Майдана не будет
Но вот и побывал я на марше, кхм - кхм, “несогласных”.

-Надо идти. Ситуация же революционная! То что из себя представляет патриот–националистическая тусовка нам и так давно известно, а вот какой потенциал у этих - надо понять, прочувствовать – убеждал меня накануне Алексей Широпаев.

Пошли, поняли, почувствовали, узрели. Этот самый, как его - потенциал, во.

Встретились на Кондратьевском. Родные места. Я там жил в молодые годы. Алексей издавал газету. Моя квартира и его редакция располагались в соседних домах, почти окно в окно.

Я предлагал идти дворами – места то знакомые, родные, сколько раз хоженые. Такие закоулки знаю, что никакие кордоны не остановят.

-Да что таится. Пошли прямо по Бретской. Когда был “русский марш” - установка была хватать молодых и русских, а сегодня, наверное, дан приказ арестовывать пожилых очкастых евреев – решительно ответил Алексей, полностью отметя все мои аргументы.

Несколько нерешительно поправив очки, я направился за ним, в сторону дома кино.

Никто нас не арестовал, хотя на перекрёстках и кучковались небольшие группы космонавтов, как-то подозрительно нас рассматривавших. У здания Моспроект – 2 одевались в агитационные жилеты и разбирали знамёна, под строгим присмотром не то преподавателей, не то кураторов, прокосьяновские студенты. Сразу было видно - молодёжь пришла подзаработать.

У Пекина космонавтов было уже больше. Вместе с ними стояли многочисленные агенты в штатском, сверлящие прохожих своими фирмиными профессиональными взглядами – буравчиками. На их лицах читалась откровенная злоба – сорвали гады выходной. Вместо дивана и коньяка, рыбалки и водки – топчись тут, порядок обеспечивай!

Но не только космонавты и агенты в штатском были мобилизованны кровавым режимом на борьбу с демократической революцией – в маленьком сквере, напротив Пекина, скучало, ожидая своего часа, множество милицейских собак.



Митинг ещё не начался, и мы решили подкупить сигареты и пиво.

Но не тут то было!

Ларьки были заперты, а если и находились открытые, то там искомые товары отсутствовали. Поиски нас завели на Тверскую, потом в близлежащие переулки. Переулками мы вышли на садовую. Где продавщитца хот-догов сообщила нам, что продавать пиво с раннего утра запретил УБОП.

-Сволочи! Какая же без пива может революция! Это же просто удар под дых – опечалился Широпаев и мы направились в маленький ресторанчик в сквере рядом с театром Сатиры.

Пятьдесят грамм “ФЛАГМАНА” очень подняло настроение, и мы решили, что теперь, пожалуй, можно и на митинг. На этой фотографии Алексей Алексеевич запечатлён в исторический момент достижения им полной готовности, дать бой за свободу и демократию.



Когда мы подошли к месту манифестации, ораторы уже вовсю отжигали, поднимая народ на святую борьбу.

-Будет квартира, будет квартира, точно будет квартира – слышались чьи-то истошные вопли.

К сожалению, на этой оптимистической ноте выступление, увы, так и оставшегося нам неизвестным пассионария скоропостижно закончилось, и мы так и не узнали, кто же и кому обещал квартиру. А может, кто-то убеждал всех, что лично он без квартиры не останется, так как ему её твёрдо обещали? Увы, не могу что-либо сказать по этому поводу определённого.

Вообще народу на митинге было мало. Огороженная площадка едва была заполнена на четверть. Протестующие внутри загона располагался крайне неравномерно. Основная масса несогласных плотно сбилась в угол, поближе к трибуне, где им раздавали пищу духовную демократические вожди. Было очень похоже на то, как овцы давятся вокруг поилки. В большей же части загона, которая была пустой, туда сюда беспорядочно шастали какие-то мутные личности с кусками мятых картонок на груди, испещрённых какими-то корявыми письменами. Такие же картонки, носят у себя на груди попрошайки на вокзалах и перекрёстках. Правда, у попрошаек всегда самые крупные слова на этих картонках – помогите или подайте, у этих же были – долой или нет.



