Печальный конец Ёримасы

11:56PM - Восстановленные библиографии: Хольгер Шлиринг-Лассе

Хольгер Шлиринг-Лассе - кильский торговец металлами. Автор монографии начала века "Солярография: возможности и ограничения".
После первой мировой войны по приглашению американского энтомолога Поллака отправляется на Суматру, где занимается вопросами солярографии в низких широтах. Известно также, что Шлиринг побывал на о. Сулавеси, где, как он пишет в другой своей важной работе, "К вопросу об общей и частных историях" (известной также как "Solangsamkeit"), изучает т.н. "медленное развитие" этносов. Здесь он вводит такой термин как Геунганг - проявление отдельными этносами способностей к созданию уникальных культурных, военных, производственных и других формаций. В то же время, "правильному" Геунгангу "противостоит" Сурьяканта, понимаемая как специальные компоненты настройки реальности, оказывающие противодействие её изменению. Для индивида, пишет Шлиринг, влияние Сурьяканты представляется как некое почти несознаваемое психологическое воздействие, "шумы", методы которого различны, но сущность одна - захватить и удерживать внимание. "Сперва она пугает, затем вселяет тревогу, потом удивляет и, наконец, не в силах предложить что-то ещё, восхищает" (цитата). Таким образом для "правильного" Геунганга этноса необходима такая рефлексивная деятельность, которая позволит справиться с "шумами" Сурьяканты на первых стадиях.
Третья работа Шлиринга написана в Сингапуре и посвящена воздействию серебра на свойства воды.

11:06PM - Царь Пётр и реки

Данная история является "квестовой". В такого рода текстах обстоятельства места и времени, диалоги, эмоциональная сторона могут колебаться в достаточно широких пределах, ключевая же их составляющая - воздействие на реальность неких предметов - в текущий момент понимается/ощущается настолько иначе, что вся история воспринимается почти как детская сказка, если только читатель не найдёт для себя некой зацепки, которая придаст тексту глубину.



Будучи в Азове, Пётр не раз наблюдал, как суда, построенные вроде бы не криворукими людьми, могли и в штиль дать течь, а в шторм так скрипели, стонали и гремели, что становилось страшно. То же случалось и с судами, которые Пётр приказал заложить в преддверии Северной войны.
Однажды он подозвал голландского корабела и спросил у него, неужели и в Голландии всё то же? Совсем нет, ответил корабел. Затем, смекнув, что в таком случае царь будет пенять на его работу, он добавил - вода тут худая, не любят её дерево, что идёт на корабли. Но Пётр остался недоволен ответом. Как-то, взявшись отпилить комель, он встал в пару с коротышкой-голландцем, которого не замечал прежде. Коротышка пучил глаза и царь сперва решил, что он так передразнивает его, Петра, но маленький голландец выглядел настолько погруженным в себя, что Пётр отказался от этой мыслей. Вспомнив о том, что самый незаметный человек скорее знает то, что неизвестно другим, после того, как комель был отпилен, царь спросил своего напарника о том же, о чём спрашивал главного корабела.
-Это оттого, что вы не знаете имена рек, - отвечал коротышка, поводив головой, словно высматривая летучих мышей.
-А вы, стало быть, знаете? - хмыкнул Пётр.
-Здешних не знаем, конечно, - отвечал коротышка, - а у нас, в Голландии, знаем.
-Это где же? - спросил Пётр.
-Ну, насчёт прочих не знаю, а я вот из Саардама, - рассказал коротышка.
-Это там у вас сыры? - поморщился Пётр.
-А что сыры? - обидел коротышка. - Очень даже по нутрам нашим.
-И есть в Саардаме кто-то, кто может меня научить, что мне сделать, чтобы река корабли несла?
В этот раз коротышка пучил глаза больше обычного, затем сдался.
-Бабка моя вроде знает.
-И меня научит? - спросил Пётр.
-Старая она, - замялся коротышка. - Ей уже всё равно, царь ты или не царь.
-А кто же ещё! - поднялся Пётр, начиная гневаться.
-С этим такое дело, что только подходящему человеку можно доверить, - объяснил как мог маленький корабел.
-Неужто я неподходящий?
На это его напарник совсем не нашёл ничего, что ответить и принялся разглядывать острие стамески, не осмеливаясь поднять на Петра глаза.
///
какое-то время спустя в Саардаме
///
-Надобно мне по государственной надобности знать, как река-Нева будет на благо страны воды свои нести, - сказал Пётр старой голландке, которую он не без основания принимал за ведьму.
-Ишь, что задумал, - фыркнула та, покусывая губу, - размах большой, удар бы вышел.
-Я сюда за тем и приехал, - сказал Пётр, прилагая усилия, чтобы не выйти из себя. - Узнал я, что тебе ведомы имена рек и потому послушны их воды твоим потомкам.
Старая голландка оглядела длинное тело царя и повела туда-сюда выставленными вперёд ладошками.
-А ну кто я такая, чтобы дурочку строить, раз ты ко мне из такого далёка пожаловал. Не свататься же. Слушай. Имени той реки, которая тебе нужна, я не знаю, никогда ступни мои не касались её вод. Но если ты войдёшь в её воду, то она скажет тебе его. Но для этого нужна подготовка.
-И что нужно делать? - спросил Пётр.
-Сейчас поди босой в реку Зан (Zaan), когда вернёшься, оставишь здесь залог для реки.
-Какой залог?
-А вот если поймёшь это, то и я не нужна тебе буду. А коли не поймёшь, то и говорить не о чем.
Пётр поглядел на старуху, на свои ноги и поднялся.
Старая голландка не смотрела, что он делает, она размышляла. что ей хочется на ужин и остался ли ещё сыр. Пётр вернулся, присел, ничего не говоря, надел сапоги, поглядел на старуху-верно-ведьму и коротко стукнул себя кулаком в челюсть. Пальцами вытащил зуб.
-И что теперь?
-Так оставишь его здесь, - сказала голландка. - Тут он будет лежать, пока стоит дом.
-А что потребует от меня река-Нева? - спросил Пётр.
-Этого я не знаю, но догадываюсь. Если она примет твой залог, построй дом вблизи воды и сохрани его. Затем пойди в самое сердце реки и скажи ей, чего ты хочешь, назвав её по имени. Но больше никогда не произноси его снова, иначе ждёт тебя погибель.
Пётр хотел было сказать ещё что-то, но ничего не сказал, оставил зуб и вышел вон.
///
несколько лет спустя в будущем Петрограде
///
-Что же всегда новое? - спрашивал себя Пётр, стоя в воде. - Что-то такое, что есть у меня?
Когда он понял, то вернулся на берег, приказал разогреть воды и тут же побрился. Часть волос он закатал в воск и пустил по течению, а другую часть положил за пазуху и позже построил для неё дом, куда и спрятал.
///
ещё несколько лет спустя, помогая вытаскивать бот из залива, Пётр почувствовал, что вода одолевает его. Он назвал её по имени, чтобы вода отпустила его. Через несколько дней он умер.
///
Зуб Петра больше века пролежал в доме в Зандаме. Наполеон ездил посмотреть на него и Пушкин тоже собирался, но так и не собрался. Судьба шарика с бородой более загадочна, он пропал из Петербурга где-то в 20-х года XX века и с тех пор река не слушается людей. Небольшие суда опасаются ходить по ней и потому течёт она через город, словно он ей чужой.


