|
|
Пишет ivanov_petrov (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} ivanov_petrov)@ 2009-04-11 10:38:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
Наука в России
По случаю захотелось написать некое представление о том, как оно устроено и что можно сделать. Понятно, что на каждом шагу не хватает знаний и опыта, так что ошибок может быть любое количество. Другое дело, что я не видел источников, которые могли бы существенно изменить высказанные мысли. Так что если кто знает – поправляйте. Одна просьба – не надо вешаться на деталях. Это самая неценная вещь – понятно, что тут можно увязнуть в деталях навсегда, а нужно именно выпятить общую схему с принципиальными звеньями – ошибочны, реализуемы?
Добавьте общие способы решения проблем – я уже устал топтать клавиатуру. Можно и еще придумать. Посмотрите, все ли так… Сильно не бейте, но бейте внятно.
***
Первое предубеждение, с которым следует расстаться при обсуждении проблем науки в России – что тут нет особенной проблемы, надо просто потихонечку реформировать и улучшать, а любые резкие движения только испортят работающую систему.
Почему это не так? Потому что резкое изменение уже произошло, независимо от любых желаний мы живем в ситуации слома науки, и вопрос не о том, чтобы «сама выплыла», а о изменении в изменившихся условиях.
Наука СССР относилась к редчайшему типу – поддерживался весь фронт науки в рамках одной страны. Это могли себе позволить только СССР и США. В них были глобальные научные системы. Все прочие страны во второй половине ХХ века жили иначе – в каждой стране научное сообщество занималось очень небольшим объемом проблем, держало небольшой участок «научного фронта» (Финляндия с Нокией – не равна глобальной экономике, это по самому устройству часть, а не целое, любая попытка сделаться самостоятельной заставит перестраиваться – катастрофично – всю систему).
Сейчас глобальная наука, то есть наука, поддерживающая весь научный фронт – есть только в США. Объяснять, как так и почему России нельзя встать рядом – думаю, не надо. И потому в 90-е годы с наукой в России стал происходить очень крупный переход – не собственно денежный, а структурный. Российская наука становится из целого – частью. Она должна быть частью мировой науки (как наука Франции, Германии, Великобритании и т.п.), а не научным целым, что сейчас в мире может позволить себе только одна страна.
Этот крупный переход совершенно не осознан ни большинством ученых, ни органами управления науки, ни властями России. Слишком большая вещь, чтобы можно было ее увидеть. Поэтому хромают аргументы «от традиции» - мол, у каждой страны своя национальная научная система, и люди не могут ее изменять, иначе все разрушат, и надо просто подкармливать ту систему, которая уже сложилась. В этих словах есть правда – ломать не надо, не подумавши, но главная ложь в том, что, не спрашивая экспертов, наука уже катастрофически изменилась. Национальные типы науки несколько раз менялись за последние столетия. Конец XIX века знал три научных системы – немецкую (неоспоримый научный лидер), британскую и французскую. Теперь все иначе, и уже несколько раз прежнее «иначе» изменилось на другое «иначе». Устройство науки меняется очень быстро.
Вывод из этого положения: нельзя надеяться, что остатки российского научного сообщества и наличный набор институтов как-то сами собой будут продолжать нормально функционировать, надо только им забашлять денег, или сами собой ужмутся и съежатся до пропорции, если денег им кинуть поменьше. Нет. Весь научный миф – ожидания от науки, ее место в социальной системе, ее связь с производством и технологиями, ее представление зарубежным политикам, включение в имидж страны и пр. – все это кардинальным образом меняется, когда наука из глобальной становится частной.
Дальше прямого хода нет – не существует серьезных исследований о том, как «должны быть» выстроены системы науки в зависимости от масштабов страны. Нельзя открыть методические указания с полным списком «типов научного устройства», посмотреть условия, в которых живет тот или иной тип науки, посмотреть в графе «прикорм» требуемые средства – и выбрать себе подходящий экономически тип. Нету такого. Надо думать, как обойтись без того.
Наука и образование устроены в разных странах очень многоразлично. Трудно свести многообразие организаций даже к примитивной типологии. Почти у каждой страны имеются в организации высшего образования и устройстве науки характерные черты, которые оказываются важными и образуют уникальную структуру местной, локальной науки – для данной страны.
Выделю несколько «верхних» типов, то есть – не пытаясь изобразить весь список, скажу только о характерных отличиях нескольких «топовых» моделей. Прежде всего – твердое небо современной науки, США. За полвека сложилась эта система, которую до того было трудно и представить, но теперь – когда английский является международным языком науки, наука управляется в основном с помощью экономических импульсов и т.п. – устройство науки в США является образом целого, это единственная сейчас на Земле самодостаточная наука. Бессмысленно копировать ее устройство – ни у кого нет ресурсов и возможностей. Ясно, что нынешняя ситуация – не навсегда, слишком часто менялись лидеры науки за последние века, но это уже совсем другой горизонт и область гаданий, а не моделирования.
