(ш10) 1889-й, сэръ

(…предыдущая часть)
Итак мы видим, как в одинадцатом часу вечера 4 июня 1889 г. сэр Чарльз падает бездыханным на тёмной аллее.
А где именно? И тут в переводе куча неточностей:

"I understand that the yew hedge is penetrated at one point by a gate?"
— Если я правильно вас понял, в аллее есть калитка?
[Нет не правильно понял, а надо сказать, что тисовая изгородь прерывается только в одном месте калиткой]

What is the alley like?"
"There are two lines of old yew hedge, twelve feet high and impenetrable. The walk in the centre is about eight feet across."
— А что представляет собой эта аллея?
— По бокам высокая зеленая изгородь из тесно сросшихся старых тисов. Посередине — дорожка футов восьми в ширину.
[Опять не так. Надо ясно объяснить, что высота этой изгороди почти 4 м (366 см), и через которую никак ни пролезть, ни перескочить]

Путаются ярды (0,9144 м) и шаги (0,7112 м):
The marks were some twenty yards from the body and no one gave them a thought
— Они были шагах в тридцати от тела, и на них, вероятно, просто не обратили внимания.
[20 ярдов = 18,288 м = 25,63 шага]
"Had Sir Charles reached this?"
"No; he lay about fifty yards from it."
— Сэр Чарльз дошел туда?
— Нет, он лежал шагах в пятидесяти от нее.
[50 ярдов = 45,57 м = 64 шага]

"Were they on the same side of the path as the moor-gate?"
"Yes; they were on the edge of the path on the same side as the moor-gate."
— Они были на той же стороне дорожки, где калитка?
— Да, на самом краю, ближе к калитке.
[А точнее, надо было подтвердить, что они были именно на том краю дорожки, где находится калитка, ведущая на пустошь]

"He had left his own marks all over that small patch of gravel. I could discern no others."
— Гравий был испещрен его следами. Других я не заметил.
[Не просто гравий был испещрен следами сэра Чарльза, а им был истоптан его небольшой участок]

Падает на тёмной аллее, еле различимый в густых сумерках под тонким серпиком молоденького месяца.

Но вот наступает 14 июня 1889 г. и выходит номер "Девонширской хроники" уже со со всеми подробностями происшествия, и уже полная луна озаряет дартмурские пустоши, как, впрочем, и окрестности Сен-Реми:

(щелчком изображение можно увеличить)

о чем Винсент Ван Гог и пишет своему брату Тео 17-18 июня 1889 г. :
— Я написал пейзаж с оливами и новый этюд звездного неба [а пейзаж с оливами — вот этот].

И не прошло ещё двух недель,

как Антон Павлович Чехов пишет о смерти своего брата Николая:
— 17(29) июня 89. Художник скончался. Подробности письмом или при свидании, а пока простите карандаш.

Похороны, едет в Киев, Одессу, Ялту, назад в Сумы, потом в Москву, где 24 сентября (6 октября н.с.). заканчивает работу над повестью «Скучная история».
В этот же день в Париже открывается кабаре «Мулен-Руж»

Ну и в то же самое время доктор Ватсон и сэр Генри только прибыли в поместье Баскервилей.

И пока они там заняты своими призрачными делами, А. П. Чехов быстро-быстро пишет «Лешего» и моментально — водевиль «Свадьба», обсуждает с Чайковским содержание будущего либретто для оперы “Бэла” по Лермонтову:
— Только, знаете ли, Антон Павлович, — сказал Чайковский, — чтобы не было процессий с маршами. Откровенно говоря, не люблю я маршей.

17 (29) октября в Саратове умирает Н. Г. Чернышевский, 61 года отроду.

Надо сказать, что и весна того года была, как бы сказать, несколько особая:

28 апреля [10 мая] 1889 опочил Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин 63 лет.
Но, как справедливо заметил поэт, у гробового входа младая жизнь будет играть, причем в виде:
Чарли Чаплина, родившегося 16 апреля 1889 г., и Адольфа Гитлера, родившегося 20 апреля 1889 г.
Здравствуй, племя
Младое, незнакомое! не я
Увижу твой могучий поздний возраст,
Когда перерастешь моих знакомцев
И старую главу их заслонишь
От глаз прохожего.

Но всё ещё впереди, и будущее с такой заботливым милосердием скрыто от уже и пока живущих людей, а также от только что пришедших на свет Анны Ахматовой, Веры Мухиной, Александра Вертинского, Людвига Витгенштейна, Игоря Сикорского, Ивана Мозжухина, и, скажем, для примера ещё, Джавахарлала Неру.

А пока к 6 мая 1889 г. — дню открытия Парижской выставки — сооружена наиновейшая Эйфелева башня.
«Рад бы удрать в Париж и взглянуть с высоты Эйфелевой башни на вселенную, но — увы! — я скован по рукам и ногам и не имею права двинуться с места ни на один шаг» (А.П. Чехов, 31 мая [12 июня] 1889).

В этом году публикуются замечательные «Янки при дворе короля Артура» и «Трое в лодки, не считая собаки» по кличке Монморанси, а не Баскревилей.

Лев Николаевич всех одаривает «Крейцеровой сонатой» — чтобы не очень тут безобразничали.

И. Левитан пишет свои чудные Плёсы:


А вот другие характерные картины того, как сейчас кажется, безумного года:

(картина слева может, при острой необходимости, иллюстрировать сцену похищения несчастной девицы безбожным Гуго Баскервилем верхом на одноименной собаке
— но, признаться, собака-то малость подуздовата, и ещё, угадай, два существенных недостатка — ведь стара и с коротким щипцом).

По всей России с успехом идут новенькие чеховские «Иванов» и «Предложение»:

Саша (вскрикивает). Я знаю, что он хочет сделать! Николай, бога ради! Иванов. Долго катил вниз по наклону, теперь стой! Пора и честь знать! Отойдите! Спасибо, Саша! Саша (кричит). Николай, бога ради! Удержите! Иванов. Оставьте меня! (Отбегает в сторону и застреливается.)

Наталья Степановна. Но… все-таки, согласитесь хоть теперь: Угадай хуже Откатая. Ломов. Лучше! Наталья Степановна. Хуже! Чубуков. Ну, начинается семейное счастье! Шампанского!

А также, конечно, водевиль «Медведь»:
«Мой “Медведь” следовало бы назвать “Дойной коровой”. Он дал мне больше, чем любая повесть. О публика!» (А. П. Чехов. 6 (18) января 1889)


(И.И. Шишкин. Утро в сосновом лесу. 1889 год. Холст, масло. 139×213 см).

Бэрримор (невозмутимо). Ваши медвѣди, сэръ!

(продолжение следует…)