картинка фром

8:03PM

Моё путешествие затягивалось - как затягивается любое путешествие, предпринятое не из необходимости - по торговли ли, по важному ли поручению, - а из беспредметного интереса. Словно прыгая по камням, поднимающимся из воды пруда, я не мог остановиться, пока продолжалась дорога. То, что завораживает, длится бесконечно.
На исходе зимы я достиг дальнего уезда Тянь-То, где и был представлен местному мандарину Ляо-Яну - подвижному человеку с изысканно сморщенным коричневым лицом. Впрочем здесь, в горах, даже знать не способна сохранить свою кожу благородно-белой, разве что в том случае, если будет сидеть безвылазно в домах. Но тот, кто не показывается в свете, будет скоро забыт.
Я был представлен его милости Ляо-Яну и несколько минут мы беседовали о непредсказуемости камнепадов, причем во время разговора его милость постоянно подтачивали мелкие нутряные смешки, отчего казалось, что он сидит на чётках, я же сохранял подобающее гостю доброжелательно-беспристрастное выражение лица.
-Мудрец говорит, что камнепады происходят, когда небо слишком близко прижимается к земле, пугаясь грома, - сообщил мне Ляо-Ян таким тоном, что не оставалось смонений, что именно он является этим мудрецом.
-Я обратил внимание, ваша милость, что порой мелкие камни могут скатываться со склонов от человеческого крика или даже рёва мула. Но разве могут небеса страшится человеческого?
-Такое случается от того, что камни сами по себе боятся сдвига небес и, случается, со страху перед ними, бегут вниз по склону, - заявил просвещенный наместник.
-В соседнем уезде, По-Цинь, лавина перекрыла русло реки и там возникло новое прекрасное озеро, - сообщил я. - Я был очень рад, когда узнал, что та река не текла прежде в земли Тянь-То и это происшествие никак не повредило орошению этих чудесных земель. Ведь случается, что счастливое происшествие в одном уезде оказывается...
Пока я произносил это, мелкие смешки перестали донимать Ляо-Яна, он часто заморгал подобрался и, не успел я закончить своей учтивой фразы, как он закричал совершенно другим голосом:
-Принесите мне голову Ван-Меня! Принесите мне голову Ван-Меня! Принесите мне голову Ван-Меня!
После этого приказа Ляо-Ян принялся тереть свой халат так, будто в нём сидела ласка. Я ожидал, что стража немедленно бросится на поиски этого неведомо чем прогневавшего наместника Ван-Меня, но её начальник лишь следил глазами за старичком в лимонном халате, тронувшимся с места и поспешившим в весьма неприглядного вида Дом Предков. Очень скоро он вышел оттуда, держа перед собой на вытянутой руке, как мне показалось сперва, репу. Но, конечно, это была не репа, а голова, которую лимонный старик держал за волосы, и которую с не слишком скрываемой гордостью предъявил наместнику.
Тот долго и с очевидным удовольствием глядел на неё, мигая попеременно то левым, то правым глазом.
-Мы вновь смотрим друг на друга, Ван-Мень, - проговорил Ляо-Ян, - но с нашей последней встречи ты как-то поусох. Ладно, уносите его.
Ляо-Ян, очевидно, пришел в благодушное настроение и я заговорил с ним о том, какое впечатление производит голова со вставленными стеклянными глазами, которые я видел в уезде Фу-Чжень. Ляо-Ян оказался очень заинтересованным.
-Эти глаза, - спросил он, - они все одного цвета?
-Те, что я видел, одного, но, полагаю, не представляет особой трудности придать им любой цвет. Ведь у халатов сотни оттенков.
-Прекрасно, - сказал Ляо-Ян. - Не ошибусь ли я, если предположу, что по пути на восток вы будете проезжать через Фу-Чжень?
-Нисколько, ваша милость.
-Наша милость желает фиолетовые глаза для головы предателя. Вкрадчивые фиолетовые глаза.
Ляо-Яну вновь пришлось прилагать усилия, чтобы подавить ос-мелких смешков, жалящих его рёбра.
Я сообщил наместнику, что, с радостью принимая его повеление, я, к сожалению, в связи с опасным и изменчивым характером местности по дороге в ту сторону не могу быть уверенным касательно сроков исполнения этого поручения. Но Ляо-Яна это не волновало.
-В сопровождающие я дам вам Сё-Каня, чтобы не затруднять вас сверх меры, он доставит мне глаза.
Я сообщил Наместнику, что его забота обо мне... и пр. и пр.

изображение в верху

6:13PM

Несколько скверная по форме, но вполне правильная по содержанию история о мальчике-инке, любившем цветные чернила и не очень любившем французских лётчиков.

http://vimeo.com/4018169

10:12PM - Треугольники Европы

Каждая крупная нация особым образом распределяет свои характерные, уникальные черты по принадлежащим ей городам. Или можно сказать наоборот: на лице земли возникли города, которые сформировали вокруг себя нации с определенными свойствами. Между такими, особенными, городами существует своего рода "специализация" на тех или иных сторонах общественных отношений. Очень произвольно их можно разделить на коричневые (красные), являющиеся прорывными точками научно-технического прогресса и производства вообще, зелёные - центры торговли и финансов и фиолетовые - культурные центры, способные создавать специфическую, уникальную атмосферу. Страна, владеющая городами всеми трёх типов, является устойчивой и сбалансировано развивающейся. Другие же, не обладающие такими особенными городами, вынуждены тем или иным способом «привязываться» к первым, почти всегда на вторых, зависимых ролях.
( Read more... )

7:41PM

сорок лет розоватой зимы
растворяются в ноотропиле
вновь
разевают беззубые пасти львы,
дирижабль порывает со шпилем,
словно слыша секретное слово/
и снова
по траве
разлетаются фантики с черепашками-ниндзя,
волокна туч сворачиваются сахарной ватой,
на виске командора-мыши пульсирует жилка/ и я
выбегаю к реке, огибая крапиву и трапы
и вижу издалека,
как рокочут пуско-наладочные линии
и капустно-палаточный отряд трясётся в кузове грузовика,
над туманом, кусающим лилии.

