| 12:38a |
Не записанное - не пережито, как говаривала детям В.В.
Начну с начала.
1. Железнодорожный день
В восемь утра в пятницу (тут это была Великая пятница) на вокзале Виктория я сел в поезд, отправляющийся в Чичестер. Собственно, ехать в этот самый Чичестер мне было бы совершенно незачем, если бы в пьесах Оскара Уайльда не повторяли бы так часто что-то вроде "Моя тётушка живёт в Чичестере" (пожилые русские актёры в старых кинопостановках произносили эти реплики с удивительной интонацией, по слогам, "В Чи-че-стере"). Поезд мой был удивительно подходящий к Чичестеру, с отдельным дверями в каждое сидячее купе, и на каждой двери ручка снаружи, всё как положено.
Сам Ч-ч-р оказался образцовым английским городком для среднего класса, не особенно разрушенным, но и не полностью сохранившимся, с массой красивых георгианских домов и собором в центре. Собор, как написано в Blue Guide, "если и не один из величайших в Англии, то один из самых достойно-умиротворяющих (quietly satisfying, ШПНЗКП)", под чем я и подписываюсь.
Вот только в 1861 году на собор обрушилась центральная башня, так что существенная часть умиротворенного достоинства - новодел. Но мило. Погода была просто фантастической, так что самой сильное впечатление - сияющий на солнце епископский сад.
Кстати, забавно, что южные, обращенные к клуатрам, пределы почти всех древних соборов Англии одновременно поставлены на ремонт. В Кентербери, Солсбери, Чичестере вся южная часть в лесах. Чем объяснить это явление - не ясно.
На главной улице Чичестера не видно ни единого небелого лица, а средний возраст жителей, по видимости, куда больше пятидесяти. Такая вот Флорида.
Вдруг, не ясно когда именно, броуновское движение праздничного шоппинга на High St. сменилось упорядоченной целеустремленностью пасхального, нет, не крестного хода, а шествия, от идеологической неуместности которого все туристы впали в мгновенный ступор. Впереди несли крест, а за ним бодро маршировала тысяча (?!) ухоженных пенсионеров с транспарантами типа "Воистину воскресе", "Пасха это праздник, а не выходной", "Бог есть любовь" и так далее. Вид у них был решительно-обреченный, но счастливый, как у настоящих героев. Как говорил всё тот же Уайльд, бывают моменты, когда говорить правду в лицо - не только обязанность, но и удовольствие. Я испытал сильнейшее желание присоединиться к ним, но был остановлен, прежде всего, сознанием полной собственной смехотворности в их рядах, в высоких военных ботинках, лохматого и с фотоаппаратом, а так же тем, что уже опаздывал на следующий поезд, в Винчестер.
Торопился я не зря. Едва я успел скатиться кубарем с холма, на склонах которого и расположен весь Винчестер, к воротам стоящего в самом низу Колледжа, как ворота эти приоткрылись, и меня и ещё пяток самых пронырливых зевак пустили внутрь святыни для осмотра достопримечательностей, проводимого всего два раза в день. Святыня, естественно, распущена на каникулы, и на хозяйстве остался лишь один пожилой служитель, красавец-старик лет семидесяти, сам old boy, который, вооружившись связкой гигантских ключей для бесчисленных древних дверей, и проводит эти экскурсии с шутками и прибаутками.
Вот дом, который придумал и построил епископ Уильям Уикам 600 лет назад, придумал так, что никогда ничего с тех пор не менялось, только поблизости строили всё новые похожие здания для всё большего количества учеников. Вот часовня, где деревянный потолок не перекладывали никогда, а белили сто лет назад. Вот зал, где ясеневые скамьи и столы отполированы до блеска за четыреста лет школьных завтраков, обедов и ужинов. Вот башня, где хранятся все-все документы школы за всю историю.
Никто и никогда не сжигал это здание, не грабил, не брал приступом, хоть и пытались несколько раз. От крестьянских толп в пятнадцатом веке школа отбилась сама, а от Кромвеля, разбомбившего весь город, её спас выпускник оксфордского колледжа-побратима, потомок Уикама, полковник в армии пуритан, устроивший тут свою ставку и отогнавший все остальные войска. А занятия так ни разу и не останавливались ни на минуту, если, конечно, не считать каникул.
Сам Винчестер - самый, пожалуй, симпатичный город из всех, где я был за эти дни. Одна из столиц Британии с незапамятных времен и века так до четырнадцатого, на протяжении тысячелетия он был не менее, а иногда и более важным городом, чем Лондон, а потом взял да и впал в ничтожество, не понятно почему. То есть, может и понятно, но тогда уже совсем не понятно, с чего он, собственно, был-то таким важным. Книги говорят, что город построен в самом узком месте долины Итчена, контролируя, таким образом, движение по ней с севера на юг. Но этот Итчен - ручей не больше Сетуни, а долина образована пологими зелёными холмами. Что там контролировать - мне не ясно, но было ясно кельтам, жившим тут всегда, было ясно римлянам, построившим тут город, перенесшим русло реки на километр восточнее в искусственный канал и соорудившим пять километров стен, было ясно Альфреду Великому и Вильгельму Завоевателю, объявленным тут королями Англии, было ясно норманнским епископам, построившим здесь самый величественный собор страны, было ясно Уикаму, и, наконец, было ясно Джейн Остин, которая приехала сюда умирать. Она похоронена в соборе под простой черной плитой, на которой, среди многих слов о её доброте, чистоте и благочестии, нет ни намёка на то, что она - писательница, не говоря уж о том, что она - национальный гений.
