Опорный клуб любителей россии на LJR

Как офисный планктон на демонстрацию выгнали.
Одним весенним днём ко входу в воздушно-стеклянный бизнес-центр класса А в центре города притащили гору старого хлама и начали мастерить нечто старообрядческое со стойким запахом нафталина. Офисные девушки легко перепрыгивали нагромождения новой стройки, галантные офисные юноши ловко подавали им ручки. Все беззаботно смеялись, удивлённо созерцая рабочий процесс с высоты своего юношеского прыжка. Ближе к пятому перекуру обитателей офиса таджики затащили уродскую конструкцию в самое узкое место прохода в бизнес-центр, что уже серьёзно попирало право офисного планктона на глоток дымного воздуха посреди тяжёлой менеджерской страды впаривания массового китайского товара.

С обеда вернулись не многие. Путь перегородил образчик советского конструктивизма, ночной кошмар утончённого веб-дизайнера и обоссаные кальсоны совкового диссидента. В проходе красовалась вертушка. «Подумаешь, вертушка!» — скажет иной офисник, потрясая мотнёй пропусков и карточек, закрывающих его и без того скромное достоинство, отсиженное годами на работе. Вертушка была не обычная, а из машины времени: то была советская хромированная вертушка, которую боятся и уважают все вымирающие работяги бывшей советской империи. В каждом изгибе стальной трубы чувствовалась пролетарская мощь и сталинская непоколебимость в решении изгрызть и пустить на лапшу всякого инакомыслящего. Стальную махину вертушки обрамляли досочки, которые тщательно натирал грязным жиром странный мужик в потёртой чёрной кожанке. Когда досочки стали лосниться грязным жиром рабочих рук трудовых пятилеток, мужик кинулся в колени к вертушке и заботливо смазал её из старинной металлической маслёнки.

Проверив плечом плавность хода конструкции, мужик выпрямился и сурово посмотрел на застывший офисный планктон. Планктон даже не знал, что сказать. Немое молчание нарушил рёв тягача, шум подъёмного крана и жалобное пищание чьей-то задетой кредитной микролитражки. Кран сгружал безразмерную бабку-вахрушку с каменным лицом, бережно сохранённую с тех времён в подземном бомбоубежище. С помощью домкратов, подручных средств и такой-то матери бабка была водружена в окошко у вертушки, а её карающий перст был благоговейно возложен на кнопку отпирания. Как только палец коснулся поверхности кнопки, бабка-вахрушка тут же включилась, медленно повернула каменную голову в сторону народа и, не открывая рта, послала энергетический импульс толпе: «Ну, что, суки, кто тут главный?»

— Товарищи, я не представился. Я – ваш новый Директор по Демонстрации, — так начал следующий акт представления мужик в кожанке.
— Чей «наш», и что за демонстрация? — удивилась офисная толпа.
— Я всех вас директор. Всех, кто в этом здании. Новая директива партии: каждому офису – по проводнику линии партии.
— Ну, ладно, ещё один менеджер, типа пожарника, но с партийным уклоном. Мы-то тут при чём? — сострил планктонщик, чьей мягкой жопке вот уже лет десять никто не угрожал. — Дядя, дай пройти, интернет стынет!

Планктонщик шустро оттеснил начальника демонстрации, подбежал к вертушке и начал искать заветный квадратик, чтобы приложить к нему карту-пропуск. Не найдя, он начал тыкать карточкой в лицо каменной бабе. Ни одна морщинка не вздрогнула на её лице. Тогда планктонщик разбежался и попытался перепрыгнуть через вертушку, но поскользнулся рукой на засаленных дощечках, с грохотом провалился в конструкцию вертушки и сложился в ней нелепой головоломкой. Дольчегабановые штаны треснули на жопе, из карманов выпали ключи от кредитной иномарки, на подошвах читалось название модного бренда, вид у планктонщика был чрезвычайно глупый и беспомощный.

— Товарищи, как видите, старомодные магнитные пропуски у нас не работают. Все вы получите новые бумажные, на которые надо сдать две фотографии два на три, с уголком и растушёвкой, матовые, в тёмной одежде и только оптической печати, никакой цифры.

