Милославский, Бродский, et cetera
Дело заключается в следующем. Существовало и по сей день существует некое подобие традиции, в согласии с которой Бродский, по крайней мере, наружно — «всегда был старым евреем в теплом жилете» (К. К. Кузьминский), «поэтом-бухгалтером» (Э. В. Лимонов), неким милым инородцем, — шалым, неуживчивым, болезненным, хотя и очаровательным созданием, которому встречные хулиганы безнаказанно «подставляли ножку» (А. Г. Найман). Этот облик признавался общепринятым; под него, — отчасти, безсознательно, избирались и чуть ли не ретушировались фотографические снимки.

Но облику этому — ни в чем не соответствовали сочинения Бродского: все это мрачное, гулкое, исполненное зловещей обстоятельности, выверенное бормотание почти сомкнутых уст; слова Бродского не терпели пустоты, пролетов, взвизгов, даже чересчур глубоких вздохов; он фильтровал феню — и потому основной корпус его стихов представляет собою черные, без блеска и изломов, скальные наросты вулканического происхождения, озаряемые ночным рассеянным светолучением, испускаемым не Луною, но Сатурном, Ураном и Марсом — при сильном, однонаправленном, без порывов, мокром западном ветре [2]. Западный ветер не принесен сюда метафорою; зрелая поэзия Бродского, с точки зрения «суммы приемов» — есть как бы воссоздание («перевод») в отечественных пределах некоего неведомого, несуществующего европейского подлинника, — англосаксонского, по преимуществу. Думаю также, что стихи его весьма проигрывали в авторском чтении с кафедры; в публичном голосе поэта было чересчур много мелики и высокопарного рыдания [3]; но и в любом другом чтении вслух Бродский проигрывает; его следует читать про себя, и не с листа, а по возможности на память, отгородясь от посторонних шумов: тому выражению, которое навечно застыло и утвердилось на лице его стихотворений, мешает дробная мимика, неизбежная при артикуляции.

http://nk.kojapress.com/critics/miloslavsky.html