Далее – небольшая группа стран, держащих первые места в рейтингах «национальных наук». Швейцария, Бельгия, Голландия, Дания и т.п. Когда берутся какие-то показатели «успехи науки на столько-то единиц населения», эти страны оказываются впереди всей планеты. В этих странах – стратегия ланцета. Очень узкий фронт самых модных, самых передовых научных направлений. Бег за модой. Открыты отличные вакансии в университетах именно для небольшой группы самых модных научных специальностей, привлекаются специалисты со всего мира на эти позиции. Мода в науке живет не долго – потому отставшие безжалостно прикрываются, организации перепрофилируются, набираются новые самые модные и самые продуктивные исследователи. (Разумеется, я утрирую – чтобы не свести текст к многосотстраничному описанию науки в каждой стране – кстати, таких монографий устраивающего качества еще нет).
Тут не может быть игр в миф о национальной науке – нет преемственности направлений (или она ослаблена), места в организациях занимают исследовали из других стран, здесь выигрыш – в создании модного мощного научного центра, очень авторитетного – на своей территории.
Но так играть могут лишь довольно небольшие страны. Уже размер Франции или Германии не позволяет таких игр – размер страны имеет следствием инерцию. И третья стратегия – это стратегия европейских держав, которым надо выстраивать нечто частичное (с США не поконкурируешь), но устойчивое (так быстро менять оргструктуру, как в Голландии, Франция себе позволить не может).
Вроде бы для России иного способа нет. Наивно думать, что Россия может свести свою науку в столь небольшие, лабильные и мощные центры, чтобы сравниваться в поворотливости с голландской наукой. И потому – нечто среднее. Довольно устойчивый профиль национальной науки, стремящийся в рамках этого профиля уследить за модой, не отстать, успеть доразвернуться в сторону проблем наибольшего приоритета. При неповоротливости есть и выигрыши – стационарная структура мощнее, если такая наука успеет ухватить «горячую» тему – у нее много ресурсов, чтобы достаточно долго держать лидерство. Кроме того, работают механизмы устойчивости – тут работает собственная научная традиция, дело не исчерпывается «приезжими» учеными, имеются глубокие традиции, умения работать в таком-то научном направлении – словом, это более всего похоже на образ «национальной науки». Разумеется, не потому, что есть какие-то затруднения в общении с международным научным сообществом – без которого современная наука дохнет тут же, просто на глазах того, кто эти затруднения воздвиг.
Вот тут бы и нужен подробный сравнительный обзор. В каждой стране своя система, но множество крайне интересных для России и поучительных моментов. Вот система Франции, наиболее страдающей бюрократизмом – и с давними уже способами преодоления собственного бюрократизма («шунтирование»). Сорбонна и Эколь Нормаль, и наши проблемы с Академией. Франция позволяет выучивать ловушки, в которые заводит чрезмерная централизация, неприятные ее следствия и способы обхода национально-затверделых традиций. Или Великобритания – потрясающий пример изменения в рамках национальной системы образования и науки. За последние полтора-два десятка лет Британия сильно изменилась, почти на пустом месте был создан бренд самой-самой страны для международного обучения и интернет-обучения. Создана новая инфраструктура, и наука Британии, у которой в 70-80-х были довольно мрачные перспективы – очень сильно вырвалась вперед. Именно путем радикальной перестройки, изменения, реформы привычных научных структур. Или пример Германии, крайне важный для России. Бывшая первая наука мира так и не восстановилась полностью после гибели научного сообщества. Что мешает, какие возникают проблемы – там очень много можно подсмотреть.
Но ничего этого нет. Я не знаю исследований, которые были бы пригодны для такого сравнительного обзора. Поэтому мы можем только примерно обозначить поле, куда должен быть направлен интерес и на котором – видимо – нам играть, если речь идет о российской науке. Это примерно проблемы организации науки в стране вроде Франции… да? или Испании или Италии. Пока – не «вроде Бирмы» и не «как в Южной Корее» или Вьетнаме. Пока. Тут надо установить временные границы. Разница между этими примерами – на существование собственной исторически сложившейся научной инфраструктуры и научного сообщества, обладающего научными мотивациями и ценностями. Попросту – чтобы ученый свои графики в фотошопе не подводил до «новаторских» и не жулил... Не надо забывать – у науки, которая возникает в стране впервые, огромные проблемы – каждый, кто в курсе, может взглянуть на китайскую науку. Может оказаться, что если Россия опустится ниже этой ватерлинии, то обратно ей не всплыть. Не известно, хватит ли сил сделать в России еще раз науку наново. Поэтому сроки решения задачи изменения научной инфраструктуры в России – это сроки существования нынешней науки. Сколько ей осталось?
Тут должен быть отдельный раздел. Известное дело – дырка в поколениях, вокруг 30-50 лет, которая «плывет» по научному сообществу. Так что преподают те, кому обычно за 60-70, а учатся… Да, и лет в 25-30 из науки уходят – потому что семья, дети, их кормить. Наука становится областью, требующей особенного стиля жизни – безбрачного, разведеного или там нищего… Это уже совсем особенные социальные игры, и надо крепко подумать – может ли она существовать долго на таком маргинальном ресурсе. В силу снижения доходов в науке резко увеличивается доля женщин (как всегда, они увеличиваются в числе на местах, откуда мужчины уходят за более высоким доходом. Сейчас российскую науку во много держат женщины…). Это также несколько меняет микроклимат в науке. Но главные процессы – вымывание ученых среднего возраста, отсутствие смены поколений. Надвигающаяся опасность – не будет достаточного числа людей, чтобы учить на нормальном уровне новых студентов, и пойдет самораскручивающаяся система – всё худшие преподаватели готовят всё худших студентов. Эту систему будет очень дорого менять – там есть только способ покупки преподавателей за рубежом, мы это проходили в 18 веке. Рискованный шаг – по сути, это и есть падение России до уровня Вьетнама, где совсем другие планки проблем и иные перспективы.
