Если мы видим перед собой охуенную гору семантического говна – то мы должны понимать, что под ней погребена та или иная действительная Святыня. Причём, чем мерзее, чем зловоннее и монументальнее говнокурган – тем драгоценнее То, Что покоится под ним.
Безрассудные попытки эксгумировать Самые Главные Слова из-под мегатонн вонючих говн, под которыми они погребены, приведут лишь к тому, что мы и сами начнём отчаянно смердеть. Люди в ужасе отпрянут от нас, зажимая носы. И они будут правы.
Если мы, к примеру, рискнём открытым текстом и НА ПОЛНОМ СЕРЬЁЗЕ озвучить сакральное слово из шести букв (первая "Л", последняя "ь"), или слово из трёх букв (первая "Б", последняя "г"), -- то от нас непременно шарахнутся, как от прокажённых.
Но как возможно адекватная коммуникация, если из нарратива изъяты самые важные существительные? – Вот вопрос, похожий на чрезмерно мудрёный коан.
Поэтому мы говорим О ЧЁМ УГОДНО, но только не о том, что является сущностно важным и действительно необходимым любой живой душе. Как воздух, как вода, как свет и тепло…
Речь, в которой так или иначе не присутствуют "те самые" концепты, не имеет никакого смысла. Следовательно, 99,999 % произносимых слов, фраз и предложений совершенно бессмысленны. Если мы включим зомбоящик, если раскроем любую газету, если прислушаемся к тому, что говорят друг другу прохожие, -- мы убедимся в том, что те слова, которыми нам непрерывно компостируют мозг – ничего не сообщает нам о Сокровенном, и следовательно, по большому счёту НЕ ЯВЛЯЮТСЯ ИНФОРМАЦИЕЙ.
Некоторые из нас осознают это, и так или иначе пытаются обойти табу, – но таким способом, чтобы достичь поставленной цели, не измазавшись в семантическом говне.

Вот как, например, ходит кругами великий Э.М.Чоран, чтобы как-нибудь исхитриться и вытащить Сокровенное – и при этом не "запомоиться":

"…Объять вещь при помощи определения, каким бы произвольным оно ни было, – и чем произвольнее, тем лучше, ибо в этом случае душа опережает познание, – означает отвергнуть вещь, сделать её «пресной» и ненужной, уничтожить её. Чем заняться досужему и бездеятельному уму – который входит в мир лишь под покровом сна – как не развёрткой имён вещей, опустошением этих вещей и заменой их формулами? Потом этот ум развивается на их обломках; он испытывает больше ощущений – и всё в воспоминаниях. Под каждой формулой лежит труп: существо или вещь умирает под предлогом, коему они послужили поводом. Вот он – легкомысленный и скорбный разврат ума. И ум этот задохнулся в том, что он назвал по имени и описал, заключив в круг. Влюблённый в словеса, он ненавидел тайну тяжёлого молчания, делая слова лёгкими и чистыми; сам он тоже стал лёгким и чистым, ибо сбросил весь балласт и от всего очистился. Порочная страсть давать определения превратила его в добровольного убийцу и скрытую жертву.
Вот так стирается из памяти задача, которую поставила перед умом душа, – задача, которая только и напоминает ему, что он некогда был жив."

"Сила ума то и дело стремится навести на слова блеск, отполировать их и сделать яркими; эта сила, возведённая в систему, и называется культурой, образующей фейерверк на фоне небытия."

"…Мы уверены разве что в нашей словесной вселенной, чрезвычайно удобоуправляемой – и бесполезной. Бытие немо, а дух болтлив. Это и называется знанием."

А вот как подкрадывается на цыпочках Георгий Иванов:

Что-то сбудется, что-то не сбудется.
Перемелется всё, позабудется...
Но останется эта вот, рыжая,
У заборной калитки трава.
Если плещется где-то Нева.
Если к ней долетают слова —
Это вам говорю из Парижа я
То, что сам понимаю едва.


Но самый лаконичный (и апофатический, т.е. "от обратного") способ добраться до Самых Нужных Понятий демонстрируют Упанишады – отчаянным восклицанием, на атомы и молекулы аннигилирующим говнокурганы наших никчёмных толковых словарей:
"Neti-Neti !!!" ("Не Это, бля! Не Это, ёбанарот!")