Маркузе - критический конспект (критика «критической теории») - введение
ВВЕДЕНИЕ
Не служит ли угроза атомной катастрофы, способной истребить человеческую расу, защите именно тех сил, которые порождают и стремятся увековечить эту опасность? И не затемняют ли в то же время усилия, направленные на ее предотвращение, поиск ее потенциальных причин в современном индустриальном обществе?
Служит. А разве маоисты и ходжаисты не говорили это о «борьбе за мир» по-хрущевски?! Именно поэтому последнее дело для революционера – поддаваться запугиванию и объединяться «для предотвращения войны» с буржуазными пацифистами, играющими роль «доброго следователя».
Тем не менее именно как целое это общество иррационально. Его производительность разрушительна для свободного развития человеческих потребностей и способностей, его мирное существование держится на постоянной угрозе войны, а его рост зависит от подавления реальных возможностей умиротворения борьбы за существование - индивидуальной, национальной и международной.
Это относится ко всякому буржуазному обществу – верно, но без открытий.
Исследование истоков этого развития и изучение исторических альтернатив входит в задачи критической теории современного общества, анализирующей общество в свете возможностей (которые общество употребило, или не употребило, или которыми злоупотребило) улучшения условий существования человека.
Разумеется, здесь не обойтись без ценностных суждений. Если мерой для утвердившегося способа организации общества могут служить другие возможные пути, которые, по общему мнению, с большей вероятностью способны облегчить борьбу человека за существование, то для специфически исторической практики такой мерой могут быть ее собственные исторические альтернативы. (и т.д. о ценностях)
Подход утописта, а не марксиста. Оценка той или иной формации должна привести к выявлению класса, который будет в ней революционным и снимет ее противоречия. Попытка вместо диалектической оценки формации – оценки ее собственных противоречий – дать ее моральную оценку = уходу от Маркса к Канту.
Существующее общество располагает интеллектуальными и материальными ресурсами, количество и качество которых вполне поддается определению. Каким образом можно употребить эти ресурсы для оптимального развития и удовлетворения индивидуальных потребностей и способностей при минимуме тяжелого труда и бедности? Социальная теория не может не быть исторической теорией, т.к. история - это царство случая в царстве необходимости. Поэтому вопрос состоит в том, какие из различных возможных и данных способов организации и использования наличных ресурсов обещают наибольшую вероятность оптимального развития?
Оптимальные – для какой части «общества»? Оценивать классовое общество, забыв о его антагонизмах – если это не ревизионизм, то что?
А утверждение о «случайности» истории и поиск «оптимального употребления наличных ресурсов» - ведет прямо в объятия Хайека с компанией, к «внеклассовой» «economics» вместо политической экономии и к отказу от материалистического объяснения истории.
Для того чтобы выделить и определить возможности оптимального развития, критическая теория должна абстрагироваться от существующего способа использования ресурсов общества и обусловленных им последствий.
Это – не неомарксизм, не развитие марксизма применительно к тем или иным условиям, а антимарксизм, полная противоположность в начальных посылках. Марксистская теория доказывает, почему на смену одной формации приходит другая, и какие следы предыдущей формации в ней могут оставаться (см. в «Критике Готской программы» о социализме как об обществе, не изжившем все черты капитализма). Маркузе, как и Хайека, «история ничему не учит», и вот для поиска «альтернативы» капиталистическому обществу …. отвлекаются от него самого, чтобы потом сравнить его с выдуманной «альтернативой». Прямо как Прудон, который тоже вместо анализа современного ему общества констатировал его несоответствие «вечной справедливости».
Кроме того, абстрагирование от существующих институтов должно выражать действительную тенденцию, т.е. их преобразование должно быть действительной потребностью основной части населения. Социальную теорию интересуют исторические альтернативы, которые проявляются в существующем обществе как подрывные тенденции и силы.
Отказавшись от основы марксистского метода, Маркузе контрабандой проводит его ошметки. Действительно, передовой класс может быть по отношению к предыдущему обществу только «подрывной силой» - спасибо хоть за признание этого! Но именно то, почему он должен быть передовой силой, нельзя понять, абстрагируясь от существующего общества.
критика развитого индустриального общества
Выражение никуда не годится – разве мы должны критиковать «развитую индустрию», отношение людей к вещам, а не отношения между самими людьми?
Очевидно, что современное общество обладает способностью сдерживать качественные социальные перемены, вследствие которых могли бы утвердиться существенно новые институты, новое направление производственного процесса и новые формы человеческого существования. В этой способности, вероятно, в наибольшей степени заключается исключительное достижение развитого индустриального общества; общее одобрение Национальной цели, двухпартийная политика, упадок плюрализма, сговор между Бизнесом и Трудом в рамках крепкого Государства свидетельствует о слиянии противоположностей, что является как результатом, так и предпосылкой этого достижения.
Для того, чтобы увидеть в отношениях «Бизнеса и Труда» только сговор, нужно было смотреть только на страны центра капиталистической системы, где эти отношения имели действительно смягченный вид. В Индонезии - через год спустя после выхода книги! - а затем во Вьетнаме и в Чили господин Бизнес показал, что мирная маска на нем – только маска.
В период своего зарождения в первой половине девятнадцатого столетия критика индустриального общества, выработав первые концепции альтернатив, достигла конкретности в историческом опосредовании теории и практики, ценностей и фактов, потребностей и задач. Это историческое опосредование произошло в сознании и политических действиях двух крупнейших противостоящих друг другу классов: буржуазии и пролетариата. Но, хотя в капиталистическом мире они по-прежнему остаются основными классами, структура и функции обоих настолько изменились в ходе капиталистического развития, что они перестали быть агентами исторических преобразований. Всепобеждающий интерес в сохранении и улучшении институционального status quo объединяет прежних антагонистов в наиболее развитых странах современного общества.
