| 10:42a |
о молдавских милиционерах, клубничном варенье и гитлере
Под моим окном собралась толпа агрессивных молодчиков. Сначала они просто орали, а потом начали забрасывать камнями окна моей квартиры.
Стекла звенели и разлетались осколками, усеивавшими пол комнаты, а с улицы доносились крики: "Это антифа! Мочи антифу! И это окно давай!" Я высунул голову сквозь разбитое окно, точнее, уперся ей в решетку на окне и спросил: "Что же вы делаете, сволочи?" - а в ответ мне закричали про новый мировой порядок. Я понял, что это нацистский шабаш и вообще погром. Мною овладело праведное негодование - но что же я мог сделать против толпы из тридцати человек, тем более, что меня от них отделяла решетка?
Вдруг я увидел, что рядом с толпой спокойно стоит милиционер, довольно субтильного телосложения. "Товарищ милиционер!" - закричал я ему, "а вы-то почему бездействуете, разве не видите, что творится?" Милиционер усмехнулся, подпрыгнул к моему окну и сделал неуловимое движение, внезапно оказавшись на моей стороне. Милиционер был очень худой и спокойно проходил сквозь решетку.
Я решил, что милиционер пришел мне на помощь, но он открыл рот и продолжил изрекать все те гадости, что орала толпа под звон стекол. Про новый мировой порядок, про то, что меня нужно убить, про то, что он, милиционер, обладает практически неограниченной властью, что сейчас он меня арестует и мне будет просто пиздец. Попутно он успел упомянуть, что сам из Молдавии и лишь недавно приехал и устроился работать в милицию.
Говоря все это, он оглядывался вокруг и подбирал какие-то ценные вещи, невзирая на мои протесты. Набив карманы, он уже совсем было полез обратно через решетку, а я стоял, в бессилии сжимая кулаки, ведь любая попытка онять свое добро дала бы ему возможность впаять мне сопротивление работнику милиции - а это три года тюрьмы. "Мы знаем, что ты антифа, так что сиди и не трепыхайся!" - прошипел он напоследок, и вдруг увидел трехлитровую банку клубничного варенья, стоявшую на подоконнике. Он усмехнулся гадливо и схватил и эту банку тоже, прижав её к груди свободной рукой (другая уже была занята добром) и стал протискиваться через решетку обратно на улицу.
Мне стало безумно жалко вкусного клубничного варенья, вынести столь наглого грабежа я уже не смог и дернул милиционера за ногу, так, чтобы он свалился обратно в комнату - пришлось ловить банку варенья, чтобы она не разбилась. Мы повозились с ним какое-то время из-за банки, я, разумеется, её отнял, слишком уж молдавский милиционер был дохлый и субтильный, и он снова стал мне угрожать тюрьмой и тем, что меня убьют в камере.
Я понял, что отступать мне уже некуда и сжал руки на его шее, стараясь перекрыть доступ воздуха в легкие и крови в головной мозг. Под пальцами что-то проминалось, милиционер слабо дергался и пытался что-то сказать, хотя не мог, мне было его очень жалко, но я понимал, что отпускать его живым нельзя и давил все сильнее, несколько минут, пока он окончательно не затих и расслабился, а голова не повисла беспомощно на цыплячьей шейке. Я проверил, чтобы у него под ногтями не было частиц моей кожи и отнес его в мусоропровод, надеясь, что его убийство спишут на банду нацистов, с которыми он сотрудничал, наверняка у них есть судимости, а я чист и безгрешен перед законом, да и мотивов для убийства молдаванина у них куда больше. Неся труп, я меланхолично удивлялся судьбе, насколько же легко, оказывается, стать убийцей, перейдя грань от мирного существования к особо тяжким преступлениям.
Когда я проснулся, то прочитал во френдленте, что сегодня день рождения Гитлера. |