-Отдам за тридцать рублей, всего за тридцать рублей, ниже себестоимости – кричал пучеглазый небритый молодой человек, увиваясь за кем-то.

Эту хаотически перемещающуюся, подобно броуновскому движению, биомассу разбавляли накаченные суровые ребята, постоянно куда-то звонящие. Ага, агенты в штатском – сообразили мы.

В лучшую сторону выделялась колонна нацболов. Они стояли строем, по несколько человек, и потому вытянувшись практически по всей длине загона. Рядом с ними, ближе к трибуне кучковалась неорганизованная горстка дёрганных акээмовцев.



Нацболы, при ближайшем рассмотрение, оказались мальчишками, просто школьниками, не всегда даже старших классов. И, тем не мене, эти ребята стояли в боевом строю, видимо, готовые прорывать ментовские кордоны. При этом ментов и вевешников было очевидно больше, чем всех вместе взятых митингующих.

Собственно эти мальчишки, а часто и просто дети, были единственными из всей массы “несогласных”, хоть на что-то способных. Было видно, что это честные, идейные, романтические в лучшем смысле, ребята, готовые пожертвовать собой.

Но всё ж таки, эта была грустная картина. Когда в бой идут дети, это значит только одно – их отцы-командиры уже проиграли войну. И гонят детей на убой не ради победы, а только ради того, чтобы ещё ненадолго продлить своё существование.

В какой то момент там, где кучковались акеэмевцы зажглись флаера, потом загорелся какой-то плакат, прямо в толпе. Мускулистые ребята разом ринулись туда. Произошла короткая свалка. Потом всё затянуло едким дымом – горящий плакат затоптали. Колонна нацболов, дрогнула, но выдержала порядок и строй.

Эту провокацию устроили акээмовцы. То ли замёрзли и решили погреться у огонька, то ли с тоски нюхнули что-то крепкое …

Да, что взять с этой мрази - Удальцова. Одно слово – антифа!

А ведь устрой эти сволочи провокацию не среди стойких нацболов, а в толпе рядом с трибуной, где сконцентрировались рыхлые демки, и паника и жертвы были бы обеспечены.

И действительно, ведь рядом с трибуной, плотно прижавшись друг к другу (может так теплей?), толпились весьма хиловатые борцы с режимом.

Оказывается рядовые демократы – те же убогие и жестоко битые жизнью совки, как и фанаты зю. Такие же неприкаянные, обокраденные и разорённые дотла прошедшими годами реформ постаревшие мэнэсы, как и их классовые братья и одновременно идеологические противники – совки-комуняки. Только, если совок-комуняка обвиняет во всех своих бедах - гайдара, ельцина, чубайса … и верит, что только зюга и полковник Квачков может спасти его от одолевших напастей, (вернуть молодость, здоровье, счастливую жизнь, светлое будущее и ежедневную газету “Правда”) то совок-демократ во всём винит кровавую гэбню и коррупционеров - партократов, и верит, что его может спасти исключительно чубайс, явлинский и хакамада … (увидят, оценят его верность идеалам демократии и возьмут к себе в царство свободы).

Вот они рядовые демки, во всей красе внимают своим кумирам:







Кстати об их кумирах.

Какое стадо такие и пастыри. Одноглазый ведёт слепых. Среди безногих – хромой владыка.

Признаться, я не ожидал что все эти рыжковы-каспаровы-хакамады такое совершенно неудобоваримое убожество!

Да, в чудесном мире телевидения, когда всё внимание исключительно концентрируется на них, то зрителю ещё можно внушить (и то ненадолго), что они имеют какой-то масштаб и величину.

Легко порхать в мире теле чудес под завораживающим и легко творящим обманы светом софитов в искусственном мирке телестудии, но низвергнутые сюда, на жёсткую землю, под безжалостный свет солнца, под живое тяжёлое и часто серое небо, они, вдруг, неожиданно для себя, оказались в мире, где грубое земное тяготенье безжалостно ломает и выворачивает их хрупкие, истончившиеся от долгого безделья, косточки и расплющивает атмосферным давлением студенистые телеса, в одно мгновение превращая их в немощных, раздавленных, потёкших из всех пор слизью, еле двигающихся беспомощных, спазматически дёргающихся переломанными щупальцами и натужно хрипящих что-то нечленораздельное, слизняков.

