Curriculum vitae
 
[Most Recent Entries] [Calendar View] [Friends View]

Thursday, January 21st, 2010

    Time Event
    8:28a
    Зимний вечер в Горках


    Даже впервые приехавший в Горки человек без труда поймет, где находится музей-заповедник "Горки Ленинские". Поможет ему в этом огромное серое здание кубических форм с колоннадой, одиноко стоящее средь чистого поля.
    Это помпезное здание документальной экспозиции музея воздвигнуто в 1987 году. В ту пору в этот уголок ежедневно привозили свыше трехсот тысяч экскурсантов ежегодно. Все на уровне века – простор, дизайн, спецэффекты, иллюзия сопричастности к былым свержениям и свершениям. Предусмотрена даже особая дымовая машина, дабы «оживить» самокрутку в руках красногвардейца.
    Громадный железобетонный бастион музейной экспозиции довольно далеко от тех усадебных построек, в которых Ленин прожил почти три года.
    Вообще же здесь археологами найдены следы первобытной культуры – чуть ли не тридцативековой давности. В десятом веке здесь жили древние вятичи. В завещании Ивана Калиты упоминаются селения Горки и Пахрино. Усадьба известна с XVI века. Так что издавна сильных мира сего привлекало сие место на высоком берегу Туровки с чарующей панорамой долины Пахры. В парке еще есть дубы и вязы, которым больше трех веков. Угодья бескрайние, и аллеи кажутся бесконечными. Тут и впрямь живописно, не зря сюда приезжали на этюды Левитан, Корин и Грабарь. Правда, сейчас тут давно не тот пленэр и не того ранга музей, о чем свидетельствуют нагромождения отходов лошадиной жизнедеятельности на поэтических аллеях.
    Эта вотчина в Подольском уезде Московской губернии - деревушка, два сельца, пахотные, лесные и сенокосные угодья - триста лет принадлежала роду Спасителевых, служивших еще Алексею Михайловичу. Первый каменный дом в сельце Вышние Горки, упоминаемый в документах конца XVIII века, построен при Марфе Спасителевой. В списке хозяев усадьбы потом значились как известные, так и позабытые дворянские роды Наумовых, Бекетовых, Бутурлиных, Белосельских.
    Строили ныне существующий Большой дома и два флигеля в 1830-х годах при генерал-лейтенанте, сенаторе, герое войны двенадцатого года Александре Писареве. Окружающие усадьбу угодья сегодня числятся в реестре лучших парков Европы.
    Нынешний презентабельный вид усадьба приобрела в начале минувшего века, когда им завладела вдова Саввы Морозова Зинаида Григорьевна. Фамилии мужей она нанизывала на свою, как бублики на веревочку и значилась как Морозова-Рейнбот-Резвая. Генерал Рейнбот – московский градоначальник – был одним из ее избранников.

    (NB, 31 июля 1911 г. Николай II помиловал московского градоначальника генерал-майора свиты Его императорского Величества Анатолия Анатольевича Рейнбота, уличенного во взяточничестве и в культивировании вымогательства во всех подведомственных ему структурах. Рейнбот с 1907 г. был женат на Зинаиде Морозовой, вдове покончившего с собой в 1905 г. купца-мецената Саввы Морозова. В 1909 г. супруги приобрели усадьбу "Горки", архитектурный ансамбль которой перестроили с помощью Федора Шехтеля.)
    Генеральша восстановила запущенный дом, сделала его комфортабельным: свет, тепло и вода тут не были проблемой. Она превратила усадьбу в процветающую ферму. В оранжерее выращивали цветы и фрукты. Сады и плантации ягод, элитный скот и отборная пшеница задолго до появления в этих краях Трофима Денисовича Лысенко, который потом тут по соседству жил, снискали усадьбе славу сельскохозяйственного рая. В имении пахали остзейские батраки, поденщики из близлежащих деревенек.
    Создатель Ярославского вокзала Федор Шехтель исполнил поручение барыни – реконструировал усадьбу в стиле неоклассицизма. Главный дом, украшенный портиком и изящной лоджией с балконом, дополнился зимним садом и верандой. Фасады были декорированы лепными барельефами на темы греческой мифологии. По обе стороны дома появились изысканные флигели. Интерьеры сохранили первоначальную планировку и подлинные вещи, среди которых мебель в стиле модерн, изготовленная по эскизам Шехтеля.



