bars_of_cage's Journal

german wings
Двое пожилых в темных кашемировых пальто: старые гешефтсмены, усталые седые волки, с ироническим знанием взирающие на насквозь им внятный, исхоженный ими вдоль и поперек мир. Были в Сибири, встречались с клиентами из Ирана. Поставляют (из Магдебурга) прокатные станы, которые протягивают 80-метровые несущие балки с погрешностью в миллиметр. Иранцы поглядели как работает оборудование, и контракт in Millionenhoehe был подписан, или почти подписан: блеск цифр как-то затмил малозначительный языковой момент. Магдебуржец, который повыше и поплотней, разговаривая со мной, наклонился, отстегнул крышку своего кожаного кофра, загасил мобильник и вложил бездыханное тельце в особый карман на изнанке крышки. Застегнул крышку обратно. Во время этой операции стало ясно, что чемодан с бумагами и контрактами – тот же ящик для инструментов. Автобус еще стоял на краю летного поля, его двери были открыты, глаза пассажиров оживлены, - вот-вот он взмоет в облака, как в «Расторжении брака» Клайва Льюиса, - и пах керосином уже нездешний холод.

Пассажиры «Немецких Крыльев», оказалось, размещаются в самолете за рекордные сроки – прыгают на любые кресла, а не стоят часами в проходе, как аэрофлотовцы. Стюардессы были настолько вежливы, что невольно чувствовал себя уязвленным ("не могли бы Вы именно сейчас убрать Ваше колено из прохода", стоило мне зазеваться; "это был бы самый правильный момент выключить Ваш мобильник", в то время я как раз его и выключал!). Сосед через проход, молодой мужчина в круглых очках, с нейтрально-изучающим взглядом, начал развивать теорию, будто в России нещадно бодяжат керосин соляркою и что задержка рейса объясняется засором форсунок - скорее полусерьезно, чем полушутя, но, слава Богу, скоро отвлекся просмотром в ноутбуке автомобильных капотов, бамперов, кокпитов и ручек КПП, перешедших в снимки чьего-то указательного пальца во весь экран, с крошечной каверной на эмали перед гигантским ногтем.

Через три часа сидел в Региональ-Экспрессе (проходящие через город поезда идут быстрей электричек) на Росток, на втором этаже, в светлом помещении, похожем скорее на дизайнерскую студию, чем на вагон, и пытался разглядеть в гнутых стеклах наружную жизнь, но видел только залитую светом полость вагона, а желанную черноту получал лишь в отражении собственной головы. Так и приходилось смотреть в себя, чтобы разглядеть хоть что-то снаружи. Но в провале черепа ничего не было: мы проезжали Берлин, за окном был черный лес, и мне нечего было думать о пролетающей ветке голой березы. Потом из темноты, обливая себя уличными фонарями, пошли выставать однотипные кварталы межвоенной застройки, с горящими вывесками пивных над пустыми перекрестками. Странное чувство, когда пролетаешь в поезде сквозь эту жизнь – то ли ты ангел, по ту сторону жизни, то ли англичанин-бомбометатель, отправляющий эту сторону на тот свет. Во всех безлюдных окнах горели желтыми лампочками пирамидки предрождественских иллюминаций, будто плоские и яркие стрелки, указывающие в небеса - но за ними уже тихо переливались, многоцветно озаряя темноту комнат, спичечные коробки телевизоров, полные синего и красного клубящегося огня, клубами пара вырывающегося наружу: посланцы марсиан, ворота в иные, уже безо всяких стрелок и указателей, миры.

Потом, когда поезд шел по основной оси города, вспомнил, насколько отсутствуют в Германии занавески как класс продуктов, из-за чего домам возвращается их исходное звание пустых полостей, сот, пещер (а ведь в Москве каждый дом – крепость, сплошной кирпич). Мимо поезда, скользящего по эстакаде, пролетали в темноте, будто в мультипликации или рекламе, насквозь простреливаемые взглядом и светом квадраты офисных окон, с поджатыми под стул ногами в брюках и невидимым из-под стола торсом, тускло-желтые ряды жилых комнат, с вымершими обитателями и полупустыми книжными полками по стенам, анфилады неясного назначения кубических пространств с зачем-то оставленным светом (для устрашения привидений? для привлечения арендаторов?), перемежаемые между собой вечными берлинскими стройками, с грамотно бетонированными пропастями земли, ровной щетиной арматуры, желтым малышом-экскаватором на белой глубине. Уже у самого Фридрихштрассе внизу проплыла танцевальная группка – полной секунды оказалось глазу совершенно достаточно, чтобы отчетливо разглядеть и унести с собой нескольких молодых женщин, в черных трико и ярких шерстяных носках, - неясно, правда, какой жест и взмах репетирующих, но отчетливо откровенно, с неуверенностью сомнения, с прямотой честности, какая тиранствует здесь в Германии, любующихся собой в зеркало.