...

04:40 pm: О способах конструирования идентичности
Нэнси Рис в "Русских разговорах" (djvu, 5,3 Мб) обсуждает, в частности, становление постсоветской идентичности, которая создавалась в противовес советской. Там, где в СССР говорилось А, нужно было непременно утверждать не-А. Большинство форм такого отрицания известны и существуют до сих пор, однако есть и некоторые менее очевидные примеры.

Прежде всего, речь идет об отношении к религии. В начале 90-ых наблюдался массовый выход из КПСС и принятие бывшими членами партии православия. Как замечает Рис, выглядело это так, как будто они "срочно обменивали один значок легитимности на другой". Рис описывает рождественский ужин в Москве 1990-го года, где все гости впервые в жизни отмечали этот праздник. Ее распрашивали о том, как Рождество отмечают у протестантов вообще и в семье Рис.
Религиозность, замечает Рис, также стала предметом коммерциализации. Всюду стали продаваться дешевые копии икон, заменив собой коммунистическую символику. Параллельно были попытки введения религиозного обучения в школах взамен изучения коммунистической идеологии.

Однако самым серьезной стороной процесса инверсии стало обращение к этническому национализму.
По утверждениям Майкла Урбана (Urban, Michael. 1994. The Politics of Identity in Russia's Post-Communist Transition: The Nation Against Itself. Slavic Review 53 (3) 733-765), именно желание отмежеваться от советского наследия (т.е. от официального интернационализма), стало главной причиной появления различных националистических течений. Развитие национализма, таким образом, следует рассматривать в широком контексте различных линий конструирования постсоветских идентичностей. Отсюда можно заметить связь национализма и становления постсоветского бизнеса, эта связь каким-то образом повторяет развитие европейского национализма и капитализма в XVIII-XIX веках.

С той же целью отказа от советского наследния стали воскрешаться дореволюционные стереотипы отношений между полами. Это выражалось прежде всего в фетишизации буржуазных отношений между полами, создания привлекательного образа мужчины как активного агента трудового процесса и женщины-домохозяйки. В соответствии с новой идеологией женщина должна вернуться к своей "естественной" роли хранительницы семейного очага и т.п. После соответствующих высказываний Горбачева, была начата целая кампания в прессе, активно пропагандирующая патриархальные ценности.

Здесь полезно вспомнить фильм "Служебный роман" и выведенную в ней советскую деловую женщину. В начале девяностых, в результате описанных идеологических сдвигов, сегрегация на рабочем месте была вновь узаконена и молодые женщины, начинающие трудовую деятельность, вновь были вытеснены на должности секретарш и администраторов низшего звена. Именно в начале 90ых тот факт, что при приеме на работу женщины, учитывается ее внешние данные, стал признаваться открыто.

В условиях полного распада всех общественных институтов, на первое место выходили разнообразные мистические мотивы, и среди них упование на магическую власть, принимавшее самые невероятные формы. Одной из наиболее известных стала массовая популярность фигур вроде Кашпировского. В. Тэрнер (Turner, Victor The Antropology of Performance. NY.: PAJ Publications. 1988) называл деятельность Кашпировского термином orexis, т.е. "попыткой через ритуал реконструировать социальное "я" населения и разложенные социальные институты, не поддающиеся процедурам и инициативам рационального бюрократического планирования". Телесеансы Кашпировского увлекали не только средних советских служащих или рабочих, но и интеллигенцию, самые образованные и прогрессивные слои советского общества.