    Read more... )
    9:56a
    Две жизни доктора Чехова

    Вроде бы ничем не примечательное объявление в газете «Курьер» (1899):
    «За отъездом на юг спешно продается имение в 70 верстах от Москвы, по московско-курской ж.д., в 12 вер. от станции Лопасня. Земли 215 десятин, в том числе 150 дес. дровян. лесу. Дом о 8 комнатах, с полной обстановкой, есть и рояль, флигель в 3 комн. Кухня, людская, баня, конюшни, сараи и другие службы – все новые. Фруктовый сад, хороший пруд, лошади, экипажи, сбруя, рогатый скот. Долгу Земельному банку осталось 5 тысяч, доплатить 25 тысяч. Справиться у В. А. Гиляровского, Столешников пер., дом Титова, или же в конторе газеты “Курьер”»
    Да, обычный текстик, только обращает на себя внимание имя Гиляровского. А между тем – это объявление о продаже имения Антона Павловича Чехова. Семь лет своей короткой жизни писатель провел в мелиховском отшельничестве.
    «Когда я буду жить в провинции (о чем мечтаю теперь день и ночь), то буду медициной заниматься и романы читать», - писал Чехов Суворину за год до покупки мелиховской усадьбы. Антон Павлович давно хотел приобрести усадьбу под Москвой. Жизнь в большом городе с многочисленной родней на иждивении была обременительна.
    ...Ему было тридцать два года и он сделался почти что помещиком. При этом надо заметить, что другого жилья – нигде! – в ту пору у него не было. В феврале 1892 года усадьба куплена. У истратившегося художника – со всеми потрохами – лесом, выгонами, прудом, полями, строениями… Шутка ли – двести с лишним десятин земли – ни в какие ворота. В Германии, шутил он, ему дали б герцогский титул – не меньше. В распутицу Чеховы переехали в Мелихово. Уже пятого марта Чехов пишет брату Ивану: «Вот тебе указ от господ помещиков. Привези рубанок, лошадиную скребку и щетку для чистки лошадей, полпуда говядины (кострец), 20 фунтов ржаного хлеба, 5 французских хлебов, одну из картин, медный крантик».
    Странно было бы и предположить, что его потащит в эту дикую глушь. Станция Лопасня Московско-Курской дороги да еще почти десять верст буераками до Мелихова.
    Об этом доклад в письме Суворину (февраль 1892): «Само имение симпатично. Дом новый, крепкий, с затеями. Мой кабинет прекрасно освещен сплошными итальянскими окнами и просторнее московского. Но в общем будет тесно… Инвентарь, если не считать рояля, никуда не годен. Парники хороши. Оранжереи нет»,
    Первым делом писатель оборудовал рабочее место: «Я уже в ссылке. Сижу в своем кабинете с тремя большими окнами и благодушествую». Хотя творчество и хозяйские хлопоты – это, что называется, две вещи несовместные: «Писатель, - смеясь, говаривал Чехов, - беспутная профессия, не терпящая совместительств». Хотя трудиться порой приходилось изрядно: «Я занимаюсь физическим трудом; мышцы мои крепнут, с каждым часом я становлюсь все сильнее, так что, когда мое имение будет продано с аукциона, я поступлю атлетом в цирк Саломонского». Заводилой всего был младший брат писателя Михаил Павлович. Едва в полях таял снег, как усадьба превращалась в растревоженный улей: Мария Павловна бралась за огород и сад, на Михаиле были полевые заботы.Павел Егорович к той поре уже не тот был. Кто бы мог предугадать, что сей семейный деспот превратится в смиренного богомольца. Станет писать иконы, наяривать на скрипочке да педантично вести гроссбух – словно и не обанкротилась таганрогская лавочка под фирмой «Чай, кофе, колбаса и другие колониальные товары». Сметливый, он давно сообразил, что курс его жизненный привел всех в тупик, и лишь один из сыновей его – Антон Павлович – единственная опора и надежда семьи.
    Для хозяйственных нужд построены симпатичные плетеные сарайчики, где и сейчас стоят старые тарантасы и даже сани.
    Крохотный сад, цветники, плетни, окаймляющие подход к дому... Антон Павлович был заядлым садоводом (в книжечку пунктуально заносил сведения о посадках). Здесь бывало разгуливали Лика Мизинова, Игнатий Потапенко, Гиляровский, Щепкина-Куперник и Немирович-Данченко, часто бывал Левитан. Помещичьей идилии тут не было и в помине. И на усадьбу сие одноэтажное творение никак не походило – повсюду требовался немалый труд. Мелихово словно отразило в себе страну - «Тут все в миниатюре: маленькая липовая аллея, пруд величиною с аквариум, маленькие сад и парк, маленькие деревья...» - и боли и беды России отзывались в этих краях с особой отчетливостью: прежде всего голод и холерная эпидемия.