Энгельс показал, что вульгарный «социализм» Дюринга исходит во многом из тех же теоретических посылок, что и вульгарная политэкономия – в частности, из определения стоимости заработной платой. Так же, Фромм соглашается с апологетами в том, что капитализм – «экономика, существующая для удовлетворения потребностей» (а не для производства абстрактного богатства, как в действительности), а Маркузе хочет вывести свою теорию преобразования общества из «гармонии» интересов в нем, верить в которую достойно какого-нибудь Бастиа или Хайека. Социальные корни такой позиции очевидны – всё та же рабочая аристократия империалистических стран. Для того, чтобы из этого сделать вывод вроде «в моей стране сейчас нет прогрессивных сил, прогрессивные силы мира ей враждебны», надо было бы обладать немалой интеллектуальной смелостью.
И однако: опровергается ли этим теория? Перед лицом явно противоречивых фактов критический анализ продолжает утверждать, что необходимость социальных перемен не менее настоятельна, чем когда-либо прежде. Для кого? Ответ неизменен: для общества в целом и для каждого из его членов в отдельности.
Ответ действительно неизменен со времен блаженной памяти Сен-Симона и Фурье. Nuff said.
Союз растущей производительности и усиливающейся разрушительности, балансирование на грани уничтожения, отказ от личной ответственности за мысль, надежду и страх в пользу власть предержащих, сохраняющаяся нищета перед лицом беспрецедентного богатства являют собой наиболее бесстрастный обвинительный приговор - даже в том случае, если они составляют лишь побочный продукт этого общества, а не его raison d'etre* (*рациональное основание (фр.). - Примеч. пер.): сама его всеохватная рациональность, которая обусловливает его эффективность и разрастание, иррациональна.
Вместо того, чтобы еще раз подчеркивать иррациональность общества раз за разом, нужно бы раскрыть, в чем она заключается, и каковы рациональные понятия, в которых его можно описать – от констатации иррациональности мы не двигаемся ни на шаг от старого утопического социализма.
Различие между истинным и ложным сознанием, подлинными и ближайшими интересами еще не утеряло своего значения, но оно нуждается в подтверждении своей значимости. Люди должны осознать его и найти собственный путь от ложного сознания к истинному, от их ближайших к их подлинным интересам. Это возможно, только если ими овладеет потребность в изменении своего образа жизни, отрицании позитивного, отказе - потребность, которую существующее общество сумело подавить постольку, поскольку оно способно "предоставлять блага" во всем большем масштабе и использовать научное покорение природы для научного порабощения человека.
Опять противоположность с Марксом – Маркс объяснял, что пролетариат является революционным классом, потому что прогресс «общества» меньше всего улучшает, если не ухудшает, его положение, Маркузе же берет вульгарную предпосылку, что «общество всем предоставляет блага» и теперь напрасно ищет революционную силу, готовых от этих благ отказаться.
…Позиция теории не может быть спекулятивной, она должна быть историчной, т.е. должна вырастать из возможностей данного общества.
Опять, выгнав марксизм в дверь, Маркузе тащит его элементы в окно – иначе бы ему оставалось бы только превратиться в апологета.
В нашей книге нам не избежать колебания между двумя противоречащими одна другой гипотезами, а именно: (1) что развитое индустриальное общество обладает способностью сдерживать качественные перемены в поддающемся предвидению будущем; (2) что существуют силы и тенденции, которые могут положить конец этому сдерживанию и взорвать общество.
Достойное уважения признание. Вот он, эклектизм во всей красе! Как истинный мелкобуржуазный теоретик, Маркузе не может «избежать колебаний» между революционной и апологетической теориями.
Его технический аппарат производства и распределения (с увеличивающимся сектором автоматизации) функционирует не как сумма простых инструментов, которые можно отделить от их социальных и политических функций, но скорее как система, a priori определяющая продукт аппарата, а также операции по его обслуживанию и расширению. В этом обществе аппарат производства тяготеет к тоталитарности в той степени, в какой он определяет не только социально необходимые профессии, умения и установки, но также индивидуальные потребности и устремления. Таким образом, оказывается забытой противоположность частного и публичного существования, индивидуальных и социальных потребностей. Технология служит установлению новых, более действенных и ее приятных форм социального контроля и социального сплачивания.
Действительно, капитал противостоит труду как «враждебное труду, обладающее волей его порождение», но фетишизмом было бы видеть в этом свойства «технического аппарата», т.е. средств производства как таковых в отрыве от их социальной роли.
Перед лицом тоталитарных свойств этого общества невозможно больше придерживаться концепции "нейтральности" технологии. Технологию как таковую нельзя изолировать от ее использования, технологическое общество является системой господства, которое заложено уже в понятии и структуре техники.
Если отвлечься от классового деления, то немудрено увидеть во власти капитала власть «технологии».
Мой анализ сосредоточен на тенденциях в наиболее развитых современных обществах.
Ленин в «Империализме…» показал, что нельзя рассматривать «наиболее развитые общества» превратились в "государства-рантье" - как же после этого их можно рассматривать в отрыве от зависимых от них?! Маркузе же безусловно абстрагируется от того кричащего факта, что эти общества не просто «наиболее развиты», а наиболее развиты за счет других!