана в 1983-м, может, были и более ранние публикации, но их следов я не нашёл (таки не всё, похоже, знает интернет). Несколько отрывков, характерных… Костя. Эх, здорово! Вот живешь-живешь, а вокруг себя оглянуться некогда. Воздухом подышать. Ты погляди, Иван Степанович, месяц-то! А? Я и не знал, что он такой белый бывает. Иван Степанович. Уж и не верится что-то. Костя. Чего? Иван Степанович. Да что по нему люди-то ходят. Костя. Пошлют, так пойдешь. А я не помню, когда последний раз в лесу ночевал. […..] Корреспондент. Понимаешь, какое идиотство? В райкоме не осмеливаются отметить командировку. Нужно, видите ли, разрешение Алексей Семеновича. Тоня. Ну и зашел бы к нему. Корреспондент. Я испугался, что он запоит меня коньяком. За мою сегодняшнюю статью.</i> Тоня. Он что, пьет? Корреспондент. Ты прелесть... Тоня. Как-то тебя встретят в редакции. После всего этого... Корреспондент. Чихать! Я все равно хотел увольняться. Пока не поздно, надо драть когти из этой... из этой Индонезии... […..] Корреспондент. Купейных, как всегда, нет, придется париться в общем. Тоня. Ты знаешь, а я люблю в общем. Там столько всего насмотришься. Корреспондент. Ты не насмотрелась еще? (Замечает Костю и Ивана Степановича.) А мне уже надоело созерцать эти плебейские рожи. Идем, поезд подходит. Костя (увидев Тоню). Спасибо... Кабы не вы, кабы не газета в статье... то есть кабы не статья в газете... Эта, что в областной-то... Тоня. Я ни при чем, благодарите его. (Кивает на корреспондента.) Костя (корреспонденту). Спасибо! Кабы не ваша статья... Полтора года как минимум. Корреспондент. Ну, я думаю, еще не поздно. Все впереди! (Берет чемодан.) Тоня. Что ты говоришь? Корреспондент. Идем! Костя (опомнившись). Гад... Он как сказал, а? Как это он... а? Иван Степанович хватает его за руки. Корреспондент (возвращаясь). Как ты меня назвал? Бьет Смагина под подбородок и спокойно идет к вагону. Костя падает вместе с Иваном Степановичем, едва не ударившись о скамейку. Иван Степанович вскакивает и бросается за корреспондентом, Татьяна с криком повисает у него на руке, слышится свисток милиционера, затем появляется и сам постовой. Корреспондент. Куда вы смотрите? Уберите их подальше от поезда! Они пьяны. Тоня. Дай сюда мой чемодан! Мерзавец... Какой мерзавец, боже мой... Плачет, корреспондент силой втаскивает ее на подножку. Там ещё персонаж один занятный есть – работник прокуратуры Борис, с которым даже руководство предпочитает лишний раз не связываться, этакий несгибаемый законник, формалист-максималист. Как он ненавидит этот мир «широкого» русского человека, мир, где равно возможны и 300 % плана и поножовщина, где всё «на чувствах», «к сердцу прижал, к чёрту послал» и прочее из рубрики «коль любить так без рассудку, коль грозить так не на шутку, коль ругнуть так сгоряча, коль рубнуть так уж с плеча» (с). И мир «начальства», где «интересы дела» и неформальный уговор «ответработников», выше любых «формальных» законов тоже ненавидит. Образ для «застойной» советской литературы практически сквозной, какой-то важный нерв эпохи затрагивавший. В целом фанатов формальной «правильности», «биороботов» тогдашнее искусство не жаловало, «говорят, что будет сердце из нейлона, говорят, что сотню лет стучать ему, может, это по науке и резонно, а по-нашему ребята ни к чему» (с). Точнее не так: молодой, а тем паче юный «биоробот» это, как правило, герой положительный, чистая душа и голова светлая, только вот сердце не проснувшееся, придёт время, встретится он с «формальной неправильностью» в поступках близкого человека, или влюбится – и оттает, поймет, что «нельзя живую жизнь в инструкции запихнуть». Кстати, в этом противопоставлении «живой жизни» и «инструкции» было много специфического, «художнического» любования положением вещей, при котором проблемы решаются не через пересмотр устаревших/неадекватных «параграфов», а ценой крови, пота и нервов героев, готовых карьерой рискнуть, здоровьем, под статьёй походить ради «интересов дела». А вот старый формалист это уже другое дело – «человек-параграф», «чернильная душа», перестраховщик, того и гляди, угробит какое-нибудь «выполнение социалистических обязательств» своими придирками; любимый объект для советских карикатуристов, к слову. Занятно, что даже этого Бориса не сделал автор прямолинейно-отрицательным персонажем. Даже журналиста, который собрался «валить из этой Индонезии» (год издания 1983-й, напоминаю) не «очернил», хотя по идейным соображениям вроде бы был почти должен. Во времена давние, когда в блогосфере были в большем ходу интимные интонации и трепетное отношение к френд-листу, встречались такие призывы «а давайте, дорогие мои, все прочтём вот это, очень уж хорошая книга», сейчас всё это наивным кажется; просто замечу, что при наличии интереса к эпохе – не худший способ потратить 40 минут. (Comment on this)
Monday, October 22nd, 2012