    Чехову пришлось вспомнить и о своем втором призвании – профессионального целителя. «Если я врач, то мне нужны больные и больница; если я литератор, то мне нужно жить среди народа, а не на Малой Дмитровке с мангустом. Нужен хоть кусочек общественной и политической жизни, хоть маленький кусочек, а эта жизнь в четырех стенах без природы, без отечества, без здоровья и аппетита – это не жизнь». Аккурат к началу «мелиховского сидения» возникла угроза холеры. Чехов организовал своеобразный лазарет – тому свидетельством филиал музея в деревне Крюково – «Медицинский пункт доктора Чехова». Любезное земство оставило своего врачевателя один на один с бедой: «У меня на 25 деревень одна кружка, ни одного термометра и только полфунта карболовой кислоты». Доктор Чехов принял тогда свыше тысячи пациентов. Все даром.
    Усадебный дом в год великого перелома (1929) рухнул, восстановлен к столетию Чехова. Зато в целости дошел до нашего времени флигель, выстроенный Чеховым в 1894 году, - небольшой бревенчатый домик, в котором была написана "Чайка". Установлено, что строился флигель по проекту самого Шехтеля, создателя Ярославского вокзала и модных архитектурных бонбоньерок, давнего приятеля Чехова.
    Мелихово стало театральной Меккой: каждый год на аллеях усадьбы можно встретить дам в кринолинах и господ в сюртуках – традициоными стали фестивали постановок чеховских пьес.
    В январе сорок первого года тут был открыт музей – сперва во флигеле. С помощью сестры писателя Марии Павловны и племянника Сергея Михайловича воссоздали мемориальную обстановку дома, планировку сада. Сегодня музей-заповедник Чехова – это целый городок: усадебный дом, флигель, сад, огород, пруд «Аквариум», на берегу которого Чехов сиживал с удочкой, насыпная горка, кухня с крестьянской утварью. В собрании музея восемнадцать тысяч экспонатов.
    На краю села сохранилось деревянное здание школы, открытой в Мелихове благодаря Чехову. «Я теперь в уезде что-то вроде архитектора. Вот уже вторую школу строю, строил колокольню,» - читаем в одном из писем той поры.
    Годы, проведенные в Мелихове, были плодотворны. Обстановка жизни отразилась в творчестве. Дар писательства, к счастью, не покинул работящего хозяина: жуткая «Палата № 6», и вовсе не юмористические «Человек в футляре», «Дом с мезонином», «Черный монах», «Моя жизнь»... Жизнь свою и таившиеся в ней страсти он не только не выставлял напоказ, но и вовсе затушевывал под маскою насмешливого проказника
    Да и не мог он без литературной работы – только это и кормило. И если, скажем, Щедрин, в свое время также сделавшийся «латифундистом», проклял все на свете, описал мытарства свои в очерке «Мелочи жизни» и в конце концов сдался – и отказался от поместья, Чехом мужественно преодолевал тяготы сельского быта, сам немало трудился в обширном хозяйстве. Он полюбил свое имение, однако ухудшение здоровья заставило его покинуть дорогие места и уехать на юг. Осенью 1899 года Мелихово было продано.
    Кроме воссозданной усадьбы, еще одним достоянием Мелихова является бревенчатая церковь Рождества Христова, срубленная в 1757 году на высоком подклете, увенчанная восьмигранным барабаном и покрытой лемехом главкой. Этот редкий для Подмосковья памятник деревянного зодчества восстановлен в первозданном виде. Неподалеку - древнее село Талеж, известное святым источником. Оно упомянуто в духовной грамоте Ивана Калиты еще в 1339 году. Считается, что купание в родниковой воде прибавляет сил и энергии.
    ...Дорога от станции к Мелихову – через Васькино, бывшее имение земского активиста князя Сергея Шаховского, - прокладывалась еще при Чехове, а до него – это было сущее наказание - «тарантас подпрыгивает от мучительной боли и на каждом шагу теряет колеса». Жизнь тут изменилась, конечно. Возле пруда братки на ярких япономарках дружелюбно указывают путь к музею. Пообочь трассы – в чистом поле – впритык к чеховским десятинам выросли стерильные ангары «Донона» - теперь все молоко местных коровенок стекается сюда, дабы обратиться в йогурты. Когда я уезжал из Мелихова – уже близ автострады из кустов, с проселка, вдруг вынырнула по-канареечному разрисованная машина. Уж не инспекторы ли выпорхнули из засады? Оказалось – такси. С броскою надписью «Доктор Чехов» на борту. Молодцы! С таким брэндом можно далеко ехать.