7:31AM

Ни к чему не имея особых пристрастий,
я искал в темноте повреждённые части,
раздроблЁнные кости ночных светофоров.
подносил их к лицу и сколупывал споры,

а затем, сидя в выпукло-синей палатке,
собирал сто частей в произвольном порядке,
составляя то карту подземного мира
то угрюмую морду большого тапира.

ни к чему не имея особой охоты,
я забыл направленье и вымок от пота.
я ищу красно/желто/зелёные тайлы,
но не чувствую привкуса чая, ни тайны.

я ходил по следам бур-бурчащего зверя
и смотрел на его провалившийся череп.
я лежал на доске без особых желаний
и глядел на экран своих воспо-минаний.

ласки рвут мою плоть на полоски из кожи
и опять я встаю, неизменно похожий
на своё отраженье в багряной воде,
что течёт ниоткуда и гаснет в нигде.

я бродил в темноте, не имея занятий,
в каждой ночи искал своё слово заклятья,
я хрустел вялым пластиком сломанных сфер.
утро будет неспешным, а день - грязно-сер.

7:47PM

Из-за северного ветра не жарко, но солнце стоит высоко. Давно хотел я услышать снова песни Лан Тя Цуо*, но в дни, подобные этому, решиться на что-то для меня почти невозможно. С утра по каёмке холмов прошествовали Провожающие ветер - их развевающиеся полотна на древках хлопали и покрывались складками. Так блуждают они годами, словно бабочка Ри Луо, что всё летит на запад на закате, вдогонку солнцу. Иногда я думаю, не присоединиться ли мне к Провожающим ветер, чтобы лишь одна сила влияла на мои помыслы и направление пути? отчего нет? отчего не последовать за крошечными жучками Ша по пескам? отчего не уподобиться рыбе и, холодным, не достичь водопада? отчего не быть как лето или осень, ведь, прежде, я слышал, были такие мудрецы. таков ли я оттого, что полагаю себя таковым, или оттого, что в безбрежности всех вещей лишь я собираю такие-то свойства вместе, вдыхая в них жизнь?
Столько вопросов - а один глоток юньнаньского чая всё же более волнующ, чем все они.

На юге мне видна аллея, по которой кто-то идёт. Я смотрю и не могу понять идёт ли он навстречу мне или, напротив, удаляется прочь. Ноги перебирают землю, но движения как-будто и нет. В Юэ говорят: если пойдёшь по реке Фэй, то прийдёшь в Хафэй. Ха! Чтобы они сказали про этого ходока?!. Если долго смотреть против солнца, то глаза начинают слезиться и фигура идущего кажется словно подвешенной над землёй. Я отложил плетение мандалы и вышел наружу. Идущий на юг или же на север продолжал перебирать ногами, не двигаясь с места. Решив проучить того, кто баловался таким образом, я натянул тетиву и пустил стрелу высоко на его головой, но стрела полетела ниже и проткнула человека. Несмотря на это он продолжал свою ни-к-чему-не-ведущую ходьбу. Только подойдя ближе, я понял, в чем было дело: на воткнутом в землю древке билась просвечивающая ткань с нанесённой на неё фигурой человека - от движения воздуха создавалось впечатление, что она шагает. Должно быть, Провожающие ветер оставили его здесь по какой-то причине. Может быть, кто-то из них решил, что с него довольно, и оставил свой стяг, чтобы тот вместо него отзывался на прихоти ветра. Вытащив из ткани стрелу, я вернулся к плетению мандалы и, погрузившись в работу, вдруг понял, что все мои вопросы о принадлежности к какому-то действию находят ответ здесь. Кажется, что человек на ткани куда-то направляется, но на самом деле никакого движения нет. Только ветер идёт против солнца, но и он раньше или позже поворачивает.
Вечером я обнаружил, что рыба в коптильне почему-то испортилась. Не иначе как от ветра, решил я. Придётся ставить больше силков. К ночи ветер стих и я почувствовал, как расширяется мой слух в поисках каких-либо звуков. Может быть, я смогу даже услышать Лан Тя Цуо. Лёжа с запрокинутой головой, я гадал, где теперь она поёт и для кого. Цикады в саду завели свою песню, на что им стараться? - всё равно её не превзойти .
А ещё мандала вышла перекошенной.
Что ж, бывают и такие дни.

---

* - 兰卡措

4:56PM

Чан-Ту-Чи говорил, что поэзия лежит где-то между возможным и невозможным. Я, Ю, думаю, что так можно сказать про все вещи. Когда всему в мире будет определено своё место, и каждая вещь станет подобна листку пожелания на дереве гинкго, разве остановит это вращение мира? Нет. Подобно лодкам выплывает всё сущее из темноты - брызги весел заискрятся на солнце на мгновение - и снова уходит в темноту. Сердце всего то бьётся, то не бьётся и невозможно сказать, когда какое положение оно занимает.
У мудрого Чжоу-Яна был ученик Хой-Те. Как-то написал он танку и показал учителю.

в далёкой стране
наполняется гулом
Будда медноголовый/
снова и снова смотрю
на поющую впадину неба

-Ха! - воскликнул Чжоу-Ян. - Ты думал о женщинах, когда писал это. Далеко блуждают твои мысли, долго им забыть земное.
Хой-Те был смущён.
-Уверяю, учитель, я был преисполнен самых возвышенных чувств, - сказал он.
-Ха! - воскликнул Чжоу-Ян. - Слова твои бегут впереди тебя. Я ловлю их в силки и готовлю на ужин.
Опечалился Хой-Тё. «Видно, никогда не постичь мне Дао,» - решил он, покинул учителя и отправился с караваном по шёлковому пути в предельный запад. При переправе через одну из рек был он унесён водой и ничего больше о нём не было слышно.
Чжоу-Ян же состарился и, поскольку и прежде был он резким, а к старости стал совсем вздорным стариком, никто не пошёл к нему в ученики, некому было поставить забор, починить сеть и приготовить чаю. Умер Чжоу-Ян, и дом его стал разрушаться. И когда через много лет я, Ю, поселился в нём, то нашёл под балками пола только спящего горностая.