Некоторые общие рецепты – что делать-то? – более или менее понятны. О них «все» говорят – все вменяемые люди. Однако неплохо их перечислить – и немного прокомментировать. Потому что у меня есть сомнения. Боюсь, эти общие рецепты выдаются не для конкретной российской ситуации, а для «нашей Америки». То есть люди думают, что у нас тут такой захиревший штат мериканский затерялся между Леной и Волгой, и дают советы о том, что отлично работает в других Штатах. А у нас специфика, как и у всех – ни у кого не работает одно и то же одинаковым образом, во всех странах системы науки устроены несколько различно.
Общеизвестные меры в произвольном порядке.
1. Убрать Академию.
Развивать и детализировать не буду. Скажу только несколько слов о том, как и куда. Видимо, впрямую – не удастся, рак впился слишком глубоко. Вопрос решается разделением финансирования (заодно конкуренция…) и постепенным снижением доли финансирования через Академию. Другой способ – шунтирование. Создание параллельных опричных организаций, выделение институтов туда – да по выбору, да с умом. Кто может делать такую феерически сложную работу? У кого есть мотивы, кроме как откаты? Не знаю. Механизмы властных и политических действий не описываю совсем – совершенно не в курсе. Говорю только о том, что надо сделать, а какими телодвижениями – не представляю. Все эти меры увязываются с прочими, что важно – это аспект единой системы мер, а не собственно борьба с Академией. Да, напоследок – куда преимущественно переливать отбитые институты и кафедры. Лучше всего – в университеты. Науку надо переливать в университеты, а не делать много специализированных институтов с собственным подчинением. Так что вместо набухшей академии надо изо всех сил укреплять университеты, а никак не строить параллельно какую-то другую новую академию.
2. Международное рецензирование, международные методы оценки результатов, признанные рейтинги.
Вроде бы тут все ясно. Никаких игр в «наши особенно справедливые рейтинговые системы». Упор на участие в международной науке. Внешнее рецензирование – для начала с большой опорой на уехавшую нашу диаспору (кстати – в массе она не вернется, не надо надеяться, но немного помочь - согласится). Принятые в мире критерии оценки публикаций и журналов. Да, от этого свернутся многие наши привычные издания. Да, многие наши авторитеты окажутся в луже. Надо признать – они там уже сидят, только мы пока этого не видим.
Надо ясно понимать, что всю нашу науку разом так не развернешь. Она очень большая. Более 400 академических институтов. Более сотни тысяч человек ученых – а с окружающим народом и триста тысяч будет. Тысячи наименований журналов на русском. Множество министерских и всяких иных контролирующих организаций, у каждой – свой норов и бюрократический порядок, каждая совершенно точно запрещает именно нужные перемены. Я не знаю, как с этим бороться. Говорят, именно для этого нужно государство. Я бы сказал, что для спасения науки нужно от государства сразу два взаимоисключающих действия – к счастью, в разных областях. Во-первых, надо постараться резко снизить управляющую роль госструктур – относительно реального производства знания. И увеличить управляемость того, что останется – чтобы сделать число вставляемых в колеса палок счетным. В точности как проблема высшего образования – на мой взгляд, требуется резко уменьшить роль государства в этих вопросах, убрать методички, обязательные к исполнению, программы и формы отчетности. И жестче сосредоточиться на иных проблемах, до которых я еще постараюсь добраться далее по тексту.
3. Гранты.
Выскажу общий смысл системы грантов. Он настолько тривиален, что иногда о нем даже и забывают. Гранты нужны для увеличения эффективности работы науки. Финансовые влияния и отчетность спускаются даже не на уровень индивида, а на уровень отдельного проекта – это позволяет финансовым образом управлять наукой на самом мелком уровне, выжимая максимальную эффективность. Лучшей системы на сегодня не придумано.
Что, однако, гранты подразумевают? Мобильность исполнителей. Да, есть элитные группы выдающихся ученых, которые могут работать в одном месте и всегда обеспечены грантами – таков их статус. Но множество иных ученых, либо не столь удачливых, либо просто молодых – должны иметь возможность переезжать с одного места работы на другое – вслед за полученными грантами. Это подразумевает массу вещей и – если быть совсем грубым и указывать только один фактор – повязано на способ обращения с жильем и стоимость жилья. С гранта специалист должен иметь возможность переехать (не навсегда) в другой город, арендовать жилье, которое там в избытке, приличного качества, нормально жить и работать 3-5 лет – а потом все это продать и уехать. При нынешней жилищной политике и ценах на жилье в России – это бред.