    Вот именно – доктор! Как же надо было ублагоестествить эту землю, зарядить ее энергией доброты и мудрого целительства, что и век спустя гений его витает над местом былого пребывания! Ибо верно замечено мудрецом, гений – есть не просто дар, но – путь, избираемый в обстоятельствах безысходности.
    11:42a
    Считалочка - тоже бизнес
    Рейтинги - это просто цимус. Когда, к примеру, я гляжу на поставленную для оживляжа эту игрушку у себя самого в начале этого ж. - умиляюсь. Чем больше кинешь в топку текстов и текстиков - тем ниже опускается планка... Суета-с, тем более, что в прочих журналах достаточно пукнуть - и сразу бесконечное к-во откликов.
    А читать их записи нормальному человеку невозможно...
    Но дело не во мне...
    Мне также смешно, когда говорят про рейтинги наших пупырышей, которые каждый день надувают щеки и чего-то там вякают...
    Этих упырей ждет забвение - сколько б они не таращили глазенки в вестях и новостях...
    Или эта упитанная тетя из газеты "Коммерсант", которая перебалаболивает с потолка взятую цифирь - кто чего когда и сколько смотрел по этому тивюшнику... Это кому-то интересно? Зато тетя считает себя великой - с большой буквы "Ж" - журналисткой... Уши вянут слушать ее случайные словесные выкидыши по радио...
    Словом, парад самозванцев. Гамбургского счету как не было - так и нет. А сколько уродов кормится составлением "рейтингов"?
    Р-рейтинги, понимаешь...
    4:29p
    Между Белинским и Билинкисом
    Не правда ли, можно понять, почему нынешние власти предержащие опасаются либерального попустительства в отношении 31-й статьи мифической конституции?
    Сегодня обратил внимание на такие вот строки, кажется, тут и ответ:
    «Римляне никогда не выводили на рынок рабов большими партиями. Они понимали, что рабы, увидев, как их много, могут догадаться о возможности избавления от своих властителей.
    Думать о всех своих терниях зараз не менее опасно, чем продавать в большом количестве рабов. Наши несчастья всегда видят, как их много, и видят, что они неизмеримо сильнее сутулого человеческого благополучия, против которого так легко ополчиться и уничтожить его».
    Это взято из юношеского романа Аркадия Белинкова «Черновик чувств». (В кн.:Аркадий Белинков «Россия и Черт»: СПб, «Журнал “Звезда”», 2000, с. 81). За это автор – ему был 21 год – схлопотал по статье 58-10 ч. 2 исключительную меру наказания – расстрел, который был заменен восемью годами ГУЛАГа. На дворе стоял 1944-й. Но Белинков в лагере продолжал писать и за эти свои «достижения» получил уже 25-летний срок...
    В 1965 году вышла книга Белинкова «Юрий Тынянов» - она была выпущена издательством «Советский писатель» дважды – мизерным – по тому времени – тиражом в 5 тыс. экз. И, кстати, автор, готовя второе издание, «разлакомился» настолько, что многие формулировки обострил так существенно, что «эзопов язык» стал быть непонятным только лишь клиническим идиотам. Тогда-то и опомнились хранители идеологических устоев. Мне самому пришлось читать эту книгу – оба издания – в обитой кровельным железом и с решеткой на окне комнате… библиотеки ЛГУ имени Жданова. Это был у них такой читальный зал спецхрана, книги выдавали после предъявления соответствующего прошения декана и там требовали подписку о неразглашении… Я писал диплом по прозе Тынянова, и ссылаться на Белинкова, и его цитировать мне мой научный руководитель сначала разрешил, однако потом отменил сие позволение. «Извини, – сказал он, – я его с Яковом Билинскисом перепутал». Был тогда и такой, весьма «правильный» критик. Был 1969-й год…
    Потом в малоизвестном журнале «Байкал» вышла пара глав из книги об Юрии Олеше, обещанного продолжения не воспоследовало — эти два номера были подвергнуты остракизму… Но в опубликовании этих глав не было ничего невероятного: главный редактор «Байкала» Африкан Бальбуров наверняка «купился» на восторженное предисловие Корнея Чуковского, которое было предпослано статье Белинкова «Поэт и толстяк»… Словом, два номера «Байкала» сделали тот журнал знаменитым… А у нас книга «Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша» все-таки тоже опубликована – пятитысячным тиражом – М.: РИК «Культура», 1997.
    6:18p
    Пивовар уходит в горы

