...взялся перечитать начало записок Смирновой (ур. Россет), там она оч. много пишет о Пушкине, это первые годы его возвращения в Петербург, 1826-27 гг. Пушкин (кличка у него была Искра) счастлив, он вернулся в свет, император -- его единственный цензор, Бенкендорф, правда, достаёт, но пока идиллия, единение поэта и власти. Пушкин часто с Николаем общается, и с Михаилом Павловичем, гуляет с ним, и т.д. Т.е. имеет доступ к телу (к телам). Помимо этого ему Россет (тогда ещё Россет) передаёт всякие новости, разговоры с царём пересказывает, да и государственныя тайны выбалтывает насчёт российской внешней политики. Они это с Пушкиным обсуждают, а потом она рассказывает (с ведома Пушкина) царю, что вот, надысь с Пушкиным обсудили то, и сё... А Николай Павлович ответствует: а пусть. У Пушкина, де, бездна такта, ему можно. Короче говоря, судя по запискам Россет, Пушкин знал слишком много (в хорошем смысле этого выражения)... Вернее, Пушкин в эти первые годы был весьма и весьма лояльно настроен к власти, и даже старался не дерзить. Ну, впрочем он был приписан к миду, так что это была в какой-то мере его професьон де фуа... ха-ха...

М-да... Так вот. Что было нужно Пушкину от жизни? Статуса. Который со всем основанием дал бы ему возможность ощущать свою значимость, как представителя древнего боярского рода. Пушкин отчаянно не желал был просто поэтишкой, каким-то там коллежским секретарём. Тяжко ему было встречаться с однокашниками, которые в гору и в гору шли, карьеру делали, переженились. Они -- взрослые, а он не совсем (Сверчок, Искра). В общем, люди тогда взрослели раньше, и у Пушкина кризис среднего возраста на 10 лет раньше нагрянул.
И что? Жестоко мучают, травят поэта -- следующий класс, 9-й, чин титулярного советника, Пушкин получает только в 1831 году, а камер-юнкера в 1833.
«Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам), - записывает Пушкин в свой дневник 1 января 1834 г., - но двору хотелось, чтоб Наталья Николаевна танцевала в Аничкове». Это сразу настораживает поэта. Пуще всего он опасался стать смешным в глазах общества.Казалось бы -- сам Пушкин!!! САМПУШКИН! -- и какой-то юнкер, пусть и камер. Не шарман. Не манифик. И не адорабль. Так пушкинисты и подавали всегда сей факт, дескать -- да как они (ОНИ!) посмели унизить гения жалким презренным камер-юнкерским чином! Но эта... господа пушкинисты, камер-юнкер -- это ж 5-й класс! Соответствует статскому советнику, а это, между прочим, последний чин самого Эраста П-петровича Фандорина! Ещё не генерал, но уже не полковник. Всё по-честному -- написал Пушкин "Историю пугачёвского бунта", получил камер-юнкера.
Ну да, статский чин оставался до самой смерти невелик, 9-го класса, наверное это несоответствие Пушкина угнетало. Ну а какие были основания, вообще-то, продвигать Пушкина по службе? Числился при МИДе, там ничего не делал, ковырялся себе в архивах, да буянил по кабакам (это я клевещу, этого не было. Просто представил, как Пушкин из архива -- в кабак, и давай там буянить, разнёс всё вдребезги чугунною своею тростью, а потом домой, и писать! Писать! Творить!).
Конечно, дали бы Пушкину камергера через год после камер-юнкера, в 34-м, да пару чинов за архивные изыскания, да деревеньку душ в 300, он бы и успокоился. (
Версии о том, что камергера всё-таки дали, опровергаются
ответом Придворной конторы).
Сталин такие вещи понимал лучше Николая, тот был слишком прям.
При Сталине Пушкина бы сделали замом Фадеева, дали дачу, машину, неграниченный кредит в госбанке, талоны на спецобслуживание, три-четыре ордена Ленина, пяток Сталинских премий и две Пушкинских, гертруду, памятник на Тверской, и Царское Село в Пушкин при жизни переименовали.
Титулярный советник, камер-юнкер... Тьфу!
Лауреат Сталинских премий, орденоносец, Герой Социалистического Труда, член Союза Советских Писателей, товарищ Пушкин Александр Сергеевич!
Но Пушкин гениален. Глыба, матёрый человечище, особенно если учесть, сколько сделал, а прожил не так уж долго. Это к вопросу о кризисе среднего возраста -- тут диалектический подход нужен, понимаешь.
Так что Пушкин -- наше не всё, конечно, но многое.