Тут среди живых людей, пусть и благосклонных к ним, а не выдрессированных по первому свистку хлопать обезьян – статистов, сразу зримо ощущается их полная несостоятельность, ничтожность, отсутствие хоть какого-то намёка на волю, цельность, убеждённость и силу

Раздутые в кривом мире телегрёз до совершенно гротескных шаров-великанов, здесь, подобно гигантским медузам, выброшенным штормом на берег, они представляли собой быстро тающие под солнцем кучки безвольной слизи.

Что только стоят их блеклые невыразительные голоса и гротескно-потешные фигурки!

Да это надо обязательно увидеть, услышать их, в живую, и сразу всё станет ясно.

Неуверенные, в себе, закомплексованные, остро чувствующие свою не органичность, чужеродность, и оттого, как мне показалось, презирающие и боящиеся собранной ими же людей, остро сознающие, что они сознательно обманывают, они натужено, запинаясь, и складывалось ощущение что, через силу, мучительно преодалевая себя, несли какой-то причудливый бред.

Но интересно было даже не то, что они говорили (ну понятно не Адольфы Гитлеры, где ему в путиляндии взяться!), а то - как они это говорили.

Их речи совершенно не трогали, не задевали за живое, более того, услышав первые же фразы очередного “оратора”, у меня мгновенно включался блокатор, и дальнейшие его бормотание, я уже просто не воспринимал. Несколько раз я, было, попытался сосредоточиться, но безуспешно.

Всё дело в том, что их речь, по интонации, по тембру, по манере строить фразы, по ещё каким-то неизвестным мне параметрам, были совершенно тождественны голосам профессиональных попрошаек, вымогающих у прохожих деньги на своё пропитание. Поэтому сознание инстинктивно блокировало и отторгало эти назойливые звуки.

Звучал в ушах какое-то однообразный бу-бу-бу, и лишь изредка слух болью резал какой-то совершенно уж гадостный писклявый голосок, и тогда становилось ясно – это уже полная хакамада!

А ведь, собственно, если вдуматься – им и привокзальным попрошайкам от людей надо одно и то же – втереться в доверие, разжалобить, задеть струны в душе, чтобы люди им отдали нечто своё! Собственно они и попрошайки, по сути, разные стадии развития одного и того же паразита. Только одним вот свезло, попали в большую политику, раздуло их там, в телевизоре, а другим - нет, вот и приходится шлятся по електричкам и переходам. Но базовые инстинкты и манеры поведения остаются всё теми же, натура то одна, потому и издают они в принципе одинаковые звуки.

Нет, определённо, сознание отказывалось их воспринимать. Наверное, они это чувствовали, как чувствует скучный учитель, когда теряет контакт с классом, и потому, периодически бормотания прерывали истерические вопли, типа - Долой чека!

Рядовые демки, сбившиеся в плотное стадо перед трибуной, на эти регулярные встряски реагировала вяло. Не помогали, даже эти истеричные визги. Так вздрагивали, слегка колтыхаясь, как густая тина, в которую плюхнули булыжник, и снова замирали. Так же, наверное, реагируют на шипение удава, кролики, впавшие перед ним в мутное оцепенение.

На общем тусклом и противном фоне выделилась лишь Альбабиха. В её речи был драйв. Сразу была видна хватка комсомольской активистки-отличницы в молодости. Но её драйв заставил обратить внимание на содержание речи. А речь то была о свободе для какого-то многонационального народа. По моему, даже слово российский, она ни разу не произнесла, не то, что русский. Русский – это для неё очевидное табу. Только и слышалось - мы многонациональный народ, наш многонациональный народ и т.д. и т.п..

Кстати, а вот ведь евреи – идеальный же многонациональный народ – подумалось мне. Просто в прямом смысле – дети разных народов. Да и сама Альбац, наверняка, эталонная многонационалия, жаль только, что свою родословную не рассказала, для примера.

-О, нашлась Роза Люксембург – протянул Широпаев, как-то недобро прищурившись.