---

* - впервые в ayuchanda.tumblr.com

1:45PM

о безумно-безумно-безумно-безумная Юми,
фиолетовых век твоих мчащийся в негу закат,
не глупи: никто больше не ездит в Батуми,
никто больше не ходит по склонам горы Арарат.

посмотри: почтальонов каракульи шапки
первым снегом покрыло, он тает и снова идёт.
панталоны дорог обваляло и только утиные лапки
кое-где чернотеют. к утру же и их заметёт.

ночь испачкала волосы дёгтем и сложно оттуда вернуться,
по экватору неба белый бежит палакин.
кровяные тельца беспокойны, вращаются блюдца.
успокойся: никто не поедет в Нанкин.

о, багровый разрез твоих губ и морковные пальцы и пятки,
в темноте очертания шуб обретают медвежьи повадки.
я смотрю из окна и всё ходит и ходит кругами
часовой, загребая тягучую слякоть ногами.

а где-то там, на медных рудниках Катанги,
где пляшет пыль оранжевым хвостом
и негры, прикусившие фаланги,
отмахиваются от неё хлыстом,
бессильно память бьётся. отпечатки
твоих ушей находят в янтаре
и в красной распустившейся палатке
мы можем быть как в этом январе.

8:48PM

В последние дни сухой поры беспокойны стрекозы. Рассказывают, что Хань-Яо учился каллиграфии, глядя на их крылья. Поэтому когда стрекоза садится на шелковую салфетку рядом с моими свитками, я пристально слежу, как меняется цвет её крыльев, но вижу только беспорядочное пересечение линий, подобное тому, что могу видеть на своей коже. Мудрецы говорят, что знание забывается, но я склонен считать, что оно скорее заменяется другим.
Ожидание дождей так же тяготит меня, как стрекоз. Может быть поэтому я принял предложение Фай-И и отправился вместе с ним в Ахо-Тай. К сожалению, реки империи имеют обыкновение течь с северо-запада на юго-восток, поэтому полная невзыскательных удобств прогулка в плавучей гостинице по реке не слишком подходит в тех случаях, когда приходится двигаться на север. Я присоединился к дипломатической миссии, направляющейся в царство Си Си, благодаря чему через два дня смог расположиться на верхнем этаже постоялого двора в Шаньчжоу. С утра я насладился зрелищем знаменитых переливающихся карпов, хотя пруд, не столь большой, как я ожидал, оказался не чищенным. Когда я вместе с Фай-И направлялся обратно к миссии, чтобы отведать не менее знаменитой жареной на углях камфоры утки, один из незнакомых мне чиновников обратился ко мне:
-Я, Цуй, рад встретить Вас здесь, и удивлён быстротой, которую Вы проявили, пересекая земли нашего великого княжества.
Я поклонился, как пристало всякому воспитанному человеку. Чиновник провел меня к чайному столику, где продолжал:
-Князь Хьёлан-Чу, как Вам, конечно, известно, глубоко опечален кончиной Пай-Ли, своего советника, глубина суждении которого укрепила кости княжества. Не будет подобных ему.
Цуй, Фай-И и я склонили головы.
-Но государственные дела не имеют такого же почтения к смерти Пай-Ли и потому князь просит Вас выбрать достойнейшего советника. Он прослышал о том, что в Бей-Ин живут четыре мудреца, и желает выяснить, который из них будет наиболее достойным в должности его советника. С этим поручением для Вас он и послал меня.
Я заверил чиновника, что выполню это поручение и, почтительно склонившийся, тот удалился.
-Почему ты не сообщил Цую, что не являешься тем, за кого он тебя принимает? - спросил Фай-И.
-Поступать так - знать вносить сумятицу в событий, - отвечал я. - Я всегда соглашаюсь с тем, как называют меня. Указывать другим на их неправильное представление о чем-то - значит нарушать их представление о самих себе. Лишившись представления о самих себе, они утратят срединную линию своей жизни, а утратив её, им не за что больше будет ухватиться. Кроме того, я уже долго живу на земле княжества и вполне, по моему скромному убеждению, способен справиться с возложенной задачей.
Под вечер этого дня, найдя, что утка всё же не столь хороша, как о ней говорят, я и Фай-И покинули Шаньчжоу и направились в Бей-Ин, где и оказались на исходе следующего дня. Поскольку наблюдать, как собирают и разбирают стены из камня кого угодно быстро утомит, а ничего любопытного в городе не нашлось, я не медля приступил к поиску мудрецов. О своей миссии я послал свиток князю, копию с которого и прилагаю здесь.
/Мудрецы из Ин собираются на исходе Луны, чтобы провести игру в маджонг. Ни один из них, четырёх, в другое время не обеспокоен своей внешностью, хоть все они и опрятны, но в день игры надевают свои лучшие халаты и приводят прическу в надлежащее положение "Куньской башни". После беседы с ними я смог заключить, что каждый из них достоин быть советником вашей светлости и оказался в значительном затруднении, не в силах предпочесть кого-либо одного прочим. Тем временем меня пригласили быть четвёртым в игре, потому как пусть их и собиралось четверо, один, Красный мудрец, давно уже перестал играть, и они вынуждены были приглашать кого придется - чаще всего это был писарь из местной администрации, а, поскольку тот играл неважно, всего удовольствия от игры они не получали. Так мы начали игру. Как, должно быть, известно Вашей светлости, в маджонге каждый игрок раскрывается не только по своему хладнокровию, в отсутствии которого никого из трех мудрецов я не мог и заподозрить, но и по той комбинации, которую каждый стремится собрать. Такая комбинация как ничто другое не выявляет суть человека. Через несколько кругов желанные комбинации каждого из мудрецов стали проясняться для меня. Синий мудрец стремился собрать все пары. Такому советнику хватило бы стойкости, чтобы не поддаваясь никакому давлению, проводить задуманное, но при этом он сам ограничивает пространство возможностей, соглашаясь с теми, что были определены однажды. Зеленый мудрец собирал тринадцать сирот - комбинацию, как конечно известно Вашей светлости, крайне редкую. Тем не менее, снова и снова Зеленый мудрец отказывался от хорошей руки, когда видел возможность для собрания тринадцати сирот. Такой советник, будучи решительным и изобретательным, слишком полагается на удачу, но не управляет ей. Желтый мудрец искал способ собрать панги всех трех драконов. В начале каждой игры с надеждой ожидал он красные, зелёные и белые тайлы, но когда один из них сбрасывался, лицо его чуть блекло, а когда уходил и другой - напрягалось. Такой советник очень хорош, пока располагает всем, что необходимо для действий, но если в силу каких-то причин он утрачивает часть ресурсов, то уже не способен довольствоваться малым, привыкнув довольствоваться большим.
Поздно вечером заверили мы игру. Подсчет очков показал, что добытое мною нефритовое сокровище перевесило успехи мудрецов. Здесь я скажу так: человек, который любит нефритовое сокровище, едва ли станет достойным советником, поскольку слишком увлечен формой вещей, а не их сущностью. Покачивая своими Куньскими башнями, три мудреца удалились, и тогда я, страшась, что не смогу с открытым сердцем посоветовать вашей Светлости ни одного из них, осведомился я у Красного мудреца, отчего тот перестал играть.
Тот сидел над тайлами и переворачивал их все, расставляя в ведомом ему порядке.
-Можно сыграть тысячу раз и не познать ни земного, ни небесного блаженства. Можно выиграть много раз, но так и сожалеть по одной неудавшейся всего из-за одного тайла комбинации. Плохая рука никогда не станет достаточно хорошей, чтобы побеждать всегда. Соглашаясь играть, ты соглашаешься проигрывать.
-Ах, - проговорил я, очарованный его словами. Лунный свет как раз проник под крышу беседки и высветил поверхности отполированных тайлов и, пораженный, увидел я, что красный мудрец сложил их в таком порядке, что глядя с расстояния, можно различить очертания всей империи.
-Когда твоя рука не ограничена, можно сложить всё что угодно. Когда ты можешь сложить всё, что угодно, ты не станешь делать этого. Когда ты не станешь поступать каким-то определенным образом, то вещи придут в равновесие.
Так сказал Красный мудрец.
Ваша Светлость, если бы я объездил всю империю, то и тогда не отыскал бы мудреца, более достойного быть вашим советником./
Последнюю часть, посвященную с основном, прославлению князя и намекам на моё вознаграждение, я опускаю. Дело было сделано и мы направились, как и намеревались прежде, в Ахо-Тай. Когда мы отъезжали от города, то Фай-И обратил моё внимание на человека в одежде ученого, беспокойного в своей неказистой повозке, прибывшей со стороны ШаньЧжоу.
-Кажется, сей достойный муж чем-то рассержен, - высказал я предположение.
-У меня есть догадка, - сказал Фай-И. - Очень похоже, что это тот самый ученый, который должен выяснить, кто из мудрецов больше подходит стать советником.
-Ну, это дело уже сделано, - сказал я.
-Что же он тогда так расстроен? - спросил Фай-И, щипя свою бородку.
-Он расстроен оттого, что кто-то осмелился спутать его с другим. Бедный Цуй! Должно быть, и он также утратил равновесие, обнаружив здесь путаницу, - покачал я головой.
-Ну, будем надеяться, что сей ученый утешится созерцанием усердного возведения каменных стен, - сказал Фай-И и больше мы не стали задерживаться на земле Хьёлан-Чу.