11:23 pm	…и жил я тогда на планете другой… Как-то прочёл у одного колумниста по поводу некоего японского искусства «это, как и большинство «древних восточных традиций», выдумано лет 15 назад». Фраза почему-то запомнилась, безотносительно контекста. У меня вообще есть ощущение, что мы живём в мире, выдуманном лет 15 назад, и я сейчас не про «радикальные перемены в обществе». Какие-то существенные для восприятия и самовосприятия вещи смещаются в большинстве голов (как «массовых» так и до безумия не-таких-как-все), невзирая на наличие или отсутствие на дворе революций и реформ, меняется само представление о человеке, и часто это происходит тихо-тихо, без шумихи вокруг «необходимости смены менталитета» и прочей дряни в этом духе. Но эти тектонические сдвиги либо вовсе не замечаются, либо фиксируются как факты личной мировоззренческой биографии, типа «молодой был, фигнёй страдал». Пока совсем не запутался в объяснениях, процитирую: «Настоящее одиночество можно почувствовать лишь тогда, когда вокруг тысячи людей. Вот стоит парень - сжал кулаки, старается не заплакать. В глазах огонь пополам с безысходностью. Это будущий герой, а может - завтрашний самоубийца. Вокруг тысячи людей, но он один. А вот парочка: Он и Она. О, это прекрасный Он - высокий, красивый, романтичный. Белого коня нет лишь потому, что его сложно протащить на эскалатор. Она - тоже хороша. На ней юбка и берет, но держится так, будто это платье и диадема. Принцесса метро. Вокруг тысячи людей, но они вдвоем. Вокруг тысячи людей…» (увидел здесь, источник, как я понял, тут) Прочел, и, знаете, такое ощущеньеце пробило, как у героев фильмов про амнезию – «я же жил другой жизнью, среди других людей, я же сам был другим». В той жизни, кажется, здоровенная доля, «искренней», «неконъюнктурной» литературы была именно такой – «про отношения». И про одиночество. И про рефлексию нравственную. И про «биографию души», когда герой как-то там живёт, ходит на какую-то работу, встречается с друзьями, острит, хандрит, пьёт, везёт какого-то случайного кота на дачу смутновспоминаемой двоюродной тётки, а поверх этой всей суеты – какое-то непростое выяснение отношений с самим собой, с близкими и как-бы-близкими, и со своей любовью. Через годы (лет десять – минимум) герой в чём-то разберётся, и женится на первой любви, или коллеге, которую вроде бы не замечал, а на самом-то деле всегда о ней думал, просто потребовалось время, что бы прислушаться к себе…. И возможно, опять ошибётся, и это снова будет не то, и нужно будет опять разбираться с собой и… И так далее, и тому подобное… Ну, вы, наверное, поняли, хотя, возможно не все… А ещё там, тогда была такая примечательнейшая тема – «слово ранит, слово лечит», «доброе слово и кошке приятно», «словом можно ударить больней, чем оружием» (что, кстати, в подкладке имело молчаливое признание справедливости ответа силой на оскорбление, справедливости, но – не права, впрочем, я не об этом). Сейчас ведь не всякому объяснишь, почему это было важно, о чём вообще это всё, какие такие «раны душевные», вот если синяк поставили или урон вещичкам какой нанесли – это да… И было полно людей, для которых эти вот проблемы, наподобие одиночества, безконечного прояснения вопроса «кто я?», «кому я нужен?», находились в центре сознания, а многие иные, тоже важные предметы – на периферии, ну, а если другая реальность напомнит о себе, скажем, пустым кошельком, так всегда можно было перехватить в курилке червонец до получки, всего и делов-то… Что это были за люди, где у них находилась «точка сборки» личности, как они бы продолжили фразу «я – это…»??? «Я – это то, что я думаю и чувствую»? «Я – то, что я думаю и чувствую и то, как это отражается в зеркалах душ действительно близких мне людей»? Тьфу, мимо, слов не найду. Вероятно, это можно не понимать. И презирать. Наверняка, можно. Я даже самостоятельно могу выстроить аргументацию под такого рода презрение, так что… Но мне последнее время этой тягомотины страшно не хватает, наверное, просто возраст, осень, усталость, да и – родина у меня там. Сейчас пишут иначе (раз уж поводом к разговору послужила цитата – к литературке, преимущественно любительской, и вернёмся) – никаких рефлексий по поводу «кто я, зачем я, кого я люблю». Чувства? Чувства там есть, врать не стану, всё больше такие: «я испытываю дискомфорт, а хочу испытывать комфорт», и хороший сервис неизмеримо важнее «доброго слова». Про любовь пишут замечательно, наподобие отзывов о новых гаджетов, что-то вроде: сначала он показался таким милым, много прикольных опций, а потом начались какие-то траблы, да и интерфейс у него какой-то недоделанный, нереально получить нужный результат без напрягов, в общем, весь позитив обломался, всё задолбало, надо валить из этой страны. Сплошные хроники распавшегося общества… Но если свернуть шейку собственной ностальгической песне (которая меня увела в миры совсем странные и не совсем бывалые), то есть одна невесёлая деталь: эти люди, которые к себе прислушивались, и которых слово ранило – они совершенно не способны к самоорганизации. В количестве более трёх-четырёх человек точно. Потому что, там, где всё основано на «отношениях», а внутренние камертоны столь чувствительны, там любой добровольный, не вызванный какой-либо внешней, «принудительной» надобностью контакт, возможен, только если они, эти отношения «сложились», и всё оказывается слишком хрупким и зыбким. Выслушать, «посидеть», микрокредитовать на тот самый червонец до получки – это да, а что бы вместе какое-либо дело сделать, нужно, что бы кто-то важный и «внешний» нанял, или призвал, или «послал», например, «на картошку» (реплика в сторону: при этом я не хочу сказать, что это вина этих людей, с некоторой точки зрения «так было нужно», почитайте у С.Г. Кара-Мурзы, почему плох любой самочинный коллектив с его коллективным эгоизмом). И ещё эти люди не могут контролировать социальное пространство вокруг себя, потому что – а как это подойти к человеку и сказать, что он может, а чего не должен делать, если «ты ему никто и он тебе никто»? Поэтому не спрашивайте, почему хорошие, в общем-то, люди, в чём-то даже фантастически хорошие, не могут собраться, что бы отстоять свой интерес даже в рамках подъезда. Хороший человек пожмёт плечами, чуть улыбнётся и скажет: «да, знаете, у нас соседями как-то отношения не сложились». И это не значит, что они там, в подъезде все друг с другом на ножах, просто не близки, а, следовательно, по законам этого мира, взаимодействие не возможно. Да и желание жить в ладу с самим собой и хищное словечко «интерес» – это штуки не всегда совместимые… И была в том мире ещё фраза замечательная – «не надо о делах, мы же друзья» (дружба и дела оказывались словами-антонимами), и дальше что-нибудь вроде «лучше споём нашу» (реплика в сторону: и я соглашаюсь, что так лучше, браню сволочную жизнь и говорю «затягивай»)… (Comment on this)