Толпа была в шоке. У кого-то инородной мелодией писклявой голливудской давалки зазвонил сотовый, но никто даже не пошевелился. Явно намечался революционный разрыв шаблона офисного планктона. Как и ожидалось, офисная туса разделилась на три части:
— А где сдавать фотографии на новые пропуски? — спрашивали овечки, проходя гуськом через засаленную вертушку, брезгливо поправляя её наманикюренными пальчиками.
— Ты чо, дед, охренел? Я тут самый что ни на есть директор самого крутого магазина по торговле важной китайской хернёй! — буянили глупые и самонадеянные люди. С ними был отдельный разговор. Многих даже больше никогда не видели.
— Можно вам помочь вертушку смазывать, плакатики развешивать? А я знаю, что тот бизнесменчик налоги не заплатил, — вкрадчиво начинали самые умные, разглядевшие сияние из дверей открывшегося социального лифта.

Первую пилюлю нововведений офисный планктон съел и слегка поморщился. Вид директора по демонстрации не вызывал уже у них ни ужаса, ни смеха, хотя ходил он по этажам странно: руки за спину, всё присматривался, всё вынюхивал. Но перед майскими праздниками планктону приехала другая пилюля, уже повеселее вертушки.

В начале предпраздничной недели на первом этаже у вертушки появились четыре плаката сомнительного содержания. Там никто не призывал засунуть в звезду очередную ватную хлопушку, не было предложений купить ещё одну квартиру в новостройке на этапе выезда трактора для рытья котлована, и даже джипа там не было. Это были кричащие в своей простоте белые ватманские листы, на которых аккуратно, по ГОСТу, тушью была нарисована таблица со списком фамилий и номеров домашних телефонов. Надпись сверху давала приговор праздничной неделе: «Список сотрудников бизнес-центра для майской демонстрации сего года», внизу – подпись директора по демонстрации и синяя печать бизнес-центра.

— Иван Иваныч, да что же это делается, да что же за муйня?! Кто эту херотень старообрядческую-то придумал?!! — моложавый топ-менеджер одной из жирных контор метался по кабинету хозяина. — Уже перелёт оплачен, яхта, шлюхи на всю неделю, что же теперь прикажете, всё это время здесь просидеть?!!! В этой стране?! В этой погоде?!!
— Что вы предлагаете сделать? — мрачный, как туча, хозяин жирной конторы сидел во главе стола, думая свою тяжёлую бизнесменскую думу. Такого он с девяностых не припоминал. Тогда было ясно, кого убивать, а кому платить.
— Да послать их нахрен, и всё! — распалялся топ-менеджер.
— Ты уже послал их внизу, на вертушке. Как результат, нравится? — хозяин указал на разорванный костюм топ-менеджера и на созревающий фингал под глазом. — Я тоже тут попробовал, было, выпендриться. Но сам понимаешь, откуда у нас контракт на поставку вагонов гандонов в дома престарелых средней полосы. Вот мне и намекнули, что или демонстрация – или я могу идти в «честный конкурентный рынок новой России», скоты. Я, между прочим, завтра первым в колонне иду, и плакат мне надо сделать самому.
— Да это же беспредел, Иван Иваныч! Мафия! Да нет, это просто бандиты! Натуральный бандитизм, грабёж честных, порядочных и уважаемых людей средь бела дня! — менеджер устало опустился на стул и выпил залпом полстакана вискаря. Делать было нечего, надо было идти.

Майское утро встретило офисный планктон мелким дождиком, пронизывающим дубаком и хмурыми ментами, не дающими парковать машины ближе километра от места начала демонстрации. Вокруг кучковались представители других бизнес-центров с такими же кислыми мордами, трезвые, держащие ключи от машин в надежде, что этот фарс быстро закончится.
— Восемь утра, перекличка, становись! — зычно скомандовал директор бизнес-центра.
— Кажись, накрылись шашлыки на даче, это надолго. Ты взял что горячительного с собой? — спросил один офисник другого. — Я нет, я на машине.
— Я тоже не взял, я тоже на машине, — грустно ответил второй, зябко кутаясь в дизайнерское пальтьицо, нещадно продуваемое революционным ветром.
— Разговорчики в строю! Длинный Петров не пришёл. Может, кстати, вообще больше в мой офис не приходить, пусть по другим присутственным местам побегает, за одно подумает над своим беспартийным поведением, — сказал директор демонстрации. — Кто там трындел в строю, шаг вперёд! Плакат будешь нести.

