
Чан-Ту-Чи говорил, что поэзия лежит где-то между возможным и невозможным. Я, Ю, думаю, что так можно сказать про все вещи. Когда всему в мире будет определено своё место, и каждая вещь станет подобна листку пожелания на дереве гинкго, разве остановит это вращение мира? Нет. Подобно лодкам выплывает всё сущее из темноты - брызги весел заискрятся на солнце на мгновение - и снова уходит в темноту. Сердце всего то бьётся, то не бьётся и невозможно сказать, когда какое положение оно занимает.
У мудрого Чжоу-Яна был ученик Хой-Те. Как-то написал он танку и показал учителю.
в далёкой стране
наполняется гулом
Будда медноголовый/
снова и снова смотрю
на поющую впадину неба
-Ха! - воскликнул Чжоу-Ян. - Ты думал о женщинах, когда писал это. Далеко блуждают твои мысли, долго им забыть земное.
Хой-Те был смущён.
-Уверяю, учитель, я был преисполнен самых возвышенных чувств, - сказал он.
-Ха! - воскликнул Чжоу-Ян. - Слова твои бегут впереди тебя. Я ловлю их в силки и готовлю на ужин.
Опечалился Хой-Тё. «Видно, никогда не постичь мне Дао,» - решил он, покинул учителя и отправился с караваном по шёлковому пути в предельный запад. При переправе через одну из рек был он унесён водой и ничего больше о нём не было слышно.
Чжоу-Ян же состарился и, поскольку и прежде был он резким, а к старости стал совсем вздорным стариком, никто не пошёл к нему в ученики, некому было поставить забор, починить сеть и приготовить чаю. Умер Чжоу-Ян, и дом его стал разрушаться. И когда через много лет я, Ю, поселился в нём, то нашёл под балками пола только спящего горностая.
* - впервые в
ayuchanda.tumblr.com