Tuesday, October 11th, 2011
9:31 pm	Читаете ли вы стихи? Давно вертится на языке этот странный (а вполне вероятно, что не странный, а избитый) вопрос. Случается ли вам тихим вечером взять с полки чей-нибудь сборник стихотворений, или суматошным днём прикупить поэтический альманах, да хотя бы заглянуть в обед в блог кого-то из сетевых поэтов? А современная поэзия для вас существует, или в наше время это что-то вроде изготовления ламповых телевизоров – может и есть где-то, но никому не надо? По случаю вспомнилось, середина 90-х, «Радио России» берёт интервью у главреда альманаха «Арион» (кажется так, фамилию уже не назову): «Мы живём во время нового расцвета отечественной поэзии, просто внимание к этому обстоятельству минимально». В качестве примера «рассвета» приводилось творчество Юрия Арабова и Александра Кушнера (ежели не путаю). А сейчас: рассвет, закат, сумерки, ночь? Кстати, возвращаясь к теме гипотетического «интернета в СССР». Интернет в Союзе, рискну утверждать, был бы, прежде всего, литературным, и, в значительной части, поэтическим, а не латыбырным, публицистическим, «девачковым», политическим, философским, репортёрским или соцсетевым. Причём, литературным в «классическом» плане (реалистические повествования с завязкой-кульминацией-развязкой), с куда меньшей долей эссеистики и колумнистики. Средний пост в таком «SU-net» выглядел бы так: «Случай в лаборатории» (маленький рассказ) или «…Я тебя никогда не любила…» (несколько стихотворений). Ещё встречалась бы в обилии литкритика, что-то вроде: «опубликованный в последнем номере журнала «Октябрь» новый роман Андрея Битова не мог не вызвать живой отклик у аудитории и меня лично». Плюс анонсы: «районный клуб самодеятельной песни приглашает…», «областное литобъединения проводит вечер…», но здесь всё совсем гадательно, ибо надо учитывать фактор отношения властей к таким объединениям граждан. «Как-то так…» P.S.: Начал копаться, а сам-то я что знаю из современной поэзии. Ну, Емелин, Иван Давыдов, это понятно. Арабова и Кушнера тоже читал, «для того что бы быть в курсе», да. Но давно. К стыду своему помню несколько четверостиший Д.Быкова тех времен, когда ещё выходил журнал «Новая Юность». Вспоминаю (как могу) почему-то Татьяну Милову («Как пугливо вино, но чуть скиснет, и что ему кислота? Нам таким нереальным уже при жизни, грешно бояться, принцесса. И соединим, наконец, уста.») Но это публикация 1991-го, примерно, года, несколько геологических эпох назад. Ещё неверной тенью: «...Я и гляжу на небо, Я и гляжу на звёзды. Полное счастье – невидаль. Полное горе – поза» Вроде это не старое, но чьё и когда написано ни я, ни «яндекс» уже не знаем. Дальнейшее – безмолвие… (8 Comments |Comment on this)
Saturday, November 13th, 2010
3:23 pm	«Современная серьёзная литература» Довелось мне как-то читать одну скорбную заметку, мол «в современной серьёзной литературе любви нет, автор не любит героев, герои друг друга, все вместе не любят никого и ничего» и т.д. Дело впрочем, давно было, кажется, автор писал о какой-то существующей в его сознании литературе, не то что бы «мифической», а так – без примеров, цитат и ссылок, «про вообще». Ну, и я напишу «про вообще», про своё ощущение нынешней словесности, не более того. Так вот, по моему скромнейшему мнению, утверждения насчёт «нет любви» не совсем правда. Если, скажем, в романе ни прямо, ни косвенно не упоминается белая обезьяна, то логично говорить, что белой обезьяны в книге нет, а вот книжка, посвящённая отсутствию белой обезьяны, это всё же текст о ней, родимой. Так и с нынешней литературой. Она, случается такое, вся о любви, про любовь. Точнее, про её невозможность. Истрёпанный образ «ростка, пробивающегося сквозь асфальт» помните? Так вот, представьте себе росток, который через чёрно-серую толщу не пробился. Вылупился из семечка бледный хвостик и погиб, а, может, сначала помучился, парой крохотных бесцветных листочков обзавёлся в сыром своём подасфальтье, а потом уже помер. Никто никогда через асфальт не пробивался, сказки это всё. Асфальту весело, щекотно асфальту-то. Любовь в «современной серьёзной литературе» именно такая. Но всё же есть, как «мучительная невозможность», как «фантомная боль», но присутствует. Особенно невозможной в «современной серьёзной литературе» оказывается любовь материнская, отеческая, сыновняя, дочерняя. Точнее, те чудовища, что зовутся родителями, в детях, случается, души не чают, но лучше бы чаяли. По станицам романов и повестей бродят психованные деспотичные мамаши, которые вторгаются в жизнь ребенка, что бы уничтожить что-то дорогое, хрупкое, болезненно-прекрасное. Ими движет страх: если они не уничтожат это хрупкое-дорогое-прекрасное сами, в стерильных условиях тесных неуютных квартир, то жестокий мир (вариант – «эта страна») уничтожит хрупкое-дорогое-прекрасное медленно, грязно, с садистским удовольствием и риском гангрены. Если бы эти мамаши на самом деле любили детей, они бы переделали этот мир, оставили неиссякаемые запасы чупа-чупса, вина и податливых девок и