(no subject)
May. 18th, 2018 | 12:28 pm
From:: balalajkin
Кальвинизм, лютеранство и вопросы современности Кальвина и Лютера. Часть 1
В упрощенной картине мира отцом реформации можно считать Мартина Лютера, к которому далее присоединились младшие собратья и соратники - Филипп Меланхтон, Ульрих Цвингли, Жан Кальвин just to name a few. Точнее пожалуй считать, что до Кальвина католической церкви удавалось поддерживать некую видимость вселенского единства (за существенным вычетом православия, углубившегося в византийскую обособленность после смерти Василия Темного). Отдельные местные ереси и тенденции к расколу подавлялись не столько интеллектуально, сколько грубым насилием и сугубо из страха перед этим насилием уходили в подполье (катары, вальденсы, гуситы), либо инкорпорировались в католицизм в виде отдельных орденов - скажем, доминиканский орден был весьма отдельной корпорацией от ордена августинианского, с весьма отдельным и специфическим уставом и традициями богословия.
Но вплоть до времен Лютера светские власти, несмотря на известные беспорядки вокруг папского престола и двоепапия, были кровно заинтересованы в формальном католическом единстве.
Почему? Католическая церковь и лично Папа выступали в роли держателя клятв и взаимных обязательств, начиная с присяг монарших особ и заканчивая регистрацией браков и деторождений.
Эта роль за Папой сохранилась с до-христианских времен Римской Империи, когда Верховный Понтифик и коллегия понтификов несла именно эту важную функцию - держателя всевозможных клятв. Любопытным образом, понтифики также обязывались содержать мосты, публичные храмы, акведуки и водопровод Рима, для чего распоряжались определенной частью городской казны и имели право делегировать подряды. Римский Папа имел те же самые права и в Риме долгое время исправно фунционировал акведук Траяна и непрерывно работал фонтан, перестроенный только однажды в 8м веке.
Однако несмотря на наличие Понтифика, а иногда и не одного, все это римское хозяйство пришло в совершеннейший упадок, от фонтанов до канализации. Но что самое ужасное - пришло в полное безобразие держание взаимных обязательств.
Забудем пока о богословии. Богословие это игра в бисер ученых людей. Латынь была языком церковной канцелярии в первую и практическую очередь, а эта всеобщая вселенская канцелярия была намного важнее частной, светской.
Записи Церкви вплоть до 16 века повсеместно велись на латыни. Простолюдье перестало понимать латынь, даже в её простейшем "свинячем" варианте уже давно; но даже и городские власти все чаще не могли разобраться - что там собственно накарябано. Католическая церковь объединяла таких непохожих друг на друга по темпераменту и по житейским воззрениям людей, как испанские цыгане (насильно окатоличеные) и швейцарские бюргеры. Что собственно общего между человеком, который умеет делать часы и сипло перхает, напившись холодным вечером теплого пива и человеком, который эти часы умеет украсть и притом красиво поет на берегу теплого моря? Общая церковь, хранящая некие взаимные обязательства. Но этих обязательств нет в природе. Они высосаны из пальца. Кем? Попами. Попы в качестве всеобщей бюрократии начали активно раздражать всех и каждого, и во вселенской церкви католикам стало натуральным образом тесно и невозможно друг с другом ужиться.
Дело можно было бы исправить, представив отдельным церквам совершенно отдельные автономные права, и убрав слой кардинальской бюрократии - в каждом городе епископ, держатель клятв с понедельника до субботы и служащий обедню по воскресеньям, и все.
Но бюрократия, сложившись однажды, может только умножаться и выстраиваться в пищевые цепочки. Самосократиться ей невозможно; Папа же как главный бюрократ выражал интересы своего класса. Поэтому вместо реформ, которые висели в воздухе, Папа Климент VI высосал из пальца учение Unigenitus Dei filius, позволявшее местным церковным властям собирать деньги с паствы, раздавая взамен пастве отпущение грехов, - индульгенции. Которые и стали формальным поводом для (неудачного) бунта Яна Гуса, а сто лет спустя - (удачного) бунта Лютера, а затем и Цвингли и Кальвина - ученых и воспитанных в католических университетах людей, весьма непохожих друг на друга.
На самом деле учение о индульгенциях много тоньше и хитрее, и даже очень похоже на чистую правду - например, если человек отработал столько-то дней на ремонте храма или акведука, это шло ему в зачет общехристианских заслуг, о чем индульгенция прямо и заявляла на бумаге. Но если человек заплатил деньгами, заработанными где-то еще за ремонт храма, это было такой же заслугой и опять же бумажная индульгенция об этом прямо говорила. Если население города пострадало от чумы, целому городу выдавалась индульгенция, освобождавшая город от церковного налога.
Логично? Логично, но это бюрократическая логика, и нормального человека она бесит.
Человек желает видеть результаты своего полезного труда не на бумажной цидульке на непонятной латыни или даже в виде рассказов о красоте Ватикана, а в виде чего-то более существенного и вполне понятного, и близкого к его личному жилищу.
Поэтому когда местный поп начал торговать индульгенциями, с бюрократической точки зрения собирая средства на строительство общеполезного католического храма, взбунтовался не только Мартин Лютер, но почти все почтенные, работящие горожане сразу, - за вычетом кого? Правильно, бесполезной католической бюрократии и всяческого сброда,"с примкнувшим к ним Шепиловым" c примкнувшими к ним католическими мистиками, находящими полезность католической церкви вовсе не в имущественных вопросах, а в чем-то нематериальном и невыразимом словами. Эти бесполезные, вредные, лишние, сумасшедшие люди в один исторический миг остались безусловными католиками и в Женеве и в Вормсе; а все полезные, нужные и понятные друг другу стали какого-то рода реформаторами. Католический храм в тот же исторический миг стал протестантской кирхой. Это было похоже на кристаллизацию перенасыщенного раствора соли.
