| 12:05a |
Брат
К Николаю Дмитриевичу приехал брат.
Брат приехал "устраиваться". "Закрепиться в столице" - как он сам говорил.
Николай Дмитриевич не видел брата лет 25, последние воспоминания остались в детстве: качели во дворе бабушкиного дома, лестничные проёмы, дверь на пятом этаже, выкрашенная коричневой краской.
Младший брат оказался вдвое шире в плечах.
- Бабло будет, исправлю - сказал он, заметив что Николай Дмитриевич рассматривает его свернутый набок нос.
Жена Николая Дмитриевича отдыхала на юге.
Братья сели пить водку. Разговор шел о друзьях детства.
- Ярика помнишь? - Нет? - Уехал в Исландию, прикинь? Завёл там бабу, живет - не пищит.
- А Женьку Борисова? Пошёл по синьке.
- Лёня Козловский. Присел, да не встал.
Николай Дмитриевич почувствовал, что душа его заметалась в тесных силках детских воспоминаний. Каждый новый рассказ брата он встречал сердечным замиранием.
Николай Дмитриевич сказал: - Пойду выкину мусор.
Взяв для порядка пластиковый пакет с двумя пустыми водочными бутылками он вышел во двор.
Выбросив бутылки в мусорный бак, он вошел в перелесок, достал из записной книжки папиросу и стоя над пеньком, покурил травы, ища в ней успокоения и свободы от призраков.
В лесу садилось солнце и на каждой сосновой иголке дрожал розовый отблеск заката. Трава под ногами покрылась вечерней росой и холодила пальцы ног, обвивая войлочные домашние тапочки.
Засохшая мёртвая берёза вдруг сложилась в сутулую фигуру Женьки Борисова и протянула Николаю Дмитриевичу просящую руку.
- Неудачник - улыбнувшись подумал Николай Дмитриевич.
Он, неожиданно для себя, незаметно повернулся и стоял, рассматривая глубоко морщинистый ствол сосны, видя в нём знакомые черты пошедшего не тем путём Лёни Козловского.
Вышедший из темноты вислоусый как викинг Ярик дал Николаю Дмитриевичу щедрого дружеского пинка.
Николай Дмитриевич выронил окурок папиросы, сделал несколько шагов повинуясь силам инерции и вдруг понял, что не знает, куда идти.
Перелесок, от которого дом стоял буквально в двух шагах, разросся до огромного сказочного бора.
Уже не Лёня Козловский и не предатель-Ярик, а шишиги и болотные черти, не стыдясь и не смущаясь присутствия Николая Дмитриевича, полезли из углов и сгибов раскладывающейся лесной диорамы.
Где-то далеко, тысячами страниц ранее, сидел за столом уютный брат, освещаемый мягким светом кухонной лампы, пил водку и что-то рассказывал. Но это было так далеко.
Николай Дмитриевич с побледневшим лицом стоял, прислонившись к неподвижной сосне, а перед ним складывались в графические узоры чёрные лесные вороны, расчёсывали гребнями волосы русалки и линии вычесанных мокрых волос ползли корнями по склону заброшенного оврага.
У моста через овраг, на вкопанной в землю трубе сидела гигантская коричневая жаба, похожая на школьный ранец.
Николай Дмитриевич не мог определить - смотрит она на него или не смотрит - в сумерках этого не было видно.
Какая-то мелкая погань, вроде еловой ощетинившейся шишки, ползла на краю зрения вдоль зарослей борщевика.
- А Серёгу Базлевича помнишь? - брат стоял рядом, в синих спортивных штанах и майке. - Поднялся на цветном металле, на Хаммере ездит.
Брат стоял на двух ногах, крепкий, надёжный, спокойный.
От него расходились ровные солнечные лучи - короткие, но яркие, чётко отсекавшие паутину серо-зелёного сумеречного лесного бреда.
- Мусор выкинул, Коля? - спрашивал брат посмеиваясь, а Николай Дмитриевич всё никак не мог отпустить морщинистый ствол дерева.
- Пошли, про Маринку расскажу - говорил брат, а Николай Дмитриевич плакал крупными слезами счастливо спасенного человека. |