умерли бы не доставив никому ни хлопот, ни неприятных воспоминаний. Или, если миропорядок столь несокрушим, обратились бы невидимых и безупречно услужливых кухарок и домработниц, а не травмировали бы психику своих несчастных чад требованиями хороших оценок, признательности, внуков и всего того, что дети никогда не смогут им дать. Но любовь невозможна... Ещё невозможны цели, к которым действительно стоило бы стремиться, работа, которую не стыдно делать, люди, которых стоит уважать. Просто невозможны. Кругом наслоения безнадёжной фальши. Зато в «современной серьёзной литературе» возможен положительный герой. Не обязателен, но возможен. Вы узнаете его по одной примете – мир для него это огромная «нюрнбергская дева» – каждое свободное движение причиняет боль. Положителен он не потому, что добр, честен, смел, мужественен, благороден и т.д. Никто и никогда не был добрым, честным, смелым, мужественным и благородным и т.д. Нет и не бывает доброты, чести, отваги, мужества, благородства и т.д. Это всё выдумали какие-то тираны, дабы мордовороты, будь они в рыцарских латах, опричных кафтанах, гусарских мундирах, солдатских гимнастёрках, могли красоваться в своё удовольствие и беспрепятственно мучить таких, как наш положительный герой. Зато у него есть нравственное чувство того рода, который единственный возможен в «современной серьёзной литературе» – гигиеническое, он брезглив. Он способен пройти мимо обронённого кем-то в зловонную лужу бумажника. Это уже много, очень много – трёх шагов не успеет сделать наш герой прочь от вышеупомянутой лужи, а скотолюди уже затеют в ней борьбу за трофей, вонзая клыки в глотки друг другу. Положительный герой вообще не переносит насилия. То есть он вообще-то всё время заставляет кого-то страдать, иногда от равнодушия, иногда из любопытства, иногда от «невозможности коммуникации», да ещё и причастен к чему-то грязноватому, но это же совсем-совсем другое, правда? Этих нравственных качеств достаточно настолько, что когда Творец призовёт нашего героя на Свой суд, герой только поморщится, назначит Творцу наказание средней суровости и прикажет увести. Впрочем, если автору захочется прорисовать портрет своего героя чуть более чем абстрактно, оказывается что это вполне себе material man, только не такой как скотолюди, а со вкусом. Ему необходим большой красивый дом в маленькой уютной стране, где царит вечное лето или вечная весна. В доме должна быть вышколенная и не мозолящая глаза прислуга, нашему герою вообще очень плохо без «услуг персонала», это как-то сквозит в текстах. Вся эта маленькая страна должна быть наполнена хорошим ландшафтным дизайном, безупречным сервисом и вниманием к человеческой личности клиенту. Ещё нужен кто-то (друг, любовница, любовник, не важно), с кем можно иметь «сложные взаимоотношения», скажем, порой «изливать душу», а порой издеваться, что бы через страдание другого чувствовать, что жив, «действителен». Если автор имеет неосторожность наделить героя совсем уж автобиографическим чертами, то последний будет ещё нуждаться в славе и авторитете видного «колумниста» или «перфомансиста». Но всего того, в чём наш персонаж нуждается - получить ему не суждено. И не потому, что он не способен этого «добиться», «заработать на свою мечту». Не в этом дело. И это не мечта. Человека с рваными ранами (такого, каким видит себя наш герой) просто забирают в больницу, где в чистой палате дают наркоз и накладывают швы, а не предлагают заработать на операцию и «заслужить» обезболивающее. Но это если мир (вариант – «эта страна») не столь мерзок и жесток. Но всё обстоит наихудшим образом и мир именно мерзок и безжалостен. И те пе. А знаете, что во всём этом самое печальное? Что среди инфернальной слизи «современной серьёзной литературы» вы без особого труда сможете найти книжку, которую можно прочитать без сильного стыда. Там, может статься, найдёте приличную работу над словом, какой-никакой смысл, а то и признаки вдохновения. И вообще – вдруг окажется, что автор хотел написать, то, что написал, а не подрядился слабать что-то по сходной цене. Что по нынешним временам вроде как немало. А вот если в книге люди как люди и мир не клоака, и матери любят детей, супруги верны друг другу и т.д., то с большой вероятностью это будет какая-нибудь коммерческая поделка, сценарий к очередному «стивену сигалу», «морским дьволам-10» или «ты у меня одна-два». Ну, или как вариант, какой-нибудь энтузиаст решает забацать любительскую пропаганду, потому как «кто, если не я?» и «дать молодёжи образ положительного героя»; получается, как правило, что-то мужественно-благонамеренное, но «ни уму, ни сердцу». Бог весть, почему так. «Всё захватили плохие парни и не пускают хороших парней»? Ну, допустим, отчасти так. Но тогда картинка была бы другой – там, куда не дотянулись щупальца «культурной мафии» (хотя бы в среде самодеятельных интернет-литераторов) в относительной безвестности рождались бы новые «капитанские дочки» и «войны и миры». Однако и там всё та же экзистенциальная жуть и муть. Что-то переменилось в мире безнадёжно и навсегда. «Капитанская дочка» (как символ не реализма, а «нормальности») более невозможна. Собственно поэтому от некоторых людей неглупых давно можно услышать не банальное «я не смотрю телевизор», а «читаю только классику и non fiction, никаких современных писателей»… (Comment on this)
Monday, January 18th, 2010
2:58 pm	Гонорары классиков - в рублях за авторский лист Позаимствовано у petro-gulak@lj (А.И. Рейтблат. От Бовы к Бальмонту. НЛО, 2009, с. 94) А я почему-то думал, что Гончарова ценили меньше, и ещё откуда-то в памяти застряли сведения о каких-то неприлично больших успехах позабытого Боборыкина. Гаршин смотрится вполне, не смотря на (впрочем, счастье таких как он точно не в деньгах). Ну, и т.д…. (Comment on this)