иллюстрация 林王八

5:28PM

Рассказывают, что Же-Цинь, путавший право и лево, велел каждое утро наносить ему на руки эти иероглифы. Однажды по какой-то причине слуга перепутал их и Же-Цинь заплутал по дороге к Белой Пагоде и подрался с торговцем рыбой. После этого случая он приказал нанести татуировки с "право" и "лево" в неправильном положении на руки провинившемуся слуге, поэтому, когда слуга находился в присутствии благородных лиц, он держал кисти перекрещенными.
Иногда и я смотрю на свои ладони, словно в ожидании, что на них появятся какие-нибудь знаки, ведь с тех пор, как Великий Предел отдалился, всё больше непонятного появляется в мире.
Отправившись третьего дня в цирюльню, я привычно опустился в кресло и только там обратил внимание, что цирюльник не Люй-Ци, занимавшийся моим лицом долгие годы, а другой господин с размазанной по лицу тушью. Также я обратил внимание на подвывания старой женщины и полудюжины подростков на циновке позади меня. Видимо, Люй-Ци скончался и его семья пригласила этого высокого человека для того, чтобы тот исполнял роль почтенного брадобрея перед его погребением. Несколько опасаясь за свои щеки и шею, не говоря уже о глазах, я с некоторой злостью вспомнил наставления этого скучного Кун-Цзы* о важности церемоний, и заставил себя сидеть неподвижно под бритвой Ши**, исполняющего роль цирюльника.
К моему немалому удивлению, движения Ши были уверенны и мягки, бритва отточена как никогда прежде, а полотенце, которое по его знаку один из мальчиков подал мне с горячих камней, было по-настоящему тёплым, чего при Люй-Ци никогда не случалось, хотя, надо сказать, собеседником он был прекрасным. Вспомнив, что говорить с Ши нельзя, я оставил обычную плату и отправился в лавку господина Вея, чтобы приобрести девять плиток туши и, конечно, не устоял перед роскошными новыми кистями из Па-Атума, хотя пишу я теперь совсем немного.
Две луны спустя я был в Роще Спящих, чтобы навестить дерево гинкго, посаженное в год моего рождения. Я прихожу сюда три раза в год и каждый раз я ищу на нём признаки, которые дали бы мне представление о том, что происходит со мной. В этот раз его листья показались мне более вялыми, чем обычно, но я не мог сказать, была ли причиной тому старость или засуха, установившаяся этим летом. Я разжёг курительную палочку и пропел песню долголетия сидя под деревом. Возвращаясь, я заметил на берегу реки Ши, который созерцал воду, но оглянулся при виде меня. Не найдя на его лице признаков туши***, я заговорил с ним и сказал, что не желал его тревожить, на что Ши отвечал, что с водой ничего не случится, пока он говорит со мной.
Меня интересовало, что подвигло его стать Ши, ведь некоторые мудрецы с запада полагали, что так загрязняется карма человека, исполняющего умершего, пачкается о чужую.
-Если даже и так, - отвечал Ши, - то это всё равно что испачкать руки глиной, играя с детьми, вода легко смоет её.
-Мне всегда казалось, что люди с запада придают карме излишнюю важность, - вежливо отвечал я. - Придавай ей большое значение - я она станет камнем, не придавай ей значения и она будет просто словом. Но скажи, господин, что привлекает тебя в твоей работе?
Ши начал издалека.
-Когда я был молод, у меня был учитель - Ксяо****-Ло, вернее сказать. я считал его своим учителем, но он никогда не заговаривал со мной, а бродил по холмам вместе со своим снежным буйвоом - полдня он вёл буйвола, полдня буйвол вёл его. Иногда неведомо почему Ксяо-Ло впадал в ярость и прыгал по земле, иногда буйвол гневался, молотил копытом и выгибал спину. Я приходил к дому учителя и сидел, наблюдая за ниим, не удостаиваемый взгляда ни человека, ни зверя.
Однажды в обед я поел рыбу и пришел на свое обычное место под вечер с двумя мешками сена, и вот, как всегда без каких-то видимых причин, учитель вдруг сбился с шага, развернулся и набросился на буйвола. Буйвол взревел и отбросил человека на двадцать шагов от себя. Тогда Ксяо-Ло принялся хватать камни и бросать их в буйвола, а буйвол стал бегать за ним - оба они были довольно проворны, надо признать. И каким-то образом они оказались возле меня и ни с того ни с сего вдруг оказалось, что оба они против меня - буйвол склонил голову и бросился на меня, а Ксяо-Ло кинул камень, который ударил меня в грудь. Я закашлялся и из моего рта полетели разные вещи - рыбные кости, грузило, куски воска. Моё внимание целиком переключилось на ощущения от удара камня и я умудрился забыть о быке, и тут вдруг оказалось, что он каким-то образом очутился в сарае позади меня, хотя никак не мог попасть туда, не сметя меня с пути.
В этот момент я и понял смысл того, чем занимался учитель и буйвол. Они достигли того, что Ксяо-Ло стало все равно кем быть - Ксяо-Ло или буйволом, а буйволу стало всё равно, быть буйволом или Ксяо-Ли. Когда они достигли этого, то приблизились к тому, что им стало всё равно быть или не быть вообще.
А рыбные кости, я понял позже, могли бы тот день убить меня, если бы не учитель и не его камень.
Когда я уходил оттуда в сумерках, Ксяо-Ли обернулся ко мне и что-то сказал издалека - не то называл своё имя, не то кричал мне убираться. Я поклонился ему, поклонился буйволу и больше не возвращался к ним.
Теперь же я постигаю то, как не быть собой. Являясь Ши, я каждый раз становлюсь кем-то другим, а становясь кем-то другим, я всё больше забываю, кем я был, а забывая это, я забываю сам привкус существования.
-Но если ты становишься кем-то, не значит ли это, что этот кто-то становится тобой? - спросил я.
-Если сможет найти дорогу, - сообщил мне человек у ручья, усмехнувшись.
-Что ж, - сказал я. - Я и раньше опасался рыбы, а после твоего рассказа, пожалуй, прекращу её и вовсе есть.
Я попрощался с Ши и отошел от него на несколько шагов, но затем вернулся и спросил, не собирается ли он стать цирюльником.