С этими словами директор по демонстрации вручил ошеломлённому планктонщику здоровенный плакат, который с порывом ветра чуть не вырвал с корнем нежные клавиатурные руки. На плакате гордо значилось: «Бизнес-центр "Дворянский на ул. Комсомола". Наша торговля стране!» – и рисунок весёлого гандона, машущего ручкой.
— Это что, мне нести? — спросил планктонщик.
— Ну да, все несут. Наш самый главный арендатор торгует противозачаточными средствами, что я и отразил в плакате, — не без гордости сообщил директор по демонстрации. — А вот и он сам!

Из-за угла грозовой тучей быстро приближался коренастый хозяин жирной конторы. Рукава его дорогого пиджака иногда задирались порывами ветра, обнажая действительно дорогие часы и действительно авторитетные наколки. В руке бизнесмен сжимал плакат, заказанный самому дорогому художнику, которого можно было найти, в резной золотой раме, инкрустированной натуральными бриллиантами и шикарной дворцовой интарсией из редчайших пород дерева. Подойдя к директору по демонстрации, он схватил его за шкирку и, задыхаясь, начал:
— Я, мля, в этом грёбаном городе, мля, всех руками голыми передушил, когда этих сперматозоидов ещё даже в проекте не было! А твои сраные клоуны из себя пацанов реальных корчат, нацепили, мля, форму, говноеды бюджетные, всех перестрелять! Плакат им, видишь ли, не нравится, не утверждён, не в духе времени! Да они, мля, на одну дощечку от этой рамы всю жизнь работать будут, мля, и дети их, и жёны их километрами сосать будут – всё равно не насосут!!!

При этих словах все увидели, что на плакате изображён сам хозяин жирной конторы, в лучших традициях придворного помпезного портрета.
— Да это, вы же сами там изображены, — тихо сказал один из удивлённых офисных планктонщиков.
Хозяин жирной конторы бросил директора по демонстрации и навис пламенной бычьей мордой над съёжившимся планктонщиком.
— Конечно, мля, а ты, мудень, что ожидал?! Христа долбанного, мать его, Иисуса в венчике, мля?! Я для чего лучшего художника за пять часов со сходки педерастов из гребучей Вены частным самолётом сюда сегодня ночью вытягивал? Естественно, там – я!

В это время директор по демонстрации оправился, поправил сюртук, и тихо так, но чтобы все слышали, хитро прищурившись, спросил:
— А уж не из кулаков ли ты будешь, товарищ?

Всё вокруг затихло, лишь ветер трепал редкие поднятые транспаранты и гулял по закоулкам дизайнерской одежды кучек офисного планктона да гладко скользил по глянцевой непробиваемой форме ментов. Изнутри людей вверх пополз невесть откуда взявшийся паук, будто сидевший там c незапамятных времён. Планктонщики разом вдруг приосанились, расправили свои сгорбленные спины, и огонёк злорадства зажёгся в их хитрых глазах. Менты взирали на всё действо беспристрастно, как собаки, готовые порвать того, на кого покажут. А хозяин жирной конторы почувствовал то же, что и в ту глухую осеннюю ночь девяностых, когда напарник устроил на него засаду. Но тогда было, куда бежать, и с напарником он не замедлил «рассчитаться» в духе того времени, а сейчас бежать было некуда. Некоторые офисные товарищи вытащили свои мобильники, чтобы сфотографировать его. Так, для себя, на память. Вдруг пригодится.

— Песню запевай! — гаркнул директор по демонстрации и увлёк свою паству в общую людскую реку, забавно сочетающую брендовые шмотки с плакатами социалистического конструктивизма.
— Да здравствует наша держава/Отчизна великих идей/Страна всенародного права/На радость и счастье людей! — слабыми голосами, не залужёными в революционной борьбе, вразнобой затянула офисная толпа – кто по заранее выданным бумажкам, а кто и по текстам в мобильниках.

А хозяин жирной конторы так и остался посреди площади, один, под холодным моросящим дождём, с золочёным плакатом в одной руке. Менты отцепили от него свои бесцветные взгляды, мимо проходили пёстрые колонны демонстрации, а он чувствовал, как уходит его время. Обидно было, что счастье, добытое с кровью, длилось так недолго, и что в России от сумы да от тюрьмы зарекаться нельзя никому.

Вертушка