Friday, December 11th, 2009
9:43 pm	Избивать до полусмерти! от labas@ljа: Дмитрий Владимирович Кузьмин (лауреат Премии Андрея Белого 2002 года в номинации «за подвижничество в деле построения литературного Вавилона и творческое приумножение традиций неофициальной словесности»): «Моя личная вера состоит в том, что людей совершающих подобные нападения нужно избивать до полусмерти. Избивать до полусмерти! До тех пор пока мы не будем способны на самозащиту, на защиту тех ценностей, ради которых мы все здесь собрались - грош цена всей этой высокой культуре». «За Вавилон и неофициальную словесность!» (1 Comment |Comment on this)
Wednesday, September 9th, 2009
2:05 pm	Из избы-читальни «Бывают странные сближенья…» То есть странного в них мало, но то, как услужлива иногда память – забавляет. Петербургская пробка Увидел в дневнике Сим эту фотографию и тут же вспомнилось: - Но автомобиль - это так удобно, - сказал Клейст. - Почему? - быстро спросил Берендеев, оборачивая свое покрасневшее от мороза лицо к Клейсту. - Быстро, чисто, спокойно, - сказал Клейст. - Быстро, но воняет, отравляет воздух нездоровыми газами, и безобразно, потому что неестественно, - ответил Берендеев. - Бог создал лошадей. Бог создал красоту... Да, там, где на лошади трудно, где большие расстояния, я бы еще понял самоход. Но там у нас железная дорога и самолеты. [….] Все заводы стали на производство самолетов, и лошадь вытеснила машину. Вы видали наши тройки, пары с пристяжками, дышловые пары? Какая красота, не правда ли? Теперь Хреновский государственный конный завод и конные заводы Воейкова, Мятлева, Остроградского, Ванюкова, Стахеева, Стаховича и многие-многие другие производят рысистых лошадей. Бега - наша любимая забава. Многие крестьяне выращивают дивных рысаков. - Вы любите лошадь? - Очень, - сказал Берендеев, любовно заглядывая сбоку на побежку рысака. - Я всю неделю дни и ночи провожу в лаборатории или на уроках. Ночами за тиглями и колбами я сижу в отравленном воздухе опытной палаты. А в воскресенье после обедни любимая моя забава - сесть на бегунки и покататься, правя самому этим дивным животным. П.Н. Краснов «За чертополохом» (1 Comment |Comment on this)
Monday, September 7th, 2009
7:51 pm	Окололитературное. Чеховское Почему-то принято сейчас (кое-где, кажется) Чехова нелюбить. Ну не просто не любить, а так «с позицией», вроде опознавательного знака на себя вешать, «для тех, кто в теме»… Впрочем, откуда у явленьяца ноги растут, я сам пока не разобрался, а потому насчёт нелюбви помолчу… Сам я к Чехову с почтением. За «атмосферу» (и вовсе она не «душная»!), за отстранённость, «хорошую», «правильную», а не как у позднейших социопатов, за профессионализм наконец (хотя, применительно к великой русской литературе так говорить – это ж вроде «снижение лексики»). Точнее вряд ли смогу изложить… Но есть ещё один момент. Лет пятнадцать-двадцать назад у меня некоторые чеховские сцены и диалоги воспринимались мною аллюзии политических реалий (не сиюминутных, а базовых), и отделаться от этих ассоциаций я никак не мог. Вроде бы понимал, что это «даже стыдно как-то» «вот так всё примитивно толковать», а всё одно – толковалось. Пример приведу. Просто потому, что очень мне эта сцена нравиться. Вот «некрасивая» она, если её попытаться изнутри пережить, но хорошо сделано. Войницкий. Двадцать пять лет я вот с этою матерью, как крот, сидел в четырех стенах... Все наши мысли и чувства принадлежали тебе одному. Днем мы говорили о тебе, о твоих работах, гордились тобою, с благоговением произносили твое имя; ночи мы губили на то, что читали журналы и книги, которые я теперь глубоко презираю! Телегин. Не надо, Ваня, не надо... Не могу... Серебряков (гневно). Не понимаю, что тебе нужно? Войницкий. Ты для нас был существом высшего порядка, а твои статьи мы знали наизусть... Но теперь у меня открылись глаза! Я все вижу! Пишешь ты об искусстве, но ничего не понимаешь в искусстве! Все твои работы, которые я любил, не стоят гроша медного! Ты морочил нас! Серебряков. Господа! Да уймите же его, наконец! Я уйду! Елена Андреевна. Иван Петрович, я требую, чтобы вы замолчали! Слышите? Войницкий. Не замолчу! (Загораживая Серебрякову дорогу.) Постой, я не кончил! Ты погубил мою жизнь! Я не жил, не жил! По твоей милости я истребил, уничтожил учшие годы своей жизни! Ты мой злейший враг! Телегин. Я не могу... не могу... Я уйду... (В сильном волнении уходит.) Серебряков. Что ты хочешь от меня? И какое ты имеешь право говорить со мною таким тоном? Ничтожество! Если имение твое, то бери его, я не нуждаюсь в нем! Елена Андреевна. Я сию же минуту уезжаю из этого ада! (Кричит.) Я не могу дольше выносить! Войницкий. Пропала жизнь! Я талантлив, умен, смел... Если бы я жил нормально, то из меня мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский... Я зарапортовался! Я с ума схожу... Матушка, я в отчаянии! Матушка! Мария Васильевна (строго). Слушайся Александра! Соня (становится перед няней на колени и прижимается к ней). Нянечка! Нянечка! Войницкий. Матушка! Что мне делать? Не нужно, не говорите! Я сам знаю, что мне делать! (Серебрякову.) Будешь ты меня помнить! (Уходит в среднюю дверь.) Как мне это виделось. Войницкий – «патриотическая интеллигенция», не в смысле «убеждённый государственник», «националист» или другой какой «идейный», просто эта страна имение это – его, он к нему «руки приложил», голову, он всё