     Тиньков, напивнивший в свое время рынок своим довольно-таки мерзопакостным мочой напитком, разоткровенничался в журнале для снобов:
    «Хелиски и фрирайд мне нравятся как способ уединения. Люблю отдохнуть от людей. Их в мире семь миллиардов, они мне надоели. А в горах их нет. Сейчас для меня лыжи на трассе вообще не существуют, это спорт для лузеров». (GQ.RU январь 2010, с. 113).

    Но этот неуловимый Джо вряд ли помнит, что еще лет за девяносто  до его откровений схожие мысли высказывал безымянный вояка у Гашека:

     «И ефрейтор слегка коснулся темы о прогрессе, о том, до чего люди дошли и как один другого обставляет, и затем развил новую теорию о том, что война – великое благо для всего человечества, потому что заодно с порядочными людьми перестреляют многих негодяев и мошенников.
    – И так на свете слишком много народу, – произнес он глубокомысленно. – Всем стало тесно, людей развелось до черта
    (Ярослав Гашек. Сочинения в четырех томах. Том 3. Похождения бравого солдата Швейка. М., изд-во «Правда». 1985, сс. 263-264).



    Current Music: Ларек у трех вокзалов

    << Previous Day 2010/01/21
    [Calendar]
    Next Day >>

About LJ.Rossia.org