Если научные работники привязаны к месту, система грантов по необходимости вырождается. Она адаптируется к местным возможностям и местному уровню конкуренции – играют только свои, играют по местным правилам. Степень уклонения от «свободной игры» - любая, которая только потребна по местным условиям. Ну что делать, если так склалось, что вот здесь у нас только вот такие ученые – кому же давать гранты, только им, других-то нету. Когда ученые прикреплены к месту, сразу резко возрастает роль любых внегрантовских систем начальствования – и местных институтских, директорских, и чиновничьих, определяющих условия грантов.
Подвижность рабочей силы в науке внутри России изменить практически нельзя – если кто-то не возьмется за решение вопроса с жильем. Значит, надо думать об адаптации грантовских систем и дополнении их иными системами.
Тут надо обратить внимание – гранты вовсе не являются универсальным методом работы в науке. Это всего лишь часть, если угодно – нагрузка на систему, для того, чтобы наука работала максимально эффективно. Если угодно, в пределе и заостряя – гранты может позволить себе только богатая и избыточная наука (и экономика). Чтобы имело смысл говорить о грантах, надо иметь нормальную воспроизводящуюся науку, не находящуюся на грани вымирания. Здоровую лошадь можно и пришпорить. А больную пришпориванием можно и загнать. Видимо, система грантов должна быть лишь дополнительной к иным системам финансирования, и их способы и пропорции должны всерьез обсуждаться. Должна произойти значительная диверсификация – нельзя российской науке жить «по закону гранта», она пока не настолько развита – гранты будут (и уже в значительной мере) фальсифицированы, толку с них не будет. Видимо, полезнее создание нескольких уровней – может быть, нескольких типов учреждений. Диверсификация науки. В одних случаях по особенностям данной науки и данного места (университета, института, кафедры и т.п.) удобнее гранты. В других случаях сохраняются структуры госфинансировния. Не имеет смысла устраивать всенародные смотры «кто у нас больше грантов завоевал» среди всех – только среди тех, кто может играть в эту игру. И саму игру надо очень внимательно рассматривать на свет – не скрывается ли за ее названием иная игра.
***
Кажется, общим ответом на все поднятые вопросы является резкая диверсификация российской науки. В целом эта огромная корпорация нереформируема – с ней буквально ничего нельзя сделать. Притом, что наука завязана не только на производство (тут-то ничего, она слабо у нас завязана), но – главное – на высшую школу. Нет смысла что-либо говорить о науке, не касаясь проблем высшей школы, это одна проблема.
Это отдельная большая тема, с которой надо тоже подробно разбираться… Я, для соблюдения пропорций текста, скажу сразу то, что торчит на выходе – результат мучений и внутренних противоречий.
Реальностью становится массовое высшее образование (с естественным и закономерным понижением качества). Отыграть назад эту тенденцию – не получится. Выход только в создании систем элитного образования и увеличения диверсификации наличного образования. Очень важны те методы и деликатность (и решительность) их проведения, которые бы могли способствовать элитному образованию. Крайне важно – это не образование для элиты, а образование, при котором учащиеся получают более высокий уровень знаний, чем прочие. Тут надо уметь работать с небольшими частными, внегосударственными университетами, оперативно перемещать финансирование к тем, кто достигает лучших результатов и т.п. Как сделать, чтобы чиновники не мешали, а помогали таким элитным учебным заведениям – сказать трудно. Однако, кажется – если подумать, можно найти несколько солдатских хитростей, каким образом этого достигнуть.
И вслед за разделением некогда единого высшего образования – разделение науки. Вся российская наука в целом не может быть реформирована. Надо выделить из нее – суметь отсепарировать – те единицы, которые могут работать на международном уровне. Позаботиться, чтобы у них были свои возможности – и своя ответственность. Такие учреждения будут играть в иные игры, чем массовая наука прежнего образца. Это иные задачи, иные требования, иные оклады. И – обязательно – свободное перемещение лиц между этими типами организаций.
Еще раз основное, в резкой форме, чтобы не было недоговоренностей. Массовое высшее образование – это не то. что считали высшим образованием пятьдесят лет зада и имеет иной смысл. Это еще одна ступень социализации, создание у человека общей базы для более широкого выбора различных работ и даже для дальнейшей учебы, создание человека более вменяемого и более пригодного для общения с современными социальными реалиями. Но это не имеет отношения к подготовке ученого (каким когда-то было высшее образование по основному смыслу).
Точно так же та наука, которая останется в России нереформированной – не будет прежней. Это способ занять некую часть населения, решить некоторые местные проблемы, создать ступеньку в карьере для людей из локальных анклавов. Но это бессмысленно считать наукой международного уровня – единственного, который имеет смысл принимать всерьез. Это временно существующая наука – поскольку с ней попросту ничего нельзя сделать. А серьезный расчет может быть только на поддержку тех центров науки, которые вовлечены в системы международной коммуникации, публикуются в соответствующих изданиях и т.п. И задачей является – каким образом такие центры поддержать, как им не помешать. Наверное, имело бы смысл прямо от них это и услышать – ведь, в общем-то, «свои» и так знают, кто чего стоит, хотя формальными показателями это поверить и непросто. Среди российской науки следует выделить часть, которая только и может быть основой будущего. Вопрос только в том, как этой части не мешать, как убрать те социальные институты, которые задерживают развитие этих частей, как наладить структуры взаимодействия между такими частями – чтобы они лучше знали друг друга. Как сделать внутреннее знание – когда «сои точно знают» - знанием внешним, помогающими отделять маскирующиеся организации.