здесь ценить научился. Он, конечно, ещё недавно «как все образованные люди разделял ценности» и прочая в этом духе, но у него уже за душой есть нечто другое. Серебряков – Запад, не такой какой есть, эти глаза оловянные и ухмылочку мы у Чехова не увидим, а та грань, какой он к Войницкому обращается, с полным осознанием своей самоценности и моральной истерикой, «ресурсы должны принадлежать всему человечеству, и я знаю как ими правильно распорядиться». Телегин – этот за всё хорошее, против всего плохого и за прочую «дружбу и жвачку народов», очень страдает оттого, что утопия рушится на глазах, ностальгирует по времени когда «всё было хорошо»… Мария Васильевна – западническая интеллигенция, собственно, чего греха таить, самая настоящая именно она и есть, ибо Мария Васильевна – среда, а Ломоносовы, Менделеевы и прочие – «выдающие личности», единицы. При этом она – мама, взбалмошная, фанатичная, деспотичная, запретившая даже вспоминать «отца-подлеца», оклеветавшая все, в чём он был велик и славен, и, наконец, впавшая в совершенный маразм («Слушайся Александра!»), но матушка. Мы же читать-писать, ложку-вилку держать у неё учились, ни в стенах монастырских, ни у наследников Нестора и автора «Слова о полку Игореве», а у неё, ничего не поделаешь. Отсюда и «Матушка, я в отчаянии! Матушка!», детство всё-таки, сантименты. На самом деле «воссоединиться» с интеллигенцией, мечта затаённая многих «патриотов» (в самом широком смысле слова), не всех, конечно, но многих. Направления здесь два. Первое – отобрать у «либерастов» «бренд» (а им оставить кличку вроде солженицынской «образованщины»), так сказать «наследства лишить». Второе – обратить интеллигенцию. Самый яркий пример – Севастьянов, который с донкихотским упорством пытается «вонационализировать» и даже «воюдофобить» интеллигенцию. Он, к слову, мог бы сыграть дядю Ваню, я не шучу (ну, почти). Прочтение было бы интересным. Ну и естественно: Войницкий. Будешь ты меня помнить! …. Серебряков (вбегает, пошатываясь от испуга). Удержите его! Удержите! Он сошел с ума! …. Войницкий. Не попал? Опять промах?! (С гневом.) А, черт, черт... черт бы побрал... Никого не убил дядя Ваня, да и не хотел убивать, но кому это в международном трибунале из прогрессивной общественности будет интересно? У Серебрякова же травма. Моральная. Этим мужланом и пьяницей нанесённая. Ужас-ужас, историческое злодеяние, «платить и каяться»… Ну, и т.д. Сейчас стал поосторожнее и поздравомысленнее, мне всё видется иначе, без «примитивных аналогий», просто вечер сегодня такой – вспомнилось. (1 Comment |Comment on this)
Tuesday, June 23rd, 2009
4:01 pm	Из избы-читальни ivanov_petrov@lj в рекламе не нуждается – человек, одним своим LJ-журналом поднял планку современной блогосферы, но вот к этой идее хотелось бы привлечь больше внимания: На случай если кому подумать: университетский миф. Культуры излучают образы себя, так что потом прочие народы за свои кровные денежки повторяют истории про ту культуру. Ну вот японские ниндзя и гибель японии и пр. - у японцев это великолепно поставлено - хоть голливуд, хоть кто снимай - будут транслировать японские мифы о себе и поддерживать определенный образ японии. это редкая, хрупкая, гордая культура и т.п. ясное дело - миф, но его воспроизводят американские и российские люди за свои кровные. А японцы могут с этого иметь хлебушек с маслом. …. Надо делать миф университета. … Свободного, открытого, где студенты перебираются из города в город и учатся, чудаковатые профессора оказываются крупными учеными и интересными людьми. где студент от курса к курсу глубже входит в студенческое братство и получает все более опасные и безумно интересные знания, где учиться интересно и несколько опасно. Это - не взятый миф, он был бы немецкий, но оставлен. если это сделать хорошо - кто бы потом ни воспроизводил, это всегда будет работать на создателей жанра. при этом кто угодно перехватить это не может. недаром сюжет редко (довольно...) используется в других литературах. Это то, что родственно русской культуре и что она может взять. переключившись с той липкой мерзости про проституток и десантников с ментами. которую она сейчас избрала своим пастбищем. это в самом деле не каждый сделает - отношение к высшему образованию иное в разных странах, и этот миф изначально может вырасти на нашей почве, а в другой кульуре будет эклектичным, натужным. Но если его вырастить здесь и дать стилистически верные черты - может очень воспроизводиться. Подробнее здесь, здесь, здесь. Вот бы кто из литературно-мастеровитых пару страничек в этом направлении накатал, хотя бы для прикола, вдруг это и правда – жила… (Comment on this)
Tuesday, June 2nd, 2009
1:32 pm	Социально-литературоведческое Возвращаясь (отчасти) к теме сословного общества. Вот есть такая книжка «Шинель». Это жесть, я вам скажу, там мелкий клерк так бедствует, что форменное пальто для него справить, что ипотеку за квартиру в центре Москвы выплатить. Но о том, как этому клерку приходится после сокращения идти в помощники каменщика, и как он там через полгода загибается от непосильного труда и коммуникативной разобщённости с новыми коллегами, Гоголь не написал – натуры такой не было, вегетарианские, в сущности, времена. Или вот в старых книгах нередко встречается такой сюжет: дворянская семья совершенно разорена (впрочем, никто не голоден, включая какого-нибудь верного слугу, который в беде своих обнищавших благодетелей не бросает), средств на то, что бы дать образование детям нет никаких, опять же нищета-с не всегда способствует интеллектуальному расцвету. Казалось бы их судьба печальна. Но откуда не возьмись «государь император узнал о том, как бедствуют вдова и дочери отважного штабс-капитана, и определил последних за казённый счёт в число воспитанниц Смольного института», «сыновья почтенного Пафнутия Игнатьевича были приняты в кадетский корпус с выделением им содержания», «услышав о трагичном положении благородного семейства губернатор (сенатор, полковой командир дяди, друг детства, троюродная богатая тётка) оказали помощь, обратились с прошением и т.