Ел я в этот день в пабе в тихом и сонном квартале Чичестера, а ночевать отправился в винчестерский молодёжный хостель, из ностальгических, вероятно, соображений. Было забавно и фактурно, но есть такое чувство, что в последний раз. Хотя, не зарекусь!
2. Автобусный день.
Автобусы между маленькими городами ходят в Англии возвратным стежком, сворачивая с магистрали на каждом повороте, останавливаясь у всякого паба и на каждом углу, задевая ветви свешивающихся из садов деревьев и иногда подбирая пассажиров посреди дороги. Средняя скорость так выходит километров двадцать-двадцать пять в час, зато впечатлений куда больше, чем на поезде. Вот, например, по дороге я видел столб с двумя дорожными знаками, один над другим: "Осторожно, дорогу пересекают утки" и "Осторожно, дорогу пересекают танки". Деревня и рядом полигон, значит.
Едва въезжаешь в Уилтшир, сразу повсюду появляются фирменные дома под соломенными крышами. Крыши эти каждый раз перекрываются поверх предыдущего слоя, поэтому у старых домов метровой толщины одеяло свешивается на стены, так что для окон второго этажа приходится вырезать специальные впадинки, и они виднеются из черноты, как глаза нестриженого скотчтерьера. Выходит ужасно забавно. Если же такой дом по какой-то причине кроют по новой чем-то другим, становится видно, что это всё так нарочно устроено, потому что верхние окна сделаны прямо под обрезом крыши. В результате под черепицей или жестью дом становится похож на низколобого неандертальца и выглядит жалковато. С другой стороны, покрыть соломой средненький домик стоит, как я уяснил себе из разговоров местных жителей, восемь тысяч фунтов, так что есть, о чём подумать. Цена перестаёт так уж удивлять, если заметить, что всё это соломенное чудо крайне неординарно устроено, а сверху ещё и затянуто в тонкую сетку, совсем как та, что джентльмены когда-то надевали на ночь поверх уложенных волос.
Долго ли, коротко ли, но привёз меня автобус в Солсбери, иначе говоря, в Новый Сарум. Город, по английским понятиям, удивительно сохранился, но, как и всегда, его достоинства суть продолжение его недостатков. В данном случае, нетронутость городской застройки объясняется тем, что за все восемьсот лет существования в Солсбери не происходило ровным счётом ничего, кроме субботних ярмарок. Да, собор невероятной красоты, увековеченный Констейблом в бесчисленных видах со стороны авонских заливных лугов. Да, дома и церкви четырнадцатого века. Да, рыночная площадь с рынком и улица Мясников с мясными лавками. Да, но нет.
Зато высоко над городом, на плоском холме, стоит Старый Сарум, the real thing, город, как и многие тут, без определённого начала, зато, и в этом есть свой шарм, с совершенно определённым концом. В 1219 году чаша терпения местного епископа переполнилась, так как его окончательно замучили постоянные обрушения собора, недостаток воды, избыток ветра и вечная ругань с начальником гарнизона королевской крепости. Он написал Папе в Рим, получил высочайшее согласие, и, подобрав полы мантии, отправился вниз, к реке, выбирать новому собору местечко получше. За ним потянулись монахи, торговцы, солдаты, и вскоре знаменитый Сарум опустел. Забавно, что позже всего город лишился своих представителей в Вестминстере, и случилось это только в 1829 году. До этого Сарум являл собой один из самых вопиющим примеров "гнилого округа" (rotten borough), и, будучи пастбищем для сотни-другой овец, избирал, как и положено древнему и важному городу, сразу двоих парламентариев. Голосовали при этом двое же земле- и овце- владельцев. Такие вот избирательные технологии. Совсем уже ни в какие ворота не лезет то, что сам Питт-старший не брезговал быть сарумским депутатом аж в течении одинадцати лет в середине восемнадцатого века. Даже не то, что не брезговал, а специально для этого его и купил.
Ну вот, а теперь Сарум - это эффектные руины замка и фундамент огромного собора, раскатанного по камешку для строительства стены вокруг его преемника с картин Констейбла.
Из Солсбери я отправился в Мальборо (это тут произносят Молбро), где провёл всего лишь минут сорок в ожидании следующего автобуса, однако успел совершенно влюбиться в этот городишко. Точнее, в его High St., самую широкую в Англии, больше похожую на невероятно длинную рыночную площадь, ограниченную с концов двумя церквями и доверху набитую магазинами, магазинчиками, лавками и лотками, особенно в ярмарочный день. И, что удивительно, никаких туристов, просто нормальный рыночный город в центре аграрного региона, вот только непонятно, как он так дожил до наших дней.
