| 1:15p |
стоял ждал маршрутку, глядел по сторонам: на зимней серости пятиэтажку за дорогой, на машины с меховыми растрепанными хвостами, что-то соображал приятно безотчетное. Обернулся на попутчиков, надпись синим витиеватым на мороженном киоске - "Русский холод" - пробудила вдруг в осознанность (верней, в словесность): "здоровью моему полезен - - " - откликнулось и дополнилось мгновенно в полную строку, и сразу шевельнулось несколько мыслей, друг другу приятно застопоривших дорогу, как шарики в лотерее перед желобком (сейчас в вольном порядке распределю): что как удивительно и почти незаметно в своей естественности вот так услышать голос Пушкина на Флотской улице, или в любом углу земли - что водяной знак с кудрявой головой стоит на самих исходных элементах, маленькое клеймо вдавлено на самых базовых кирпичах (на "русский", например, или "Зима.", и поди отбери),- что мысль у П. почти всегда укладывается в строку, не укорачиваясь и не тянясь,- от чего и возможны эти пастиши (этот шарик обогнал своего исава, одновременно вытянувшегося продолжения "холода": "свеча темно горит, стесняясь, сердце ноет"),- и что эта вот актуальность, жизнь в оперативной памяти, и есть свойство литературы (или того настоящего, что под этим промокашечным словом подразумевается): она не сдана в архив и трюм, а постоянно в визире сознания, как в лапке зеркала междугороднего автобуса, и с ней можно сверяться, как с большой белой луной, следующей параллельным курсом, наблюдать разность в сравнении со своим взглядом вчера, и год назад, и десять лет тому, и сквозь это наложение видеть рисунок, в смещении наложений обнаруживающийся - как в том слоеном пироге из стекол, где из чернильных лужиц составляется арарат.
Тут подошла маршрутка - маленький титаник, вмерзший в глыбу аквы-минерале - записать бы это все в жж, пускай бедолаги, поддавшиеся пеару Ильи, опомнятся |