По случаю захотелось написать некое представление о том, как оно устроено и что можно сделать. Понятно, что на каждом шагу не хватает знаний и опыта, так что ошибок может быть любое количество. Другое дело, что я не видел источников, которые могли бы существенно изменить высказанные мысли. Так что если кто знает – поправляйте. Одна просьба – не надо вешаться на деталях. Это самая неценная вещь – понятно, что тут можно увязнуть в деталях навсегда, а нужно именно выпятить общую схему с принципиальными звеньями – ошибочны, реализуемы?
Добавьте общие способы решения проблем – я уже устал топтать клавиатуру. Можно и еще придумать. Посмотрите, все ли так… Сильно не бейте, но бейте внятно.
***
Первое предубеждение, с которым следует расстаться при обсуждении проблем науки в России – что тут нет особенной проблемы, надо просто потихонечку реформировать и улучшать, а любые резкие движения только испортят работающую систему.
Почему это не так? Потому что резкое изменение уже произошло, независимо от любых желаний мы живем в ситуации слома науки, и вопрос не о том, чтобы «сама выплыла», а о изменении в изменившихся условиях.
Наука СССР относилась к редчайшему типу – поддерживался весь фронт науки в рамках одной страны. Это могли себе позволить только СССР и США. В них были глобальные научные системы. Все прочие страны во второй половине ХХ века жили иначе – в каждой стране научное сообщество занималось очень небольшим объемом проблем, держало небольшой участок «научного фронта» (Финляндия с Нокией – не равна глобальной экономике, это по самому устройству часть, а не целое, любая попытка сделаться самостоятельной заставит перестраиваться – катастрофично – всю систему).
Сейчас глобальная наука, то есть наука, поддерживающая весь научный фронт – есть только в США. Объяснять, как так и почему России нельзя встать рядом – думаю, не надо. И потому в 90-е годы с наукой в России стал происходить очень крупный переход – не собственно денежный, а структурный. Российская наука становится из целого – частью. Она должна быть частью мировой науки (как наука Франции, Германии, Великобритании и т.п.), а не научным целым, что сейчас в мире может позволить себе только одна страна.
Этот крупный переход совершенно не осознан ни большинством ученых, ни органами управления науки, ни властями России. Слишком большая вещь, чтобы можно было ее увидеть. Поэтому хромают аргументы «от традиции» - мол, у каждой страны своя национальная научная система, и люди не могут ее изменять, иначе все разрушат, и надо просто подкармливать ту систему, которая уже сложилась. В этих словах есть правда – ломать не надо, не подумавши, но главная ложь в том, что, не спрашивая экспертов, наука уже катастрофически изменилась. Национальные типы науки несколько раз менялись за последние столетия. Конец XIX века знал три научных системы – немецкую (неоспоримый научный лидер), британскую и французскую. Теперь все иначе, и уже несколько раз прежнее «иначе» изменилось на другое «иначе». Устройство науки меняется очень быстро.
Вывод из этого положения: нельзя надеяться, что остатки российского научного сообщества и наличный набор институтов как-то сами собой будут продолжать нормально функционировать, надо только им забашлять денег, или сами собой ужмутся и съежатся до пропорции, если денег им кинуть поменьше. Нет. Весь научный миф – ожидания от науки, ее место в социальной системе, ее связь с производством и технологиями, ее представление зарубежным политикам, включение в имидж страны и пр. – все это кардинальным образом меняется, когда наука из глобальной становится частной.
Дальше прямого хода нет – не существует серьезных исследований о том, как «должны быть» выстроены системы науки в зависимости от масштабов страны. Нельзя открыть методические указания с полным списком «типов научного устройства», посмотреть условия, в которых живет тот или иной тип науки, посмотреть в графе «прикорм» требуемые средства – и выбрать себе подходящий экономически тип. Нету такого. Надо думать, как обойтись без того.
Наука и образование устроены в разных странах очень многоразлично. Трудно свести многообразие организаций даже к примитивной типологии. Почти у каждой страны имеются в организации высшего образования и устройстве науки характерные черты, которые оказываются важными и образуют уникальную структуру местной, локальной науки – для данной страны.
Выделю несколько «верхних» типов, то есть – не пытаясь изобразить весь список, скажу только о характерных отличиях нескольких «топовых» моделей. Прежде всего – твердое небо современной науки, США. За полвека сложилась эта система, которую до того было трудно и представить, но теперь – когда английский является международным языком науки, наука управляется в основном с помощью экономических импульсов и т.п. – устройство науки в США является образом целого, это единственная сейчас на Земле самодостаточная наука. Бессмысленно копировать ее устройство – ни у кого нет ресурсов и возможностей. Ясно, что нынешняя ситуация – не навсегда, слишком часто менялись лидеры науки за последние века, но это уже совсем другой горизонт и область гаданий, а не моделирования.