д.». А бывало и нередко – домашние образование (даже данное одними только старшими членами семьи, без помощи гувернёров и репетиторов) оказалось столь хорошо, что позволило молодому дворянину сдать экзамен на младший чиновничий чин или поступить в университет (на казённый кошт). Правда, в пореформенной (после 1861-го года) реальности уже случалось всякое, вплоть до дворянок в публичных домах, но редко… Это и к теме демографии, и к солидарности и вообще «про всё»… (Но только «к теме», на полноту раскрытия не претендую) (Comment on this)
Tuesday, April 21st, 2009
3:44 pm	…обозревая… Подсмотрено у avvas@lj Задорно и даже трогательно как-то. «Рэп? брэйк-данс? комические куплеты?» – вопрошает читатель. Пожалуй, и правда «ассоциация напрашивается». Через годик увидим плакат, представляющий трёх-четырёх виднейших российских писательниц a la «Ангелы Чарли», будет «море позитива»… (Comment on this)
Monday, January 19th, 2009
3:22 pm	Святочное «постмодернистское» «литературоведение» На прошедших Святках захотелось написать о сказках. По-моему, вполне естественное желание в эти дни. Ну, пожалуй, не совсем о сказках, их я не читал с довольно далёкого детства. Книги в те годы у меня были обычные-советские, что определяло некоторую специфику, например, про Ивана-царевича там было, а про Бову-королевича нет. Времени прошло много, в голове смешались тесты авторские и народные, с претензией на аутентичность и без таковой, и выкристаллизовались два конструкта под названием «русская сказка» и «европейская сказка». Т.е. речь пойдёт не столько о самих явлениях, столько о том, как они отразились в кривом и пыльном зеркале моего сознания. Весьма постмодернистский подход, не находите? Так вот о сказках. Не кажется ли вам, что европейские сказки волшебные, а русские нет? Если, конечно, под волшебством понимать магию (а не нечто совсем уж неуловимо-воздушное). ( далее ) (2 Comments |Comment on this)
Friday, June 20th, 2008
4:05 pm	Психолого-литературоведческое А есть ли специальное название для пристрастия к словам «дурацкий», «идиотский» и т.д.? Ну, мало ли в Сети и не только, текстов наподобие (утрирую): «Проснулся дурацким утром, посмотрел, как восходит тупое солнце, надел кретинские тапочки и направился в убого обставленную кухню. Послушал идиотскую болтовню по радио, выпил кофе из чашки в дурацкий горошек и, открыв дверь, обитую дебильным дерматином, вышел на лестничную площадку, стены которой были выкрашены каким-то недоумком в совершенно глупый тёмно-синий цвет…» Ну и т.д. Нет ли для этого какого-нибудь термина по литературоведческой части или по психо(пато)логической? Можно, конечно, назвать «уничижающая лексика» или как-то в этом духе. Но слишком размыто, суть не ловится, этот вот акцент на «интеллектуальной несостоятельности» всего сущего…. (9 Comments |Comment on this)
Thursday, June 19th, 2008
4:10 pm	Тоталитарно-литературоведческое Интересно, а кому принадлежит копирайт на сравнение человека с винтиком? А кто первый сделал это на русском языке? Вспоминают Ленина с его «колёсиком и винтиком», но он вряд ли первый, к тому же в его статье это относится к «партийной литературе». Я, покопавшись, нашёл стихотворение Вяземского, датированное 1860-м годом, судя по всему, на тот момент выражение уже было вполне устойчивым. Но в каком роскошном контексте оно употреблено! Послушать: век наш - век свободы, А в сущность глубже загляни - Свободных мыслей коноводы Восточным деспотам сродни. У них два веса, два мерила, Двоякий взгляд, двоякий суд: Себе дается власть и сила, Своих наверх, других под спуд. […..] Свобода - превращеньем роли - На их условном языке Есть отреченье личной воли, Чтоб быть винтом в паровике; Быть попугаем однозвучным, Который, весь оторопев, Твердит с усердием докучным Ему насвистанный напев. Скажу с сознанием печальным: Не вижу разницы большой Между холопством либеральным И всякой барщиной другой. (Comment on this)
Friday, March 28th, 2008
9:35 pm	просто так Случайная ЖЖ-находка. begle@lj, поэт. Не то что бы пиарю, а так – удивлён, почти заворожен. Конечно, «зря это всё», конечно, разочаруюсь, а как же иначе, но сейчас – читаю одно стихотворение за другим…. Лейтенант Александр Чурин, Командир артиллерийского взвода, В пятнадцать тридцать семь Девятнадцатого июля Тысяча девятсот сорок второго года Вспомнил о боге. И попросил у него ящик снарядов К единственной оставшейся у него Сорокапятимиллиметровке Бог вступил в дискуссию с лейтенантом, Припомнил ему выступления на политзанятиях, Насмешки над бабушкой Фросей, Отказал в чуде, Назвал аспидом краснопузым и бросил. Тогда комсомолец Александр Чурин, Ровно в пятнадцать сорок две, Обратился к дьяволу с предложением Обменять душу на ящик снарядов. Дьявол в этот момент развлекался стрелком В одном из трех танков, Ползущих к чуринской пушке, И, по понятным причинам, Аппелируя к фэйр плэй и законам войны, Отказал. Впрочем, обещал в недалеком будущем Похлопотать о Чурине у себя на работе. Отступать было смешно и некуда. Лейтенант приказал приготовить гранаты, Но в этот момент в расположении взвода Материализовался архангел. С ящиком снарядов под мышкой. Да еще подчинил вместе с рыжим Гришкой Вторую пушку. Помогал наводить. Били, как перепелов над стерней. Лейтенант утерся черной пятерней. Спасибо, Боже - молился Чурин, Что услышал меня, Что простил идиота… Подошло подкрепленье – стрелковая рота. Архангел зашивал старшине живот, Едва сдерживая рвоту. Таращила глаза пыльная пехота. Кто-то крестился, Кто-то плевался, глазам не веря, А седой ефрейтор смеялся, И повторял – Ну, дают! Ну, бл#, артиллерия! (4 Comments |Comment on this)
