Неважно переведено, все в будущее время упрятано: «Но боюсь, чтобы, как змий хитростью своею прельстил Еву, так и ваши умы не повредились, /уклонившись/ от простоты во Христе. Ибо если бы кто, придя, начал проповедывать другого Иисуса, которого мы не проповедывали, или если бы вы получили иного Духа, которого не получили, или иное благовестие, которого не принимали, - то вы были бы очень снисходительны» 2Кор.11:3-4.
«Были бы очень снисходительны» - в оригинале «вы выдерживаете», а в разночтениях вообще встречается в прошедшем: «вы выдерживали».
Суемудрые проповеди, отклоняющие от простоты во Христе, начались с самого начала. Павел настырно учит людей богословствовать: «Но я думаю, что у меня ни в чем нет недостатка против высших Апостолов: хотя я и невежда в слове, но не в познании» 2Кор.11:5-6.
Проповедь должна быть простой и о простом, но это требует знания – такое проповедование. Простачки, которые с блаженным видом несут ахинею, они будут всегда. Коварство принимает вид достаточно простенький, говорит Павел: «Ибо таковые лжеапостолы, лукавые делатели, принимают вид Апостолов Христовых. И неудивительно: потому что сам сатана принимает вид Ангела света, а потому не великое дело, если и служители его принимают вид служителей правды; но конец их будет по делам их» 2Кор.11:13-15. То есть – с виду простенький такой, и говорит проповеди – закачаешься, а на сам деле – дурка обычная. Такие всегда были, всегда будут – отсебячину гнать не перестанут. Различить дурку от слова можно, имея - знание.
Знание же есть то, что можно хоть как проверить умом: «Братия! не будьте дети умом: на злое будьте младенцы, а по уму будьте совершеннолетни». А не наоборот. «Говорение языками», а по-нашенски можно сказать – эмоциональный выброс содержимого своего очищенного подсознания от преизбытка чувств – то есть еще проще: проповедь - она должна пониматься умом, а не встречным подсознанием: «Благодарю Бога моего: я более всех вас говорю языками; но в церкви хочу лучше пять слов сказать умом моим, чтобы и других наставить, нежели тьму слов на незнакомом языке. Братия! не будьте дети умом: на злое будьте младенцы, а по уму будьте совершеннолетни». Проповедь от чистого сердца может изливаться разными славословиями и откровенными знаниями, но отличать поток подсознания очищенного, от выброса нездоровых эмоций – нужно.
Во времена Павла этот дар еще имел место, когда христиане раскомлексовывались, и несли содержимое своих эмоций наружу. «Ибо когда я молюсь на языке, то хотя дух мой и молится, но ум мой остается без плода. Что же делать? Стану молиться духом, стану молиться и умом; буду петь духом, буду петь и умом. Ибо если ты будешь благословлять духом, то стоящий на месте простолюдина как скажет: "аминь" при твоем благодарении? Ибо он не понимает, что ты говоришь».
Дух, свободный от лукавства, выражался легко и свободно. Но уже Павел явно недоволен глупыми «аминями» и прочей бессвязной дрянью, которой стало слишком много в Церкви: «И бездушные вещи, издающие звук, свирель или гусли, если не производят раздельных тонов, как распознать то, что играют на свирели или на гуслях? И если труба будет издавать неопределенный звук, кто станет готовиться к сражению? Так если и вы языком произносите невразумительные слова, то как узнают, что вы говорите? Вы будете говорить на ветер. Сколько, например, различных слов в мире, и ни одного из них нет без значения. Но если я не разумею значения слов, то я для говорящего чужестранец, и говорящий для меня чужестранец».
В связи с этим Павел женщинам вообще запрещает выбрасывать в Церкви свои эмоции и растолковывать чужие «язЫки» : «Жены ваши в церквах да молчат, ибо не позволено им говорить, а быть в подчинении, как и закон говорит. Если же они хотят чему научиться, пусть спрашивают о том дома у мужей своих; ибо неприлично жене говорить в церкви».
Наверное Павел к тому времени насмотрелся-наслушался говорений языками женщинами и решил что это – чересчур. Крышу сносит. К тому же, чувствуется, что запрет на подобный вид проповеди уже начал распространяться: «Итак, братия, ревнуйте о том, чтобы пророчествовать, но не запрещайте говорить и языками; только все должно быть благопристойно и чинно».
Уже ко второму веку от говорения языками ничего не осталось. Трудно сказать – сама Церковь прихлопнула такую излиянную проповедь, или она просто выродилась. Я склоняюсь к тому, что пресвитеры стали запрещать, ибо слишком многие стали косить под духовных, да и подсознание должно быть чистым, чтобы дух, исходящий из человека, не заражал остальных шизофренией: «Никто да не обольщает вас самовольным смиренномудрием и служением Ангелов, вторгаясь в то, чего не видел, безрассудно надмеваясь плотским своим умом».
(продолжу потом еще маленько)