Судебный процесс над устроителями выставки «Запретное искусство-2006» в Сахаровском центре становится всё более и более абсурдным. Художники Виктория Ломаско и Антон Николаев ведут репортаж из зала суда.

«Ваша честь, суд над выставкой «Осторожно, религия!» был смехотворен и позорен. Но мы, как и все живущие в нашей стране, принимаем это как некую данность. Этим злобным людям нужно было бросить какую-то кость. А выставка «Запретное искусство» дебатировала с этим решением суда», — печально произнёс директор Зверевского центра Алексей Сосна и ещё более печально развёл руками.

Наверное, он был первым свидетелем, кто сказал о выставке то, что думает, а не пересказал содержание пресс-релиза, где говорилось что-то о мониторинге цензуры в изобразительном искусстве.
 

Примерно о том же сказал выступавший вслед за Сосной галерист Марат Гельман: «Я уверен, что если бы эта выставка прошла в моей галерее, никто бы в суд не подал. Вся эта история случилась только потому, что выставка прошла в Сахаровском центре, где до этого прошла выставка, организаторов которой судили за разжигание межрелигиозной розни. А многие работы, за которые сейчас судят, я показывал в своей галерее».

 

Злополучная выставка «Запретное искусство-2006» прошла в марте 2007 года в музее имени Андрея Сахарова, директором которого тогда был Юрий Самодуров.

Куратором выставки был тогдашний глава отдела новейших течений Третьяковской галереи искусствовед Андрей Ерофеев, который собрал в экспозиции все работы, снятые в 2006 году с выставок по цензурным и самоцензурным соображениям.
За три года до этого в том же месте была проведена антиклерикальная выставка «Осторожно, религия!», организаторы которой, в том числе и Самодуров, были оштрафованы.
После того как возбудили новое дело, осторожные сослуживцы на всякий случай поувольняли Ерофеева и Самодурова с должностей. Теперь они безработные и с подпиской о невыезде.
 

— Вот вы говорите, что в нашей стране нет цензуры? — обращается прокурор к Гельману.
— Да, последний раз я сталкивался с цензурой в 1989 году, — уверенно подтверждает галерист.
— Значит, из этого следует, что проблемы цензуры в стране нет. А из этого следует, что эта выставка никак не могла исследовать проблемы цензуры, а преследовала совсем другие цели, — уверенно выводит прокурор, молодой немного одутловатый парень в синем форменном костюме с погонами.
 

Всем сидящим в зале становится понятно, что всё клонится к тому, чтобы обозначить «другие цели»: разжигание межрелигиозной вражды.
— Слушай, мальчик, — неожиданно вскипает Гельман, — не надо меня так передёргивать, я всё-таки член Общественной палаты! Если я говорю, что в стране нет цензуры, то это не значит, что в стране нет проблемы цензуры. Вспомни, как по глупости таможенных работников, которые возомнили себя цензорами, не пустили на Запад целующихся милиционеров «Синих носов» или как директор Третьяковской галереи снял с экспозиции работу «Икона-икра» Александра Косолапова. Последнее произошло из-за того, что на выставку должен был прийти кто-то из московского начальства. Цензура у некоторых людей в головах, и об этом выставка…
 

«Икона-икра» ― фотомонтаж оклада богородичной иконы, где вместо образа — чёрная икра, вызывает у обвинения самые сильные нарекания, как, впрочем, и другие произведения, в которых используется религиозная символика: Иисус Христос в виде Микки-Мауса или орден Ленина в распятии.
Никому из допрошенных искусствоведов или художников не пришла в голову идея, что это сделано из кощунственных побуждений, чтобы обидеть христиан.
Все говорили примерно одно и то же: это попытка показать, что общество потребления и советская власть пытаются заместить собой христианство, претендуют на то, чтобы занять место религии в сердцах людей.
Но это логика совершенно не убеждает бывших участников националистической РНЕ из «Народной защиты», организации, подавшей иск против устроителей выставки.
 

Самый активный дяденька из «Народной защиты» — Владимир Сергеев, коренастый бородатый мужик невысокого роста. По его словам, вскоре после посещения выставки скончалась его жена Анна. Он охотно рассказывает об этом журналистам как иллюстрацию того, что организаторы «Запретного искусства» сеют смерть.
Однако когда он остаётся наедине с художниками, пришедшими поддержать Ерофеева, сразу же начинает говорить о другой Анне, Альчук, которая трагически погибла после того, как её осудили по аналогичному делу «Осторожно, религия».
Сергеев ходит по двору и коридорам и на разные лады нашёптывает, что поддерживающих Ерофеева может постигнуть участь Альчук.
 

Активные обсуждения происходящего постоянно идут и в душных коридорах, где в ожидании слушаний и в перерывах преют и участники процесса, и те, кто пришёл за ним понаблюдать.

Православная общественность обсуждает интересующие её темы: всемирный еврейский заговор, и то, что среди евреев всё-таки попадаются хорошие люди, и то, что выставка «Запретное искусство» и пенсии, на которые не прожить, — звенья одной цепи, и что русский народ устал подставлять другую щёку.