---

* - иначе Конфуций
** - Ши или Покойник - человек занимающий на время похорон место умершего. само слово Ши имеет в китайском языке много значений
*** - т.е. он был не на работе, в данном случае, не изображал человека, при жизни любившего посидеть у ручья
**** - иероглиф Ксяо имеет значение "ускользать", "не даваться".

6:32PM

В беседке посреди пруда встретились дамы важных сановников. Когда-то прежде обучались они поэзии и игре на юн-ло* у старой Пу-Ха, и долго с того времени не виделись. Обсудили прежде всего, как много нарядов есть у каждой из них и, поскольку все трое были из разных областей и оттого их платья несколько отличались от прочих, каждая хоть немного да осталось довольна собой. Затем речь зашла о мужьях.
-У господина Де-Цуня такой маленький нос, что теперь все прочие люди кажутся мне слишком длинноносыми, - сказала госпожа Ва-На про своего мужа.
-У господина Тай-Женя такие изящные уши, что уши прочих мужчин кажутся мне очень неаккуратными, - сказала госпожа Ши-Сянь про своего мужа.
-У господина Фай-Кая такие длинные пальцы, что теперь все прочие люди кажутся мне короткопалыми, - сказала госпожа Сунь-Тя про своего мужа.
Так выходило, что все дамы были довольны своими мужьями.
Удостоверившись в этом, дамы обменялись веерами, и стали вглядываться в свои отражения в спокойной воде.
-В спокойных водах можно увидеть своё настоящее лицо, - сказала госпожа Ши-Сянь. - А в неспокойных водах горного ручья видны все лица, которые могли бы быть у тебя. Отчего так?
-Быстрая вода перемешивает мысли, а спокойная вода лишена сомнений в своей неповторимости, - отвечала госпожа Ва-На.
-Каждое утро я хожу к ручью, чтобы его воды унесли мои ночные сны, - сказала госпожа Сунь-Тя.
-Неужели даже прежде, чем слуги уберут твои волосы и оденут тебя? - засмеялась госпожа Ши-Сянь и две другие госпожи также засмеялись, правда, госпожа Сунь-Тя позже госпожи Ва-На и не так громко.
Явился мальчик-слуга с чечевицей на пару, соей и грушами.
-Какой хорошенький, - сказала госпожа Ва-На и принялась за еду.
-Чистенький, - сказала госпожа Сунь-Тя и принялась за еду
-У него родинки в форме пасти тигра, - сказала госпожа Ши-Сянь, и две другие госпожи перестали есть и стали смотреть на мальчика-слугу и особенно пристально на его шею, где были эти родинки. И чем дольше дамы смотрели на мальчика, тем больше он нравился каждой из них.
-Может быть, это тигр, ставший мальчиком? - спросила госпожа Сунь-Тя.
-Может быть, этот мальчик станет тигром? - спросила госпожа Ва-На, вытягиваясь, чтобы рассмотреть зубы слуги.
-Всё равно среди воды он ничего не сможет сделать, - сочла госпожа Ши-Сянь и дамы вернулись к еде, поглядывая между тем на мальчика-слугу, который стоял едва ли не на цыпочках и сиял, как серебрянная монета, только что с императорского монетного двора.
-Знаете что, - сказала госпожа Сунь-Тя. - пожалуй, я заберу этого слугу с собой. Мой супруг отправляется со значительной свитой на Бей-Пан, чтобы присоединиться к ставке начальника Лазурной башни, и ещё одни руки в доме будут не лишними.
-Как странно, что ты заговорила об этом, - сказала госпожа Ши-Сянь. - Мой супруг отправляется с важной миссией в Сунь, и я подумала, что мальчик мог бы рассказывать мне истории во время его отсутствия.
-В самом деле, разве можно так решать судьбу ребёнка? - деланно возмутилась госпожа Ва-На. - Я, возможно, тоже не прочь забрать его с собой и дать воспитание, подобающее детям благородного происхождения, но разве не несправедливо не дать ему выбрать самому свою судьбу? - и госпожа Ва-На улыбнулась самой своей лучшей улыбкой, которой не улыбалась с тех пор, как несколько лет назад молодой помощник господина Де-Цуня не зашел к ним в дом однажды вечером за срочными бумагами.
Мальчик-слуга с родинками, складывающимися в тигриную пасть, молчал, сиял и улыбался, ничего не отвечая, чем совсем испортил дамам настроение, и они в неприятном молчании доедали груши. Чуть позже дамы, каждая в своей манере, дали понять хозяйке чайной, что мальчика-слугу ни в коем случае и никому нельзя отсылать или отдавать. Каждая из трёх дам намеревались приехать сюда через какое-то время и забрать мальчика с собой. Но хозяйка оказалась столь напугана угрозами жен таких важных сановников, что когда на следующий год три госпожи встретились здесь снова, мальчик-слуга по прежнему прислуживал им, и они заметили, что у него стало больше родинок. Он еще вытянулся и сиял ярче прежнего, что только подогрело страсть дам заполучить этого слугу, тем более что их мужья опять пребывали в отъездах на границах империи, но, как и в прошлый раз, каждая осталась ни с чем.
Так продолжалось несколько лет и родинок у мальчика, который стал уже юношей, всё прибавлялось, пока однажды в год Чёрного Зайца во время очередной встречи трёх дам он не превратился в Тигра. Тогда он откусил всем трем важным дамам головы и отправился на гору Тянь-Тань, где, рассказывают, стал учеником Безупречного Снега, познал дао и сделался каньпеем***. А озеро, на котором стояла чайная беседка, с тех пор зовётся озером Трёх дам.