Далее – небольшая группа стран, держащих первые места в рейтингах «национальных наук». Швейцария, Бельгия, Голландия, Дания и т.п. Когда берутся какие-то показатели «успехи науки на столько-то единиц населения», эти страны оказываются впереди всей планеты. В этих странах – стратегия ланцета. Очень узкий фронт самых модных, самых передовых научных направлений. Бег за модой. Открыты отличные вакансии в университетах именно для небольшой группы самых модных научных специальностей, привлекаются специалисты со всего мира на эти позиции. Мода в науке живет не долго – потому отставшие безжалостно прикрываются, организации перепрофилируются, набираются новые самые модные и самые продуктивные исследователи. (Разумеется, я утрирую – чтобы не свести текст к многосотстраничному описанию науки в каждой стране – кстати, таких монографий устраивающего качества еще нет).
Тут не может быть игр в миф о национальной науке – нет преемственности направлений (или она ослаблена), места в организациях занимают исследовали из других стран, здесь выигрыш – в создании модного мощного научного центра, очень авторитетного – на своей территории.
Но так играть могут лишь довольно небольшие страны. Уже размер Франции или Германии не позволяет таких игр – размер страны имеет следствием инерцию. И третья стратегия – это стратегия европейских держав, которым надо выстраивать нечто частичное (с США не поконкурируешь), но устойчивое (так быстро менять оргструктуру, как в Голландии, Франция себе позволить не может).
Вроде бы для России иного способа нет. Наивно думать, что Россия может свести свою науку в столь небольшие, лабильные и мощные центры, чтобы сравниваться в поворотливости с голландской наукой. И потому – нечто среднее. Довольно устойчивый профиль национальной науки, стремящийся в рамках этого профиля уследить за модой, не отстать, успеть доразвернуться в сторону проблем наибольшего приоритета. При неповоротливости есть и выигрыши – стационарная структура мощнее, если такая наука успеет ухватить «горячую» тему – у нее много ресурсов, чтобы достаточно долго держать лидерство. Кроме того, работают механизмы устойчивости – тут работает собственная научная традиция, дело не исчерпывается «приезжими» учеными, имеются глубокие традиции, умения работать в таком-то научном направлении – словом, это более всего похоже на образ «национальной науки». Разумеется, не потому, что есть какие-то затруднения в общении с международным научным сообществом – без которого современная наука дохнет тут же, просто на глазах того, кто эти затруднения воздвиг.
Вот тут бы и нужен подробный сравнительный обзор. В каждой стране своя система, но множество крайне интересных для России и поучительных моментов. Вот система Франции, наиболее страдающей бюрократизмом – и с давними уже способами преодоления собственного бюрократизма («шунтирование»). Сорбонна и Эколь Нормаль, и наши проблемы с Академией. Франция позволяет выучивать ловушки, в которые заводит чрезмерная централизация, неприятные ее следствия и способы обхода национально-затверделых традиций. Или Великобритания – потрясающий пример изменения в рамках национальной системы образования и науки. За последние полтора-два десятка лет Британия сильно изменилась, почти на пустом месте был создан бренд самой-самой страны для международного обучения и интернет-обучения. Создана новая инфраструктура, и наука Британии, у которой в 70-80-х были довольно мрачные перспективы – очень сильно вырвалась вперед. Именно путем радикальной перестройки, изменения, реформы привычных научных структур. Или пример Германии, крайне важный для России. Бывшая первая наука мира так и не восстановилась полностью после гибели научного сообщества. Что мешает, какие возникают проблемы – там очень много можно подсмотреть.
Но ничего этого нет. Я не знаю исследований, которые были бы пригодны для такого сравнительного обзора. Поэтому мы можем только примерно обозначить поле, куда должен быть направлен интерес и на котором – видимо – нам играть, если речь идет о российской науке. Это примерно проблемы организации науки в стране вроде Франции… да? или Испании или Италии. Пока – не «вроде Бирмы» и не «как в Южной Корее» или Вьетнаме. Пока. Тут надо установить временные границы. Разница между этими примерами – на существование собственной исторически сложившейся научной инфраструктуры и научного сообщества, обладающего научными мотивациями и ценностями. Попросту – чтобы ученый свои графики в фотошопе не подводил до «новаторских» и не жулил... Не надо забывать – у науки, которая возникает в стране впервые, огромные проблемы – каждый, кто в курсе, может взглянуть на китайскую науку. Может оказаться, что если Россия опустится ниже этой ватерлинии, то обратно ей не всплыть. Не известно, хватит ли сил сделать в России еще раз науку наново. Поэтому сроки решения задачи изменения научной инфраструктуры в России – это сроки существования нынешней науки. Сколько ей осталось?
Тут должен быть отдельный раздел. Известное дело – дырка в поколениях, вокруг 30-50 лет, которая «плывет» по научному сообществу. Так что преподают те, кому обычно за 60-70, а учатся… Да, и лет в 25-30 из науки уходят – потому что семья, дети, их кормить. Наука становится областью, требующей особенного стиля жизни – безбрачного, разведеного или там нищего… Это уже совсем особенные социальные игры, и надо крепко подумать – может ли она существовать долго на таком маргинальном ресурсе. В силу снижения доходов в науке резко увеличивается доля женщин (как всегда, они увеличиваются в числе на местах, откуда мужчины уходят за более высоким доходом. Сейчас российскую науку во много держат женщины…). Это также несколько меняет микроклимат в науке. Но главные процессы – вымывание ученых среднего возраста, отсутствие смены поколений. Надвигающаяся опасность – не будет достаточного числа людей, чтобы учить на нормальном уровне новых студентов, и пойдет самораскручивающаяся система – всё худшие преподаватели готовят всё худших студентов. Эту систему будет очень дорого менять – там есть только способ покупки преподавателей за рубежом, мы это проходили в 18 веке. Рискованный шаг – по сути, это и есть падение России до уровня Вьетнама, где совсем другие планки проблем и иные перспективы.
