Ответ 1 середина (Андрей Логутов)
May. 7th, 2006 | 03:45 pm
From:: anonymous
3.1. Философ, никогда не обращавшийся с литературой, непременно "пройдет мимо всех тех мест, где скрыты трудности", если эти трудности -- не философского характера. Почему? Это -- самый сложный вопрос. Что есть специфического в литературоведении?
3.2. Если бы литературоведение подходило к произведению как свидетельству, невозможно было бы ответить на вопрос "свидетельству чего?". В этом со мной многие несогласны (свое несогласие высказывала, например, и Татьяна Дмитриевна). Свидетельства психики -- область психологии, свидетельство мировоззрения -- область философии, свидетельство общественных отношений -- область социологии и т.д.
3.2.1. Мне скажут: специфика литературы в том, что она рассматривает только литературные тексты, но при этом пользуется методами и философии, и социологии и прочих наук; т.е. литературоведение -- это некий "дайджест" прочих наук, взятых в определенном аспекте применительно к литературным текстам. На это можно ответить так: дело не в том, какие методы оно использует, но в нем есть нечто, что несводимо к совокупности этих методов. Иначе следовало бы признать, что литературные произведения -- это тоже "всего лишь" разновидность текстов, ничем принципиально не отличающихся от прочих. Но сама динамика культуры на уровне обыденного сознания доказывает, что литература воспринимается отдельно, имеет свои собственные стратегии развития и потому не случайно нуждается в особом способе исследования -- литературоведческом.
3.3. Осталось только уловить эту специфику. Можно было бы сделать это путем рекурсивного отбрасывания лишнего (апофатически): литературоведческое знание о тексте -- это то, чего не может дать ни философия, ни социология, ни психология, ни юриспруденция и проч. и проч. Но говорить так -- это значит, в сущности, ничего не говорить. В этом трудность того, что можно назвать "классическим литературоведением" -- оно чувствует свою неповторимость, но утверждает ее только через отмежевание от всего чуждого.
3.3.1. В одном из своих старых "постов" я писал, что и чересчур доверительно относиться к методикам иных наук имеет ту же опасность: как будто можно только или совершенно избегать чужеземцев, или сразу же звать их на царствование.
3.4. В конце концов, я не знаю, как определить специфику литературоведения позитивно. Но вот набросок к ответу:
3.4.1. Литературоведение имеет дело с формой произведения. Никакие иные дисциплины этим не занимаются.
3.4.2. Литературоведение имеет дело со взаимодействием произведений. При этом история литературы (по мысли Василия Михайловича Толмачева) независима от истории общества или чего иного.
3.4.3. Литературоведение удерживает за литературой статус неповторимого и в чем-то мистического (но об этом мистическом тоже нужно уметь говорить связно; это не просто экзальтация). Если этого нет, то на свет Божий появляются замечательные предисловия в духе марксизма-ленинизма и прочая бессмыслица.
3.4.4. Литературоведение имеет совершенно особое отношение к языку. Оно, конечно же, использует лингвистический анализ. Но это всегда анализ отклонений, творческих поисков, а не констатативный анализ собственно лингвистики.
3.4.5. Вероятно, можно было бы назвать еще несколько вещей ("скрытых трудностей" Витгенштейна). И все-таки все они -- не разрозненные части, а одно целое, которое, верно, очень сложно описать в его целостности.
3.5. Я настаиваю на том, что эти признаки принадлежат именно литературоведению. Если они встречаются у гуманитариев с другой специальностью, то тогда мы имеем дело с влиянием литературоведения (вспомни, например, Хайдеггера).
4.1. "Философию можно только творить" -- пишет Витгенштейн. В сущности, если учесть 3.4.1.-3.4.5, то следует признать, что литературоведение тоже можно только творить. Оно очень плотно спаяно с литературой и, на мой взгляд, "сухой" наукообразный язык для него плохо подходит. Язык должен быть ясным, но он может обладать и иной ясностью, что и язык науки (вспомни, что Кьеркегор, Хайдеггер, Шопенгауэр, Ницше и многие иные философы достигали ясности вовсе не "научным" языков; а "сочинения" Сталина, к примеру, наукообразны и беспросветно туманно-банальны).