Понятно однако, что реформация у каждого была своя, и претензии у реформаторов к католицизму также были весьма несхожими за исключением очень небольшого числа общих пунктов - и об этом далее.
В упрощенной картине мира отцом реформации можно считать Мартина Лютера, к которому далее присоединились младшие собратья и соратники - Филипп Меланхтон, Ульрих Цвингли, Жан Кальвин just to name a few. Точнее пожалуй считать, что до Кальвина католической церкви удавалось поддерживать некую видимость вселенского единства (за существенным вычетом православия, углубившегося в византийскую обособленность после смерти Василия Темного). Отдельные местные ереси и тенденции к расколу подавлялись не столько интеллектуально, сколько грубым насилием и сугубо из страха перед этим насилием уходили в подполье (катары, вальденсы, гуситы), либо инкорпорировались в католицизм в виде отдельных орденов - скажем, доминиканский орден был весьма отдельной корпорацией от ордена августинианского, с весьма отдельным и специфическим уставом и традициями богословия.
Но вплоть до времен Лютера светские власти, несмотря на известные беспорядки вокруг папского престола и двоепапия, были кровно заинтересованы в формальном католическом единстве.
Почему? Католическая церковь и лично Папа выступали в роли держателя клятв и взаимных обязательств, начиная с присяг монарших особ и заканчивая регистрацией браков и деторождений.
Эта роль за Папой сохранилась с до-христианских времен Римской Империи, когда Верховный Понтифик и коллегия понтификов несла именно эту важную функцию - держателя всевозможных клятв. Любопытным образом, понтифики также обязывались содержать мосты, публичные храмы, акведуки и водопровод Рима, для чего распоряжались определенной частью городской казны и имели право делегировать подряды. Римский Папа имел те же самые права и в Риме долгое время исправно фунционировал акведук Траяна и непрерывно работал фонтан, перестроенный только однажды в 8м веке.
Однако несмотря на наличие Понтифика, а иногда и не одного, все это римское хозяйство пришло в совершеннейший упадок, от фонтанов до канализации. Но что самое ужасное - пришло в полное безобразие держание взаимных обязательств.
Забудем пока о богословии. Богословие это игра в бисер ученых людей. Латынь была языком церковной канцелярии в первую и практическую очередь, а эта всеобщая вселенская канцелярия была намного важнее частной, светской.
Записи Церкви вплоть до 16 века повсеместно велись на латыни. Простолюдье перестало понимать латынь, даже в её простейшем "свинячем" варианте уже давно; но даже и городские власти все чаще не могли разобраться - что там собственно накарябано. Католическая церковь объединяла таких непохожих друг на друга по темпераменту и по житейским воззрениям людей, как испанские цыгане (насильно окатоличеные) и швейцарские бюргеры. Что собственно общего между человеком, который умеет делать часы и сипло перхает, напившись холодным вечером теплого пива и человеком, который эти часы умеет украсть и притом красиво поет на берегу теплого моря? Общая церковь, хранящая некие взаимные обязательства. Но этих обязательств нет в природе. Они высосаны из пальца. Кем? Попами. Попы в качестве всеобщей бюрократии начали активно раздражать всех и каждого, и во вселенской церкви католикам стало натуральным образом тесно и невозможно друг с другом ужиться.
Дело можно было бы исправить, представив отдельным церквам совершенно отдельные автономные права, и убрав слой кардинальской бюрократии - в каждом городе епископ, держатель клятв с понедельника до субботы и служащий обедню по воскресеньям, и все.
Но бюрократия, сложившись однажды, может только умножаться и выстраиваться в пищевые цепочки. Самосократиться ей невозможно; Папа же как главный бюрократ выражал интересы своего класса. Поэтому вместо реформ, которые висели в воздухе, Папа Климент VI высосал из пальца учение Unigenitus Dei filius, позволявшее местным церковным властям собирать деньги с паствы, раздавая взамен пастве отпущение грехов, - индульгенции. Которые и стали формальным поводом для (неудачного) бунта Яна Гуса, а сто лет спустя - (удачного) бунта Лютера, а затем и Цвингли и Кальвина - ученых и воспитанных в католических университетах людей, весьма непохожих друг на друга.
На самом деле учение о индульгенциях много тоньше и хитрее, и даже очень похоже на чистую правду - например, если человек отработал столько-то дней на ремонте храма или акведука, это шло ему в зачет общехристианских заслуг, о чем индульгенция прямо и заявляла на бумаге. Но если человек заплатил деньгами, заработанными где-то еще за ремонт храма, это было такой же заслугой и опять же бумажная индульгенция об этом прямо говорила. Если население города пострадало от чумы, целому городу выдавалась индульгенция, освобождавшая город от церковного налога.
Логично? Логично, но это бюрократическая логика, и нормального человека она бесит.
Человек желает видеть результаты своего полезного труда не на бумажной цидульке на непонятной латыни или даже в виде рассказов о красоте Ватикана, а в виде чего-то более существенного и вполне понятного, и близкого к его личному жилищу.
Поэтому когда местный поп начал торговать индульгенциями, с бюрократической точки зрения собирая средства на строительство общеполезного католического храма, взбунтовался не только Мартин Лютер, но почти все почтенные, работящие горожане сразу, - за вычетом кого? Правильно, бесполезной католической бюрократии и всяческого сброда,
Понятно однако, что реформация у каждого была своя, и претензии у реформаторов к католицизму также были весьма несхожими за исключением очень небольшого числа общих пунктов - и об этом далее.