Такую я слышал историю и запомнил её среди прочих оттого, что в ней нет никакой морали. И люди, и звери поступают сообразно своим свойствам снова и снова и так дышит земля и медленно вращается империя.

---

* музыкальный инструмент из десяти гонгов
** получеловек - полузверь, постигший дао

6:53PM

сын начальника левой башни явился ко мне сегодня, и в свойственной ему беспокойной и несущественной манере пригласил в свой дом для того, чтобы разрешить одно недоразумение. по дороге я спросил у его слуги, что случилось.
- человек из Юэ спрятался, - с присущим слугам безразличием к повадкам чужаков отвечал слуга, не забывая держать зонт над моей головой. к слову сказать, сын начальника левой башни (а ещё вернее - его супруга) обладал весьма возвышенным вкусом, но я не захватил свой, чтобы подменить этот, понравившийся мне, зонт.
У западной стены дома чиновника стояли восемь тыкв-горлянок, вместительностью от двух до пять дань. Сын начальника левой стражи - До-Фэй - своим вкрадчивым голосом и летающими рукавами халата (к слову, также недурного) поведал, что в одной из тыкв сидит человек и, зная мою учёность (круги рукавами), он, До-Фэй, не сомневается, что я определю в какой именно, не заглядывая в них.
-Что ж, - сообщил я, - очевидно, что это шестая тыква.
До-Фэй - бочком и не приспуская свою чиновничью улыбку - просеменил к указанной тыкве и заглянул туда.
-Замечательно, - проговорил он, подняв голову, - поведаешь ли ты нам о ходе своих рассуждений?
-Конечно. Только три последних тыквы стоят под краем крыши, в другие, случается, во время дождя попадает вода, особенно при ветре. Восьмая тыква пустила трещину и сидеть в ней разумный человек не станет, а седьмая слишком мала, туда поместится разве что кореянка. Значит, остаётся шестая.
-Ты показал медленную мудрость, последовав своим заключениям, - сказал сын начальника левой башни, но сможешь ли ты показать быструю мудрость и выманить этого человека из тыквы? Моим людям не удалось этого сделать. (что в переводе означало, что сколько До-Фэй не плевался и не стучал веером об ободок тыквы, того, кто был внутри, это не проняло).
-Что ж, - сказал я, - я, пожалуй, сделаю это, если ты продашь мне свою шляпу! (тут я возвысил голос)
-Что? - удивился Да-Фэй. - Мою шляпу?
Вместо ответа я кивнул в сторону тыквы, из которой слуги хозяина под руки выволакивали человека из Юэ.
-Не знаю, как тебе это удалось, - сказал Да-Фэй, - и, конечно, не пристало вельможе торговать шляпами, которых у него и нет, тем более.
-В таком случае, могу я пригласить этого человека к себе?
-Да-да, - Да-Фэй, недовольный тем, что ему не удалось поставить меня в неприятное (для меня и приятное для него) положение, опомнился и послал вслед за нами своего слугу. К его будущему огорчению это был слуга с понравившемся мне зонтом, который я у себя подменил на другой, менее примечательный зонт, когда слуга отвлёкся на принесённую ему воду.
После чай из Наньчжао, который я последнее время стал предпочитать другим, я заговорил с человеком из Юэ.
-Очень умно стать продавцом шляп в Юэ, там где никто не носит их. Ты стал подобен тому дереву, столь кривому, что никому не нужно и которое в силу этого простояло сто лет и стоит до сих пор, в то время как все прочие пошли на доски. Ты путешествуешь по стране, не оставаясь ни в чьей памяти. Но приходится избегать Сунь, где эти смешные шляпы с качающимися нитями пребывают в непонятном мне почете. Зато можно странствовать здесь, где мы предпочитаем зонты - о эти зонты! (отвлёкся я).
-Да, я был сильно удивлен, когда кто-то в этой местности пожелал купить шляпу. Такого не случалось несколько лет. Так что я не мог удержаться и выглянул, чтобы посмотреть на необычного покупателя, - сказал человек из Юэ. - В моей стране предпочитают по особому скреплять волосы или, на худой конец, пользуются платками.
-Я слышал, что в Наньчжао нет надобности в шляпах, - леса дают достаточно тени.
-По правде говоря, я бы не прочь заняться чем-то другим. Не проданные шляпы не приносят серебра.

