| 1:52p |
О, Эль-Ниньо, малыш,
влажные ночи несут мне твоё солоновато-черничное дыханье
от самой Антафагасты -
миллионы капель,
скользящие и срывающиеся с крыш
ветер в слюдяных пазухах Анд,
вереница огней побережья,
искореженные корпуса танкеров,
мерцающий звездной пыльцой шелкопряд, -
всё совсем как прежде.
Всё те же утробные гнезда рукавиц
и привкус стали.
-Красные комиссары, -
ты мне говоришь, -
их всех давно расстреляли.
Свинцовые души
шипящих в шиньонах мокриц,
Эверидикатонга, проступающая на накрахмаленной скатерти,
на темной стороне монеты,
на простокваше,
на картотеке с отпечатками пальцев,
-Кучумкучумкучумкучум,
Вот построим славный чум,
на ворсинках зубных щеток,
на фотографии мальчика,
проглоченного самолетом-акулой,
на фольге
и на флаге Анголы.
-Твоя душа будет моей!-
объявляет по громкой связи Шан-Цунг.
-Изумительно! - говорю я
и становлюсь последним,
чтобы замкнуть круг.
-Эль-Ниньо, милый, пойди-разберись,
разойди ротозеев,
сыграй с ними в льва и котят
на песке Колизея.
Лимузины истлевают в слепящей белизне
на улицах Мехико,
Колокольчики из Хихона
всё звенят и звенят и звенят
Адмирал Хирохито приготовил себе обед
и выставил блюдечко для котят
Механический Кетцалькоатль,
помещенный в параноидальный тор
коронованный липкими лапками
директор кожевенной фабрики №34.
Известковая накипь
на плавниках акул.
-Ты можешь это лучше, - заявляет Шан-Цунг.
Красные лампочки загораются одна за другой
и складываются в слово Achtung.
Кактусы Мохавы пробиты насквозь
пушечными ядрами,
опрокинуты тушеницы,
их чёрная кровь
разливается под кокардами
Пискуны разжимают лапки
и оказываются на качелях.
Всё далеко и давно и теперь не имеет значенья.
под подошвами шефов
и швами подошв,
под корнями слив
и грибами Чага
-Кучумкучумкучумкучум,
Вот построим славный чум
под прутьями для корзин
и китайскими фонариками,
под Невероятными приключениями Карика и Вали
под белесой кожицей кабачков.
Я танцую и ярость проступает на лицах белуг.
-Чистая победа! - объявляет по громкой связи Шан-Цунг. |