Friday, November 30th, 2007
2:48 pm	Поклон "деревенщикам" avmalgin@lj опубликовал у себя пару интереснейших документов 1982 года, посвященных журналу «Наш современник». Под катом скопирую их целиком, оно того стоит: ( текст ) На некоторые фрагменты хотелось бы обратить внимание: В 1980—1981 годах журнал продолжал публиковать серию очерков В. Белова “Лад”, в которых во многом идеализировалось прошлое, подчёркивалась разумность хозяйственного уклада дореволюционной деревни, якобы положительно формировавшего нравственный облик сельского труженика. Здесь просматривалось какое-то “умиление” патриархальностью и “благолепием” жизни старой деревни, не говорилось о классовом расслоении крестьянства, нищете и невежестве подавляющей его части. [….]После замечаний редакция внесла исправления в очерки; глава “Неразлучная пара” не была опубликована. В очерке того же автора «Земля русская», помещенном в №12 журнала за 1981 год, проводилась мысль, что с началом коллективизации деревни началось ее экономическое оскудение, с которым мы сталкиваемся и в настоящее время. В подборку коротких рассказов Ю.Бондарева под общим заголовком «Мгновения» (журнал №5 за 1982 год) был заверстан рассказ «Несчастье», в котором автор повествует о том, как в результате ареста советскими административными органами и смерти в заключении какого-то безымянного отца его дочь лишилась рассудка, стала в 16 лет сексуально ненормальной, т.е. вследствие произвола властей жизнь девушки была искалечена. [….] После замечаний Главлита СССР рассказ «Несчастье» был из номера снят На контроль для № 8 журнала за 1981 год было представлено окончание романа М. Алексеева “Драчуны”. В эту часть романа писатель включил материал о голоде 1933 года, причём утверждал, что этот голод (страшнее, чем в 1921 году) распространился на Поволжье, Северный Кавказ, Украину, Западную Сибирь, Северный Казахстан, Нижний Урал…. Вот так, 1982 год, в литературном журнале и про коллективизацию, и про голод, и про Традицию. Не всё, конечно, прошло, «руки выкручивали» будь здоров, но что-то и проходило, «бочком-бочком». При этом, я не плохо помню позицию журнала и его автором в конце 1980-х – осознанное, жесткое государственничество (это при том, что государство оттопталось на них изрядно). Просто из понимания двух вещей «ничего из попыток отказаться от себя самих не получится» и «большинству станет хуже». Не получилось, стало. Всем бы такую трезвость в том время, но трезвым тогда быть не хотелось, хотелось небывалого и невозможного (это я о себе) Вообще, «деревенщики» всегда вызывали у меня уважение. На раз не объясню чем (тема, похоже, для отдельного поста). Скажем так, в том мире, который они создавали, было Добро и было Зло, и человек от этой данности не мог быть свободен ни при каких обстоятельствах. В его силах оказывалось входить с ними в какие-то сложные взаимоотношения, это да. Но это был нормальный мир, строгий, иногда мрачноватый, эстетически пресноватый, но нормальный. От настоящего нравственного релятивизма мне даже в юности (с её игрой в анархизм и прочим) всегда становилось просто физически плохо. Чувствительный был :), ранило меня многое почему-то, а деревенщиков почитаешь – и земля под ногами появлялась, и небо возвращалось на своё законное место. Крупин мне по этой части очень помогал. Ну, и от прозы Распутина я просто балдел, стиль уж очень нравился, особенно сборник «Век живи – век люби» (там где «Рудольфио» и др.). P.S.: Этот пост должен был стать очень злым. Причиной тому комментарии avmalgin@ljа: От себя могу добавить, что именно начиная с 1982 г. я с большим удовольствием на страницах "Литературной газеты" отзывался язвительными репликами практически на каждый номер "Нашего современника", не подозревая, что действую в русле партийных установок. Вот специально вчера ночью посмотрел свои публикации 1982-1983 гг. Под каждой из них и сегодня поставил бы подпись, стыдиться нечего. Я знал, конечно, об эпохальной статье А.Н.Яковлева "Против антиисторизма". Но полагал, что в ЦК благоволят "деревенщикам", раз разрешают "Нашему современнику" такое печатать. Вот я и решил подождать с постом, "что бы улеглось", да и не того было. Собственно, а что злиться? «Кредо» значительной части западников (в чуть утрированном виде) в том и состоит: «Я думаю так потому, что я так думаю, я свободная мыслящая личность, мне свойственно мыслить. Выступающие с критикой моих представлений делают это по приказу начальства (грубее: они – псы), а не потому, что они действительно так считают, т.к. что бы думать, нужно быть свободной мыслящей личностью, а свободные мыслящие личности не могут думать так, как думают мои оппоненты, они думают так, как думаю я». Это отношение даже у вполне достойных людей просматривается, "на том стоят". Ну и что, я всё это и так знал. В принципе, такой взгляд не является прерогативой западников, просто у них это рельефнее в силу претензий на моральное превосходство и зацикленности на теме взаимоотношений с «начальством» А документы о «работе» Главлита с «Н.С.» действительно ценные. (Comment on this)