 

Особенно запомнилась история про художника, который рубил иконы. Этакая народная агиография ересиарха Авдея Тер-Оганяна.

 
Бабушка в шали и с молитвенником в руках рассказала, что когда этот художник умер, и его стали отпевать в церкви, неожиданно у покойника поднялись руки, и не было никакой возможности опустить на гроб крышку. Батюшка подошёл к гробу и собственноручно затолкал конечности на место. Но руки снова поднялись, и батюшке снова пришлось их заталкивать в гроб — и так повторялось три раза. Тогда священник взмолился: «Господи, пусть он был грешником и рубил иконы, но дай мне его похоронить». Господь услышал батюшку, руки опустились вниз, крышку гроба прибили, богохульника похоронили по-христиански.
 

Из свидетелей обвинения больше всего запомнился отец Павел Буров, бородатый высокий мужчина с немного детским лицом. Он служитель храма в Пыжах, а большинство свидетелей защиты ― прихожане этого храма.

Ещё батюшка известен тем, что его однажды едва не лишили сана за публичные высказывания, самое мягкое из которых ― традиционных религий у нас в стране не четыре, а всего лишь одна — православие.

 

Выступление отца Бурова было интересно слушать: «Первое, что хочется сделать — это разгромить эту выставку. Получается, что Тер-Оганяну можно рубить иконы, а нам устраивать погромы нельзя? По поводу осквернителей можно вспомнить слова Иоанна Златоуста: сокруши ему зубы и освяти десницы».
Ещё отец Павел сказал, что он как священник никому по лицу бить права не имеет, чего, впрочем, не может требовать от своих прихожан. Также батюшка посетовал, что государство у нас светское и что отменены законы царских времён, когда за осквернение святынь казнили.
 

Другие свидетели говорили примерно одно и то же: на выставке не были, от кого о ней услышали ― не скажем. Но меня она оскорбила и унизила. Нередки были сцены, когда такой свидетель сидел в судебном коридоре и учил свою речь по шпаргалке.
 

Однажды на слушания пришёл и муж покойной Анны Альчук Михаил Рыклин. Он поведал интересную историю об известной выставке «Верю», которая прошла под кураторством Олега Кулика одновременно с «Запретным искусством».
По словам Рыклина, Кулик специально не брал на «Верю» никого из участников «Осторожно, религия», поэтому власти позволили выставить работы весьма вольного содержания. Я защищал Кулика ― он сам участвовал в «Осторожно, религия».
Рыклин категорично ответил, что слышал, как Вася Церетели об этом сказал в телеэфире. Я попытался объяснить Рыклину, что в проекте «Верю» была и позитивная сторона — попытка примирить современное искусство с властью и с либеральным крылом духовенства, но философ был категоричен.
 

Среди выступавших в защиту свидетелей особенно запомнились показания Дмитрия Гутова — он говорил долго, обстоятельно, местами витиевато: объяснял, что на самом деле современное искусство скорее друг религии, чем враг.
Это произвело неожиданное впечатление на присутствующих в зале чад батюшки Бурова. После заседания они обступили Владимира Сергеева, не зная, что делать дальше. Тот был однозначен: не надо поддаваться на уловки хитрого и коварного врага. Ему внимали, но вроде не очень уверенно.
 

«Понимаете, — нашёлся Сергеев, — к вам подойдут на улице и плюнут в рожу. А потом улыбнутся и скажут — это шутка, мы вас рассмешить хотели. Так вот, то же самое эти художники проделывают с нами». Православные воспряли духом и больше не поддавались на коварные уловки врага. Даже когда Вячеслав Мизин из «Синих носов» рассказывал, как он расписывал церкви, реагировали скептическим молчанием.
 

Вообще группа поддержки «Народного собора» во время процесса заметно поменялась: если поначалу это были в основном крикливые бабушки, то сейчас среди них появились молчаливые юноши, старающиеся не попадаться в объектив. Когда их пытаются сфотографировать, они закрывают лица и угрожают разбить технику.
Крикливые старушки по-прежнему выкрикивают с мест что-то душеспасительное или, наоборот, угрожающее. Но их становится всё меньше и меньше. Этим людям, судя по всему, не особенно интересны и близки показания свидетелей защиты.
На последнем заседании кроме вездесущего Сергеева была только одна православная активистка: покрытая большими бородавками бабушка с иконкой-Одигитрией в одной руке и с молитвенником об изгнании бесом и отводом злых чар ― в другой.
 

Православные, кажется, начинают терять интерес к происходящему. Слово за судом. Возможно, решение будет вынесено уже в течение месяца, но странное мозаичное ощущение, остающееся в памяти наблюдающего за этим немного абсурдным процессом, не позволяет сделать никаких определённых предположений, каким это решение будет.

 

http://www.chaskor.ru/article/strannyj_sud_17566