Некоторые общие рецепты – что делать-то? – более или менее понятны. О них «все» говорят – все вменяемые люди. Однако неплохо их перечислить – и немного прокомментировать. Потому что у меня есть сомнения. Боюсь, эти общие рецепты выдаются не для конкретной российской ситуации, а для «нашей Америки». То есть люди думают, что у нас тут такой захиревший штат мериканский затерялся между Леной и Волгой, и дают советы о том, что отлично работает в других Штатах. А у нас специфика, как и у всех – ни у кого не работает одно и то же одинаковым образом, во всех странах системы науки устроены несколько различно.
Общеизвестные меры в произвольном порядке.
1. Убрать Академию.
Развивать и детализировать не буду. Скажу только несколько слов о том, как и куда. Видимо, впрямую – не удастся, рак впился слишком глубоко. Вопрос решается разделением финансирования (заодно конкуренция…) и постепенным снижением доли финансирования через Академию. Другой способ – шунтирование. Создание параллельных опричных организаций, выделение институтов туда – да по выбору, да с умом. Кто может делать такую феерически сложную работу? У кого есть мотивы, кроме как откаты? Не знаю. Механизмы властных и политических действий не описываю совсем – совершенно не в курсе. Говорю только о том, что надо сделать, а какими телодвижениями – не представляю. Все эти меры увязываются с прочими, что важно – это аспект единой системы мер, а не собственно борьба с Академией. Да, напоследок – куда преимущественно переливать отбитые институты и кафедры. Лучше всего – в университеты. Науку надо переливать в университеты, а не делать много специализированных институтов с собственным подчинением. Так что вместо набухшей академии надо изо всех сил укреплять университеты, а никак не строить параллельно какую-то другую новую академию.
2. Международное рецензирование, международные методы оценки результатов, признанные рейтинги.
Вроде бы тут все ясно. Никаких игр в «наши особенно справедливые рейтинговые системы». Упор на участие в международной науке. Внешнее рецензирование – для начала с большой опорой на уехавшую нашу диаспору (кстати – в массе она не вернется, не надо надеяться, но немного помочь - согласится). Принятые в мире критерии оценки публикаций и журналов. Да, от этого свернутся многие наши привычные издания. Да, многие наши авторитеты окажутся в луже. Надо признать – они там уже сидят, только мы пока этого не видим.
Надо ясно понимать, что всю нашу науку разом так не развернешь. Она очень большая. Более 400 академических институтов. Более сотни тысяч человек ученых – а с окружающим народом и триста тысяч будет. Тысячи наименований журналов на русском. Множество министерских и всяких иных контролирующих организаций, у каждой – свой норов и бюрократический порядок, каждая совершенно точно запрещает именно нужные перемены. Я не знаю, как с этим бороться. Говорят, именно для этого нужно государство. Я бы сказал, что для спасения науки нужно от государства сразу два взаимоисключающих действия – к счастью, в разных областях. Во-первых, надо постараться резко снизить управляющую роль госструктур – относительно реального производства знания. И увеличить управляемость того, что останется – чтобы сделать число вставляемых в колеса палок счетным. В точности как проблема высшего образования – на мой взгляд, требуется резко уменьшить роль государства в этих вопросах, убрать методички, обязательные к исполнению, программы и формы отчетности. И жестче сосредоточиться на иных проблемах, до которых я еще постараюсь добраться далее по тексту.
3. Гранты.
Выскажу общий смысл системы грантов. Он настолько тривиален, что иногда о нем даже и забывают. Гранты нужны для увеличения эффективности работы науки. Финансовые влияния и отчетность спускаются даже не на уровень индивида, а на уровень отдельного проекта – это позволяет финансовым образом управлять наукой на самом мелком уровне, выжимая максимальную эффективность. Лучшей системы на сегодня не придумано.
Что, однако, гранты подразумевают? Мобильность исполнителей. Да, есть элитные группы выдающихся ученых, которые могут работать в одном месте и всегда обеспечены грантами – таков их статус. Но множество иных ученых, либо не столь удачливых, либо просто молодых – должны иметь возможность переезжать с одного места работы на другое – вслед за полученными грантами. Это подразумевает массу вещей и – если быть совсем грубым и указывать только один фактор – повязано на способ обращения с жильем и стоимость жилья. С гранта специалист должен иметь возможность переехать (не навсегда) в другой город, арендовать жилье, которое там в избытке, приличного качества, нормально жить и работать 3-5 лет – а потом все это продать и уехать. При нынешней жилищной политике и ценах на жилье в России – это бред.
Если научные работники привязаны к месту, система грантов по необходимости вырождается. Она адаптируется к местным возможностям и местному уровню конкуренции – играют только свои, играют по местным правилам. Степень уклонения от «свободной игры» - любая, которая только потребна по местным условиям. Ну что делать, если так склалось, что вот здесь у нас только вот такие ученые – кому же давать гранты, только им, других-то нету. Когда ученые прикреплены к месту, сразу резко возрастает роль любых внегрантовских систем начальствования – и местных институтских, директорских, и чиновничьих, определяющих условия грантов.
