| 1:45a |
Россия Чаадаева
Лучше чем Чаадаев, о России не размышлял никто. Может быть – Солженицын, но ему не хватало охвата: обиды за его личное прошлое и настоящее как обручем стягивали его мысли.
Аномальность России Чаадаев осознает с помощью антитез ее истории. Многое в России зависит от ее географического положения, но не оно является главной причиной изолированности русской цивилизации от общечеловеческого развития. Россия не принадлежит ни Востоку, ни Западу, она пребывает не только вне пространства, но и вне времени, и как бы выпала из исторического прогресса. В России сложились такие условия, которые невозможны для нормальной жизни человека.
Безрадостное, лишенное человеческого смысла существование, в котором нет места личности, Чаадаев выводит из не прошлого русского народа, давно превращенного в нравственно оцепеневший организм.
Все общества пережили бурные эпохи перехода от юности к зрелости, и только в России ничего не меняется: «Мы растем, но не созреваем, движемся вперед, но по кривой линии; то есть такой, которая не ведет к цели. Сначала Россия находилась в состоянии дикого варварства, потом глубокого невежества, затем свирепого и унизительного чужеземного владычества, деспотический дух которого унаследовала и позднейшая власть. Освободившись от татарского ига, русские попали в новое рабство – крепостничество. Русская история была заполнена тусклым и мрачным существованием, лишенным силы и энергии, которое ничего не оживило кроме злодеяний, кроме рабства».
Такова чаадаевская концепция аномальности России, которую он резюмирует следующим образом: «Про нас можно сказать, что мы составляем исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из иных, которые как бы не входят составной частью в род человеческий», и добавляет; «а существуют лишь для того, чтобы преподать великий урок миру: то есть, урок того, как и почему народ выпадает из рода человеческого и как вновь войти в его состав».
Рассуждая о роли христианства в истории Запада и России, Чаадаев утверждает, что уничтожением крепостничества Запад обязан католицизму, а русский народ наоборот, попал в рабство после того, как он стал христианским, и православие не возражало против этого. «Одно это могло бы заставить усомниться в православии, которым мы кичимся», - с горестью сознавал величайший русский мыслитель Чаадаев. |