3.2. Если бы литературоведение подходило к произведению как свидетельству, невозможно было бы ответить на вопрос "свидетельству чего?". В этом со мной многие несогласны (свое несогласие высказывала, например, и Татьяна Дмитриевна). Свидетельства психики -- область психологии, свидетельство мировоззрения -- область философии, свидетельство общественных отношений -- область социологии и т.д.
3.2.1. Мне скажут: специфика литературы в том, что она рассматривает только литературные тексты, но при этом пользуется методами и философии, и социологии и прочих наук; т.е. литературоведение -- это некий "дайджест" прочих наук, взятых в определенном аспекте применительно к литературным текстам. На это можно ответить так: дело не в том, какие методы оно использует, но в нем есть нечто, что несводимо к совокупности этих методов. Иначе следовало бы признать, что литературные произведения -- это тоже "всего лишь" разновидность текстов, ничем принципиально не отличающихся от прочих. Но сама динамика культуры на уровне обыденного сознания доказывает, что литература воспринимается отдельно, имеет свои собственные стратегии развития и потому не случайно нуждается в особом способе исследования -- литературоведческом.
3.3. Осталось только уловить эту специфику. Можно было бы сделать это путем рекурсивного отбрасывания лишнего (апофатически): литературоведческое знание о тексте -- это то, чего не может дать ни философия, ни социология, ни психология, ни юриспруденция и проч. и проч. Но говорить так -- это значит, в сущности, ничего не говорить. В этом трудность того, что можно назвать "классическим литературоведением" -- оно чувствует свою неповторимость, но утверждает ее только через отмежевание от всего чуждого.
3.3.1. В одном из своих старых "постов" я писал, что и чересчур доверительно относиться к методикам иных наук имеет ту же опасность: как будто можно только или совершенно избегать чужеземцев, или сразу же звать их на царствование.
3.4. В конце концов, я не знаю, как определить специфику литературоведения позитивно. Но вот набросок к ответу:
3.4.1. Литературоведение имеет дело с формой произведения. Никакие иные дисциплины этим не занимаются.
3.4.2. Литературоведение имеет дело со взаимодействием произведений. При этом история литературы (по мысли Василия Михайловича Толмачева) независима от истории общества или чего иного.
3.4.3. Литературоведение удерживает за литературой статус неповторимого и в чем-то мистического (но об этом мистическом тоже нужно уметь говорить связно; это не просто экзальтация). Если этого нет, то на свет Божий появляются замечательные предисловия в духе марксизма-ленинизма и прочая бессмыслица.
3.4.4. Литературоведение имеет совершенно особое отношение к языку. Оно, конечно же, использует лингвистический анализ. Но это всегда анализ отклонений, творческих поисков, а не констатативный анализ собственно лингвистики.
3.4.5. Вероятно, можно было бы назвать еще несколько вещей ("скрытых трудностей" Витгенштейна). И все-таки все они -- не разрозненные части, а одно целое, которое, верно, очень сложно описать в его целостности.
3.5. Я настаиваю на том, что эти признаки принадлежат именно литературоведению. Если они встречаются у гуманитариев с другой специальностью, то тогда мы имеем дело с влиянием литературоведения (вспомни, например, Хайдеггера).
4.1. "Философию можно только творить" -- пишет Витгенштейн. В сущности, если учесть 3.4.1.-3.4.5, то следует признать, что литературоведение тоже можно только творить. Оно очень плотно спаяно с литературой и, на мой взгляд, "сухой" наукообразный язык для него плохо подходит. Язык должен быть ясным, но он может обладать и иной ясностью, что и язык науки (вспомни, что Кьеркегор, Хайдеггер, Шопенгауэр, Ницше и многие иные философы достигали ясности вовсе не "научным" языков; а "сочинения" Сталина, к примеру, наукообразны и беспросветно туманно-банальны).