Подвижность рабочей силы в науке внутри России изменить практически нельзя – если кто-то не возьмется за решение вопроса с жильем. Значит, надо думать об адаптации грантовских систем и дополнении их иными системами.
Тут надо обратить внимание – гранты вовсе не являются универсальным методом работы в науке. Это всего лишь часть, если угодно – нагрузка на систему, для того, чтобы наука работала максимально эффективно. Если угодно, в пределе и заостряя – гранты может позволить себе только богатая и избыточная наука (и экономика). Чтобы имело смысл говорить о грантах, надо иметь нормальную воспроизводящуюся науку, не находящуюся на грани вымирания. Здоровую лошадь можно и пришпорить. А больную пришпориванием можно и загнать. Видимо, система грантов должна быть лишь дополнительной к иным системам финансирования, и их способы и пропорции должны всерьез обсуждаться. Должна произойти значительная диверсификация – нельзя российской науке жить «по закону гранта», она пока не настолько развита – гранты будут (и уже в значительной мере) фальсифицированы, толку с них не будет. Видимо, полезнее создание нескольких уровней – может быть, нескольких типов учреждений. Диверсификация науки. В одних случаях по особенностям данной науки и данного места (университета, института, кафедры и т.п.) удобнее гранты. В других случаях сохраняются структуры госфинансировния. Не имеет смысла устраивать всенародные смотры «кто у нас больше грантов завоевал» среди всех – только среди тех, кто может играть в эту игру. И саму игру надо очень внимательно рассматривать на свет – не скрывается ли за ее названием иная игра.
***
Кажется, общим ответом на все поднятые вопросы является резкая диверсификация российской науки. В целом эта огромная корпорация нереформируема – с ней буквально ничего нельзя сделать. Притом, что наука завязана не только на производство (тут-то ничего, она слабо у нас завязана), но – главное – на высшую школу. Нет смысла что-либо говорить о науке, не касаясь проблем высшей школы, это одна проблема.
Это отдельная большая тема, с которой надо тоже подробно разбираться… Я, для соблюдения пропорций текста, скажу сразу то, что торчит на выходе – результат мучений и внутренних противоречий.
Реальностью становится массовое высшее образование (с естественным и закономерным понижением качества). Отыграть назад эту тенденцию – не получится. Выход только в создании систем элитного образования и увеличения диверсификации наличного образования. Очень важны те методы и деликатность (и решительность) их проведения, которые бы могли способствовать элитному образованию. Крайне важно – это не образование для элиты, а образование, при котором учащиеся получают более высокий уровень знаний, чем прочие. Тут надо уметь работать с небольшими частными, внегосударственными университетами, оперативно перемещать финансирование к тем, кто достигает лучших результатов и т.п. Как сделать, чтобы чиновники не мешали, а помогали таким элитным учебным заведениям – сказать трудно. Однако, кажется – если подумать, можно найти несколько солдатских хитростей, каким образом этого достигнуть.
И вслед за разделением некогда единого высшего образования – разделение науки. Вся российская наука в целом не может быть реформирована. Надо выделить из нее – суметь отсепарировать – те единицы, которые могут работать на международном уровне. Позаботиться, чтобы у них были свои возможности – и своя ответственность. Такие учреждения будут играть в иные игры, чем массовая наука прежнего образца. Это иные задачи, иные требования, иные оклады. И – обязательно – свободное перемещение лиц между этими типами организаций.
Еще раз основное, в резкой форме, чтобы не было недоговоренностей. Массовое высшее образование – это не то. что считали высшим образованием пятьдесят лет зада и имеет иной смысл. Это еще одна ступень социализации, создание у человека общей базы для более широкого выбора различных работ и даже для дальнейшей учебы, создание человека более вменяемого и более пригодного для общения с современными социальными реалиями. Но это не имеет отношения к подготовке ученого (каким когда-то было высшее образование по основному смыслу).
Точно так же та наука, которая останется в России нереформированной – не будет прежней. Это способ занять некую часть населения, решить некоторые местные проблемы, создать ступеньку в карьере для людей из локальных анклавов. Но это бессмысленно считать наукой международного уровня – единственного, который имеет смысл принимать всерьез. Это временно существующая наука – поскольку с ней попросту ничего нельзя сделать. А серьезный расчет может быть только на поддержку тех центров науки, которые вовлечены в системы международной коммуникации, публикуются в соответствующих изданиях и т.п. И задачей является – каким образом такие центры поддержать, как им не помешать. Наверное, имело бы смысл прямо от них это и услышать – ведь, в общем-то, «свои» и так знают, кто чего стоит, хотя формальными показателями это поверить и непросто. Среди российской науки следует выделить часть, которая только и может быть основой будущего. Вопрос только в том, как этой части не мешать, как убрать те социальные институты, которые задерживают развитие этих частей, как наладить структуры взаимодействия между такими частями – чтобы они лучше знали друг друга. Как сделать внутреннее знание – когда «сои точно знают» - знанием внешним, помогающими отделять маскирующиеся организации.