Мне почудилось, что он лёгким и выверенным движением достал из под полы кулацкий обрез. Но наваждение быстро растаяло. Меткий выстрел не сразил неистовую Розу. Стоя на самом краю трибуны, возбуждённая Альбациха всё так же парила над стылой толпой, как деревянная дура на носу старой шхуны, заплывшей по ошибке, или дурости, в зону паковых льдов, где она неизбежно будет раздавлена.



Через какое-то время митинг начал подходить к концу. Начали читать резолюцию. Мало того, что она была абсурдна по содержанию, так, на мой взгляд, заканчивать митинг резолюцией – абсурдно по форме.

Как-то не могу представить, что Гитлер или Муссолини заканчивали свои митинги приёмом какой-то резолюции. А они то знали толк в митингах и уличных акциях. А вот большевики …

После принятия резолюции, на трибуне показалась какая-то высушенная мумия. Заскрипел размеренно-противный голос. Это вылез Лимонов. Он напомнил собравшимся, что после митинга запланирован прорыв оцепления, драки и поход на Кремль, даже если будут стрелять. Но так как ментов сегодня много, то решили сберечь драгоценные жизни, и остаться стоять. Будут они стоять долго, стоять до тех пор, пока властям их стояние не надоест, и власти не согласятся чтобы они ушли. Когда власти скажут – идите куда хотите, только очистите площадь, мы пойдём своим маршем.

-Мда-а-а! – протянули мы, одновременно с Алексеем, сфотографировались на память на фоне героически стоящей нацболовской колонны, и направились к выходу.



Опять же мне был интересен не только что высказанный откровенный бред, а голос Лимонова. Его голос был голосом старого педанта, сухого, въедливого и придирчивого педа – педагога. В его книгах он является в образе неутомимого любовника, героя революционера, великого мыслителя, а в жизни у него голос скучного учителя - зануды.

Может быть это, отчасти, (а может и полностью) и раскрывает его успех именно у школьников. Ведь школьник выдрессирован, сначала детсадом, потом школой на коммуникацию именно с таким типом людей – со скучным занудой учителем, он выучен смотреть в рот, и учится именно у такого педантичного неудачника. Других учителей в школе ведь просто нет. Поэтому школьник видит в Лимонове знакомого и понятного ему учителя, и вступает с ним в привычные и понятные для него взаимоотношения пед-ученик. Только пед, в этом случае, в отличие от строгих штатных училок, преподаёт весёлую и лёгкую науку. Ну, там, как морковку в одно место вставить, хулиганить, выпивать-ширяться, по ходу смущая мозги неокрепших разумом вьюношей, падких на фэнтэзи, грёзами о революции.

Когда я вернулся домой, ейху моска донесло, что кордоны были прорваны, и марш состоялся по первой Бретской.

Всё дело в том, что входы – выходы в загон были именно с улицы первая Бретская. Выходя из загона, человек сразу же попадал на первую Бретскую. Так что, то, что гордо назвали маршем - было просто толпой уходящей с митинга по первой Бретской на метро Белорусская.

Но тут интересно вот что, оказывается, теперь у нас маршем называется шествие ПОСЛЕ митинга, совместная прогулка участников с митинга в метро. Обычно маршем называют шествие НА митинг, а не С НЕГО. Люди собираются вместе, чтобы маршем идти на митинг. Во всём мире марш кончается митингом (или штурмом дворца, а может и революцией), только у нас, что у поткина-рогозьки, что у этих, оказывается, митинг кончается маршем (по домам). Во всём мире люди маршируют, чтобы прийти на место, где у них будет бой, только у нас маршируют после битвы (пусть и в виде митинга).

Хотя после битвы иногда и маршируют, в колоннах для пленных - проигравшие.

Что же касается оценки этого марша, то он, как и марш поткина-рогозьки, свидетельство того, что больше за новоявленными Троцкими и Розами Люксембург никто никуда не пойдёт.

Котёл под названием Россия обязательно рванёт, как бы его ни закручивали, но всем этим политическим трупякам уже никак не удастся оседлать чудовищный взрыв, которым будет грядущая национальная революция русского народа.