3:58PM

4:53PM

После дождя снова сухо и солнечно - значит ли это, что дождь приносит сияющие дни? Последнее время в их воздухе стало много песка и потому я стараюсь не вдыхать, стоя к ветру лицом.
Вчера упала еще одна капля смолы на подостланную карту - это значит, что идет уже шестой год, как я здесь, а ещё это значит, что путь на Хара-Ю отныне закрыт. Под вечер появился Фай-И и подтвердил это - так обычно и бывает, смола говорит правду. Теперь земли востока окончательно отделены от известного мира - или того, что вскоре станут называть известным миром.
Фай-И говорит, что три четверти мира закрывает мрак.
-Если там мрак, то можно ли говорить о том, что там мир? - спрашиваю я.
-На каждую бабочку Сэндо найдётся три осы, - отвечает Фай-И. Это, конечно, не про то, но к чему спорить, если и так знаешь ответ? Нужно только подождать, пока смола не закроет всю карту - и тогда не будет никакой надобности и смысла во всех этих вопросах и ответах.
Фай-И рассказывает о гуне, где он побывал. Там лежит долина До-Чу, в которую каждый может спуститься, но никто не может покинуть.
-И как же они там все живут? - спрашиваю я.
- Копают шахты. Сперва там был подземный город, но затем, после землетрясения, он оказался разделён на несколько частей, сообщение между которыми было потеряно. И в каждой части закапывались вниз, надеясь, что проведут смычку глубже, в более податливых породах.
-И что? - спрашиваю я.
-Оказалось, что в каждой части разный низ, - ответил Фай-И, пожав плечами. - Знаю, странновато звучит. Как-будто там разные пути из известного мира. Кто-то прозябает среди желтых червей, кто-то сражается с каменными кротами, а кто-то наслаждается среди фей. Но сейчас стало хуже. На каком-то уровне - уже очень глубоко - везде появляется одно и то же - тёмная вязкая жидкость, выпускающая пары, от которых сознание вращается вокруг самого себя. И теперь все жители этих разрозненных частей, спасаясь от паров, рвутся назад, на поверхность - сталкиваются друг с другом и дерутся. На верхних уровнях война, а на поверхности бродит великан с молотом и шарахает им всех, кто высунет голову.
-Как же ты узнал всё это? - спрашиваю я.
-Пролетел на шаре, наполненном теплым воздухом, над долиной, - сообщил Фай-И.
-Знаю я такие места, - говорю я, - если ты попадаешь туда - то ты их, неважно, но земле, воде или воздуху - всё это и есть ловушка.
-А что если я притворился частью предельного мрака? - со значением спрашивает Фай-И. - Если с тщательностью подготовить шар, нанеся нужные знаки, и развеять все мысли, тогда...
-Хм, - говорю я. Фай-И рассказывает много интересного и там, где я сейчас, не имеет особого значения, правда ли это. Вместо дальнейших расспросов я спрашиваю, не проходит ли где-то поблизости ярмарка, где можно купить рабочих игуан.
-Ты такой придирчивый, - отвечает Фай-И, - тебе ведь нужны не просто игуаны, а игуаны особых цветов. Темно-зеленых с золотым крапом ты, помню, отверг.
-Если мне будет неприятно смотреть на них, то и работа их покажется мне плоха. И, в итоге, она и будет плоха, - поясняю я.
-Через шесть дней в Ахо-Тае будет большая ярмарка. - говорит Фай-И. - Я могу сопровождать тебя на пути к ней.
-Ахо-Тай на севере, - говорю я себе. - Почему бы и нет?..

///

3:49PM

лай на крошечных муравьёв на щеке пустыни
старая собака динго, лай
там где качаются красные скалы
и солнце свой край
тащит прочь по-над льдам Антарктиды,
где в тени элементы рельефа размыты
и Путь Пляски корябает ноги, -
безымянные духи и боги
приникают к царапинкам,
проникают по полым костям
и кишечнику в голову, в уши
и сосут белоглазые груши
вечно в жажде и вечно в жаре,
даже ночью, теперь, в ноябре
различимы становятся мне
барабаны из кожи
лемурийских быков
и гондванских питонов,
асагардские вши
и чилийские горные вепри
все в мерцаньи медовых стволов диких сосен.
без названия бездна
сиренево-ласковых дёсен
ледяными зубами их крошит
и в звездную полость уносит,
где давно уж лежит
затонувшая черная Волга,
пряжка с красной звездой
на ремне великана, у Сурта,
приходи за водой
по звенящей траве
ты под утро.

3:41PM

словно слюни Луны
через влажный куб ночи
тянут рельсы враги
натыкаясь на кочки

по их следу летят
громовые собаки
и отряд ВВС -
это белки-летяги

и под старой корой
будят черви подмогу
красный дятел уснул
и упал на дорогу

12:05AM - недостающие библиографии

Джакомо Аюччиази

известны две статьи этого автора

в первой - "Был ли Будённый буддистом?" автор прослеживает причины развития и упадка внутриконтинентальных ("глубинных", как Аюччиази их называет) империй - образований времен расцвета монголов, Австро-Венгрии, ЦАИ. Здесь же упомянута теория, впоследствии ставшая известной как "эффект Нейлинга". Данный эффект заключается в скачкообразном (катастрофическом) разглаживании пространства и времени, процессе, связанном с "понижением концентрации" высокоэнергетических (многовариантных) хронолокаций (мест и событий). Эффект Нейлинга приводит к образованию границ восприятия, замыканию внимания наблюдателя на произошедшем скачкообразном изменении ("перезагрузка матрицы"). В качестве примера действия эффекта Нейлинга (которое, как правило, можно заметить только постфактум) Аюччиази приводит переход от т.н. исторического времени к геологическим эпохам, от отдельной хронолокации - к планетарной Земле и, впоследствии, к скоплению Галактик.

вторая работа под названием "две вещи случают одновременно" содержит анализ воздействия, оказываемого на человека различными фокусами и трюками. Аюччиази пишет о неком "провале в представлении себя и мира", которое может быть расширено до восприятия вещей, лежащих за гранью базовой реальности.

4:35PM

Все тексты можно разделить на три различных массива.



Первый массив составляют как я их назову "точечные" тексты - в них речь идёт об одном предмете. Собственно "Дао де цзин" наиболее характерный пример такого текста. Точечные записи похожи на то, как человек хочет обхватить руками огромный надувной шар - он лезет по нему наверх, но руки его скользят, а сам шар отскакивает назад, и при этом человек совершенно не может объяснить, в чем суть его затруднений. поэтому, сказавши /дао, выраженное словами.../ Лао Цзы мог бы и закруглиться.
Второй массив составляют "осевые" тексты - в них две какие-то категории ("полнота" и "неполнота" или, в более поздней трактовке, "добро" и "зло") располагаются на полюсах, а автор текста, как пожарник, катается между ними словно по шесту. Рассказать о чем-то осмысленном, кроме как о самом факте разделения, эти записи не могут и потому авторы склонны впадать в морализаторство.
Третий массив представляют тексты с тремя и больше действующими лицами или какими-то сущностями. Здесь уже начинает действовать столь любимый филологами "нарратив" - в общем, происходит движуха, зависть, обиды, ружья палят, месяц виснет и прочее в таком духе.