Водитель последнего в этот день автобуса подвёз меня прямо к Bed&Breakfast'у на окраине маленькой деревушки West Overton, где я и остановился на ночь. Пока садилось солнце, я побродил часок по окрестным холмам. Закат погас за идеально коническим кельтским курганом размером со среднюю египетскую пирамиду, и в дымчатых сумерках я ещё успел обследовать заштатную сельскую церковь и кладбище в соседней деревне East Kennet. Должен сказать, что я и в самом деле никогда не видел травы мягче и шелковистее, чем там. Старые книжки, знать, не врут про Елисейские лужайки.
Придя обратно, я с опаской (с непривычки, дома-то у меня ничего такого нет) включил телевизор и сразу был огорошен ужасной новостью того дня. Кажется, пока показывали старую хронику времён войны, я даже разок всплакнул. Вот ведь вроде глупо как, а мне ни капельки не стыдно.
3. Два дня пешком.
Ну вот, а с утра я вышел на дорогу и шёл-шёл-шёл, с дороги на тропинку, с неё на другую дорогу, мимо деревень (где ел и ночевал. Ночевал, кстати, на ферме в Огбурн-Сент-Джордже, где разводят скаковых лошадей. Хозяин был просто архетипический Хэрриотов герой, рычащий говор, трубка и усы, а комната для гостей была вся от пола до потолка, то есть и потолок тоже, увешена сгруппированными по цветам розетками, какие дают победившим на скачках лошадям) и церквей (церковь в Эйвбери, маленькая и немного скособоченная, похожая на старушку в платочке, с нефом десятого века и самой последней пристройкой пятнадцатого, чуточку напомнила мне Псков), по мостам и холмам, по полям и долам, через каменные круги и городища на плоских вершинах, открывая воротца, прыгая через лужи и грязь, закрывая за собой воротца исключительно аккуратно, не забывая оглядывать расстилающуюся на многие мили по обе стороны от тропы Англию, с дорогами, деревнями, церквами, холмами, полями, воротцами, мостами и всем прочим в изобилии, а сверх того с городом Свиндоном, совершенно мрачным и похожим на своё имя, иногда маячащим на самом горизонте.
Ходить милями куда сложнее, чем километрами. Начать хотя бы с того, что миля почти в два раза длиннее. Но это бы ещё ничего, главное, я совсем не чувствую момента, когда одна миля кончилась, а другая начинается, поэтому их жутко сложно считать, и никогда не ясно, надо ли пройти ещё парочку или уже самое время подкрепиться.
В понедельник вечером я вернулся домой, а самые мои большие вопросы про Англию так и остались вопросами, только ещё подросли. Почему люди тысячи и тысячи лет живут в самых непримечательных местах, не обращая внимания на точно такие же рядом? Есть ли у мест память? Как вообще ландшафт работает на историю? Мне кажется, почти про это была хорошая книжка "Что такое Франция?", но я её когда-то не совсем (не) понял, потому что всё, о чём там писалось - для меня было и остается чистой абстракцией. Ничего, вот ещё попутешествую по Англии, а потом, дай Боже, разыщу что-нибудь вроде "Что такое Англия?" и, может даже, кое-чего пойму.
А пока можно сказать и так:
See you the ferny ride that steals
Into the oak-woods far?
O that was whence they hewed the keels
That rolled to Trafalgar.
And mark you where the ivy clings
To Bayham's mouldering walls?
O there we cast the stout railings
That stand around St. Paul's.
See you the dimpled track that runs
All hollow through the wheat?
O that was where they hauled the guns
That smote King Philip's fleet.
(Out of the Weald, the secret Weald,
Men sent in ancient years,
The horse-shoes red at Flodden Field,
The arrows at Poitiers!)
See you our little mill that clacks,
So busy by the brook?
She has ground her corn and paid her tax
Ever since Domesday Book.
See you our stilly woods of oak,
And the dread ditch beside?
O that was where the Saxons broke
On the day that Harold died.
See you the windy levels spread
About the gates of Rye?
O that was where the Northmen fled,
When Alfred's ships came by.
See you our pastures wide and lone,
Where the red oxen browse?
O there was a City thronged and known,
Ere London boasted a house.
And see you, after rain, the trace
Of mound and ditch and wall?
O that was a Legion's camping-place,
When Caesar sailed from Gaul.
And see you marks that show and fade,
Like shadows on the Downs?
O they are the lines the Flint Men made,
To guard their wondrous towns.
Trackway and Camp and City lost,
Salt Marsh where now is corn-
Old Wars, old Peace, old Arts that cease,
And so was England born!
She is not any common Earth,
Water or wood or air,
But Merlin's Isle of Gramarye,
Where you and I will fare!
/Rudyard Kipling/
Current Mood: торжествующее |