Allen Tate (1899-1979)
ODE TO THE CONFEDERATE DEAD
Row after row with strict impunity
The headstones yield their names to the element,
The wind whirrs without recollection;
In the riven troughs the splayed leaves
Pile up, of nature the casual sacrament
To the seasonal eternity of death;
Then driven by the fierce scrutiny
Of heaven to their election in the vast breath,
They sough the rumour of mortality.
Autumn is desolation in the plot
Of a thousand acres where these memories grow
From the inexhaustible bodies that are not
Dead, but feed the grass row after rich row.
Think of the autumns that have come and gone! –
Ambitious November with the humors of the year,
With a particular zeal for every slab,
Staining the uncomfortable angels that rot
On the slabs, a wing chipped here, an arm there:
The brute curiosity of an angel's stare
Turns you, like them, to stone,
Transforms the heaving air
Till plunged to a heavier world below
You shift your sea-space blindly
Heaving, turning like the blind crab.
Dazed by the wind, only the wind
The leaves flying, plunge
You know who have waited by the wall
The twilight certainty of an animal,
Those midnight restitutions of the blood
You know--the immitigable pines, the smoky frieze
Of the sky, the sudden call: you know the rage,
The cold pool left by the mounting flood,
Of muted Zeno and Parmenides.
You who have waited for the angry resolution
Of those desires that should be yours tomorrow,
You know the unimportant shrift of death
And praise the vision
And praise the arrogant circumstance
Of those who fall
Rank upon rank, hurried beyond decision--
Here by the sagging gate, stopped by the wall.
Seeing, seeing only the leaves
Flying, plunge and expire
Turn your eyes to the immoderate past,
Turn to the inscrutable infantry rising
Demons out of the earth they will not last.
Stonewall, Stonewall, and the sunken fields of hemp,
Shiloh, Antietam, Malvern Hill, Bull Run.
Lost in that orient of the thick and fast
You will curse the setting sun.
Cursing only the leaves crying
Like an old man in a storm
You hear the shout, the crazy hemlocks point
With troubled fingers to the silence which
Smothers you, a mummy, in time.
The hound bitch
Toothless and dying, in a musty cellar
Hears the wind only.
Now that the salt of their blood
Stiffens the saltier oblivion of the sea,
Seals the malignant purity of the flood,
What shall we who count our days and bow
Our heads with a commemorial woe
In the ribboned coats of grim felicity,
What shall we say of the bones, unclean,
Whose verdurous anonymity will grow?
The ragged arms, the ragged heads and eyes
Lost in these acres of the insane green?
The gray lean spiders come, they come and go;
In a tangle of willows without light
The singular screech-owl's tight
Invisible lyric seeds the mind
With the furious murmur of their chivalry.
We shall say only the leaves
Flying, plunge and expire
We shall say only the leaves whispering
In the improbable mist of nightfall
That flies on multiple wing:
Night is the beginning and the end
And in between the ends of distraction
Waits mute speculation, the patient curse
That stones the eyes, or like the jaguar leaps
For his own image in a jungle pool, his victim.
What shall we say who have knowledge
Carried to the heart? Shall we take the act
To the grave? Shall we, more hopeful, set up the grave
In the house? The ravenous grave?
Leave now
The shut gate and the decomposing wall:
The gentle serpent, green in the mulberry bush,
Riots with his tongue through the hush--
Sentinel of the grave who counts us all!
|
Аллен Тейт (1899-1979)
ОДА ПАВШИМ КОНФЕДЕРАТАМ
За строем строй, с готовностью небрежной
Надгробия сдаются в плен ненастью
Под ветра вой, что память разметает
И в пасти рвов кидает листьев плоть
В давно привычном таинстве причастья
Перед сезонной вечностью распада…
И избран вознестись в дыханьи мощном,
Страшась небес взыскующего взгляда,
Прошепчет лист о смерти неизбежной.
Осень запустение несёт
Земле, где память проросла травою
Из бездыханных тел, чья плоть гниёт,
Чужую жизнь рождая строй за строем.
Не первый тут промчался листопад!
Ноябрь кичливый с тщанием вандала
Пятнает гнилью ряд могильных плит
И ангелов потерям счёт ведёт.
Вот треснуло крыло, рука упала…
Бездушье лиц застывших сердце сжало,
Тяжёл горгоний взгляд.
Густеет воздух, грудь сковало,
Мир обернулся вязкою тюрьмою –
Ты словно краб слепой, что вяло
Ворочаясь, клешнями шевелит.
Это всё ветер, только лишь ветер
Мятые листья кружит…
Ты знаешь, стоя молча под стеной,
Тот зов, который слышит зверь ночной,
Что чует кровь и жертву ищет жадно,
Суровых сосен строй и дымный мрак,
Сигнал внезапный, бой – ты знаешь, как
Потопом бурным пруд вскипает хладный.
Зенона немоту, и Парменида
Ты знаешь… В вечной жажде разрубить
Проклятый узел и ускорить исполненье
Желаний, смерть приблизить ты был рад,
И жребий чудный
Ты славишь – тех, кто гордо выступал
За строем строй,
И пал, спеша на битву безрассудно –
Здесь, у провисших врат, перед стеной.
Листья, листья, только лишь листья
Падают, кружат, умирают…
К неистовой эпохе обратись –
Бойцов непостижимых твердь рождает –
Рать демонов, которым не спастись.
Поля залитые, Стонволл-стена,
Булл-Рана, Шайло, Антьетама дни…
Перед рассветом яростным склонись
И вялый свет заката прокляни.
Пусто – только лишь листья плачут
Словно старик в вихре бури…
Что это – крик? Безумная цикута
Во мрак немой перстом дрожащим тычет –
Ты мумия, оглохшая навек.
Лишён добычи,
Беззубый волк, в овраге издыхая,
Лишь ветер слушает…
Давно уж кровь их ран,
Дав силу хищной чистоте потопа,
Соль возвратила в древний океан
Забвенья… Что же, дни свои с тоскою
Считая и поникнув головою,
Одеты в траур, с мрачным торжеством –
Что скажем мы об их костях нечистых,
Поросших безымянною травою –
Обломках рук, осколках черепов,
Затерянных среди опавших листьев?
Взвод серых пауков гарцует строем…
Во тьме глухой, среди сплетенья ив,
Совы зловещий крик-призыв,
Зерно невидимое в душу заронив,
Напомнит нам о рыцарстве былом.
Скажем – только лишь листья
Падают, кружат, умирают…
Мы скажем – это только лишь листья
Шепчут, страшась многокрылой ночи,
Кружась в полумраке мглистом.
Ночь тёмная – начало и конец.
Меж альфой и омегой просветленья
Немых доктрин нас ждёт холодный плен,
Что взор темнят иль, словно ягуар
В пруду заросшем, с отраженьем бьются.
Что скажем мы, упрятавшие знанье
В свои сердца? Ужель всё унесём
С собой? А может, сразу сделать гробом
Свой дом? Разверстым гробом?
Что ж, ступай…
Врата закрыты, и стена гниёт.
Премудрый змей на шелковичном ложе
Тишь смерти языком тревожит –
Могильный страж, который всех сочтёт!
|