| 3:26a |
в христианнейшем из миров
Перекресток бульвара и Покровки. Легкомысленно припаркованный опель вызвал тромб из шести трамваев. Приятных и каких-то мыслей полон, я бреду мимо.
Группа пассажиров и вагоновожатая в буддистской жилетке глядят на машину, будто пятаясь растопить ее взглядами. Остальной люд просто пережидает течение времени за озаренными окнами – уж такая субстанция время: Бог дал, Бог и взял.
Будучи в приподнятом настроении, пеший bars_of_cage рванулся к происшествию и бодро предложил перенести машину на руках. Старший (который в любой группе выявляется) скептически возразил: «это же опель, а не жигуль!» (Зачем люди берут на себя власть, если они при этом полны сомнений? руководитель – тот, кто заражает окружающих оптимизмом, не более). Выручил простой народ – когда я схватился за колесную арку: «берись за каждое крыло по двое, раскачивай, в верхней точке на меня!» - упоительна магия побудительного наклонения! – мои ладони молча дополнились чьими-то красными ручищами. После первого же качка мы, конечно, подвинули багажник на полметра. По такому снегу хватило бы и двоих, не то что четверых. А выйди на подмогу хотя бы первый трамвай - мы бы напросто снесли нарушителя в пруд.
Но, увы, сейчас, вспоминая эту приятную интерлюдию – ужинающие в витрине суши-бара пялились на развлечение, я еще был полон неулежавшихся чувств от встречи с тобой – понимаю, что смысл этого события был печален, несмотря на оранжевый жилет вагоновожатой и оттирание ладошек в снегу.
И мораль ему была дана, как ни странно, давно - три года назад, в ночном купе поезда «Москва-Архангельск».
Было часа три ночи, я ворочался на верхней полке, отец - на нижней. А напротив бурлил гад – типичный вагонный гад, напившийся теплой водки, притащивший откуда-то жирную блядь и раскрывавший теперь всему купе душу, причем в темноте, судя по возне и воркующим женским протестам, еще пытался попутно овладеть собутыльницей. Из-за таких гадов приходится везде летать самолетами. Один я, конечно, терпел бы его и дальше – но он беззастенчиво мучал отца, с инстинктом тупого животного раскусив его безответность. Я долго крепился в верхней темноте, копил в себе градус возмущения, - и наконец не выдержал гнусной пытки, - перегнулся вниз и заорал на эту сволочь, чтобы он закрыл рот, отстал от отца и шел спать.
И тогда, помолчав, ошеломленный гад произнес из мрака абсурдную фразу, которую я запомню на всю жизнь, как самое исчерпывающее определение гранд-каньона между нашими культурами. И даже некоторое мементо мори.
«Мужик! – сказал он, - Ты, наверное, еврей». |