Допустим, я могу жениться на Дусечке, а могу на Марусечке. Дусечка тихая, кроткая, любит няшных котиков, и если раздевается, то просит свет выключить, молчит, когда гости приходят, но слушает так, будто все понимает, а до этого обязательно что-нибудь долго готовит, но сама никогда не ест, так, салатик только, а когда ей набираешь, то вместо гудков у нее томная музыка, но если сказать ей, что это пошлость и так нельзя, то она быстро все сотрет и будут обычные гудки, и она не мнет страницы, когда читает, это же невыносимо, когда взяли твою книгу, почитали и помяли, а она не мнет, а не мнет, потому что не читает, а не читает, потому что не знает, кто все эти писатели там в шкафу, что это, говорит она, за лицо такое страшное, перекошенное, на верхней полке, и написано — «Человек без свойств», это он потому такой страшный, что совсем без свойств, да? — вот так она поговорит еще немножко и замолчит, а когда она молчит, то она очень красивая, застенчиво улыбается и никогда не мнет страницы, а это главное.
А Марусечка мнет, она вообще все мнет, рвет и портит, и, прежде всего, она рвет и портит мне жизнь, потому что временами врывается в квартиру и начинает раскидывать по полу сапоги, а то ее нет неделями, но как только забудешь о ней, так она снова придет, вот и сапоги полетели, садится и курит, курит и говорит, что с тем, кто ей не позволяет так себя вести, она так себя и не ведет, там-то она совсем другая, а тут она такая, потому что ей можно, а ей и правда все можно, даже помять страницы, ведь она все читает, она даже знает, чем кончается «Анна Каренина», а этого ни одна приличная девушка не знает, а Марусечка знает, она вообще страшно интеллигентная, и никогда не говорит «заниматься любовью», она чувствует, что это пошлость, вот и томной музыки вместо гудков у нее нет, но молчать и застенчиво улыбаться, как Дусечка, она не будет, как мне надоели твои упреки, я тихая и кроткая, кричит она и швыряется в меня сапогами, но когда ее нет — думаешь, лучше бы поорала, лучше бы пошвырялась, лишь бы была.
(
о)